Любовник богини - Арсеньева Елена - Страница 50
- Предыдущая
- 50/84
- Следующая
– Многолико счастье аскета, как говорят мудрецы! – пожал плечами Нараян, однако Бушуев, не слыша, продолжал причитать:
– А этот… этот еще чище!
«Этот» стоял на одной ноге на круглом, вершка в три шириной, камешке, поджав одну ногу под животом и выгнув все тело назад дугой. Обе руки были сложены ладонями вместе и воздеты как бы в молитве. Он казался приклеенным к своему камешку. Почти невозможно было сообразить, как человек способен принять такую позу, а главное, удерживать ее.
– Ну а этот, надо думать, пуще всех перед старой ведьмой провинился! – всплеснул руками Бушуев и указал на третьего старика, который сидел, поджав под себя ноги… но как он мог сидеть на обычной бамбуковой палке вышиной в два фута?! Руки его были переплетены пальцами за шеей, а ногти глубоко вросли в верхние части рук. – Юродивые, убогие! – часто закрестился Бушуев. – Страдальцы болезные…
– Это факиры, отец, – подала голос Варенька, и тот оглянулся на нее недоверчиво:
– Факиры! Полно врать! Не видал я факиров в Ванарессе?! Станет мужик на базаре, веревку вокруг пальца обернет, потом уткнет конец в землю – она и стоит, будто каменная. Мальчишка для потехи по этой веревке лезет, что по дереву. Но эти!.. – Он покачал головой. – Настоящий балаган. А ведьма-то где ж? О… О господи!
Жгучий ветер шумно пролетел под разрушенным сводом храма, словно чей-то жаркий вздох, и на поляне вспыхнул огонь. Путники думали, что видят перед собою почерневшие, изгоревшиеся кострища, разбросанные там и сям, но эти островки пепла и углей внезапно загорелись чистым, бездымным пламенем, похожим на тщательно лелеемый храмовый огонь.
Один из костров запылал совсем рядом с изогнутым факиром, а если точнее – под его пятками, беспощадно поджаривая их, но тот и бровью не повел.
– Туземец сгорит, – процедил сквозь зубы сэр Реджинальд, – разумеется, это его дело, однако… интересно знать, не принадлежит ли он к племени бхилли?
– Что, боишься потерять хорошего рекрута для войск компании? – хохотнул Василий, а Нараян ответил очень серьезно:
– Нет, этот человек не бхилли. Однако сагиб не должен беспокоиться. Пока факир находится в трансе, его можно разбить на куски, но он не ощутит боли и не сдвинется с места.
– Я и не думал беспокоиться, вот еще! – с видом оскорбленного достоинства отвернулся Реджинальд и утер пот со лба. – Полагаю, зажарить нас эта особа не намерена? Мы-то не в трансе!
Жара и впрямь сделалась невыносимой, и все облегченно вздохнули, когда Нараян вдруг взбежал на те самые ступени меж колонн, куда он только что заказывал подниматься.
– Идите сюда, – повернулся он к путешественникам. – Знак подан – горят все костры. Кангалимма ждет нас.
Варенька стиснула руки. Ей показалось или и впрямь долетело откуда-то выпеваемое стройным множеством высоких голосов: «Гряди, голубица…»? Поглядела в сверкающие небеса. Может быть, ангельское пение?
– Господи, помилуй! – выдохнула она чуть слышно и взглянула на Василия, который тоже посматривал на ее побледневшее лицо.
Обычная дерзкая усмешка исчезла из его глаз, они были серьезны, настороженны. Кивнул Вареньке, протянул ей руку; не говоря ни слова, повел по ступеням.
«Ежели к алтарю, должен батюшка…» – мелькнула мысль. Но если бы ее не поддерживал Василий, Варенька рухнула бы, где стояла, когда увидела…
За колоннами простиралась поляна. Позади стеной стояли джунгли, и чудилось, будто именно из этой зеленой тьмы высунулась чудовищно огромная голова зверя, подобного которому не может представить человеческое воображение.
Все замерли, онемев, не в силах даже издать испуганного крика.
Эта голова оказалась в несколько раз огромнее слоновьей, однако то был именно слон, если судить по искусно приделанному хоботу, конец которого гигантской черной пиявкою изгибался почти у ног путешественников. Но у слона нет рогов, а у этого было целых четыре! Передняя пара на плоском лбу торчала, слегка закручиваясь вперед и раздаваясь в обе стороны, как рога быка, а за ними возвышались два других, массивные, разветвлявшиеся до такой гигантской вышины, что могли бы, казалось, украсить головы десятка обыкновенных оленей. В пустых впадинах черепа были вделаны подобия глаз из выделанной желтой и прозрачной, как янтарь, кожи носорога, а за этим подобием глаз горели две зажженные плошки, что придавало голове еще более ужасный, просто дьявольский вид.
– Матушка Пресвятая Богородица… – прошелестела Варенька, а Реджинальд произнес с отвращением, которое великолепно маскировало испуг:
– Да что ж это такое, наконец?!
– Обыкновенный сиватериум, – спокойно ответил Василий, краем глаза ловя восхищенный, потрясенный взор Вареньки и принимая еще более невозмутимый вид, словно зреть такие головы – для него одно из привычнейших занятий.
– Я видел остов этого допотопного зверя в музее Азиатского общества. Как правило, его раздробленные кости находят в Гималайских горах. Он назван так в честь бога Шивы. А что, Нараян, этот сиватериум был любимым зверьком твоей знакомой колдуньи? И она сберегла его скелет на память о прошлом? Ну, тогда лгали люди, уверяя, будто ей триста лет. Мало сказать – миллион… Цветочки-то вон – тоже. Поглядите – совершенно допотопные!
Белые цветы, охапками устилавшие поляну вокруг сиватериума, были величиной с большую розу, однако лепестки их оказались совершенно прозрачны. Ничего подобного никто и никогда не видел, поэтому их рвали с благоговением и даже трепетом. Правда, Нараян испортил впечатление, сообщив, что этих цветов в горах полным-полно. Вдобавок их влажный, очень горький запах чуть не заставил путешественников расчихаться. Поспешно положив цветы, они принялись нетерпеливо озираться, как вдруг низкий, дребезжащий звук пролетел над поляной – странный звук, от которого путешественники оцепенели. Чудилось, в лад ему забились, задрожали, напряглись все жилки в их телах!
– Что это… что это за?.. – выдавил кое-как Бушуев, и у него перехватило горло.
– Это ситара, – пояснил Нараян, который оставался совершенно безразличным к колдовскому звуку, – однако не совсем обычная. У нас ее называют ситарой демонов, и…
– Я требую все это немедленно прекратить! – послышался вдруг возмущенный до надрыва голос Реджинальда. – Это… это людоедство! Ситара бхуттов! Вы прекрасно знаете, что струны у нее сделаны из человеческих жил! Дикость, дикость…
Он не договорил – умолк внезапно, и по виду его можно было подумать, что он уже никогда больше не произнесет ни одного слова.
Перед ним стояла Кангалимма.
Все так и обмерли, до того неожиданным оказалось ее появление. Никто не видел, как, откуда она взялась, и, если бы стало известно, что она выросла из-под земли, это не удивило бы путешественников больше, чем ее поразительная внешность!
Перед ними стоял очень высокий скелет, обтянутый коричневым сафьяном, который лишь с большой натугою можно было принять за человеческую кожу. На костлявых плечах была посажена крошечная головка, напоминающая голову мертвого дитяти. Глубоко запавшие бледные, почти белые, выжженные временем огромные глаза так и пронизывали все вокруг жгучим, пламенным взглядом, под которым путались мысли, а кровь холодела в жилах.
Варенька слабым отзвуком мысли подумала, что Василий, кажется, был прав. Какие там триста лет! Судя по наружности колдуньи, ей можно было дать с таким же вероятием и невероятием и сто, и тысячу, и сто тысяч лет… и миллион. Ни время, ни невзгоды жизни уже не могли ни коснуться, ни как-то повлиять на эту статую смерти. Она изжила срок, когда старость что-то значит. Всесокрушающая рука времени, коснувшись колдуньи в предназначенный час, сделала свое дело – и остановилась.
Но самыми поразительными во внешности Кангалиммы были ее волосы. Чудилось, десятилетия (столетия?) должны были давно выполоть растительность на ее голове, однако у нее не было даже ни единой сединки! Длинные, тяжелые, блестящие от кокосового масла платиновые пряди ниспадали до самых пят, отсвечивая в лучах солнца каким-то странным зеленоватым блеском.
- Предыдущая
- 50/84
- Следующая
