Любовник богини - Арсеньева Елена - Страница 39

• Предыдущая
• 39/84
• Следующая

Неужели он даже не успел догадаться, кто повинен в обрушившемся на них несчастье? Варя не сомневалась, что все это – месть магараджи. Ведь она грубо оскорбила самую страшную из всех богинь Индостана, которой побаивается даже сам Шива, ее божественный супруг. И чтобы гнев Кали не пал на его голову, магараджа решил принести черной богине в жертву чужеземцев.

Что из того, что все они были его гостями? Что из того, что его супруга магарани называла Вареньку своей подругою? Воля Баваны-Кали превыше всех человеческих привязанностей, а жертв ей нужно много – чем больше, тем лучше. Поэтому обречена была не только дерзкая оскорбительница, но и все ее спутники: ведь магараджа знал, что она любила их, а значит, смерть каждого из них, будто ворон, выклюет у нее частицу сердца.

Конечно, она любила отца, хоть и дурачила его как хотела. Но, несмотря на устрашающую внешность, он был добр с дочерью, никогда и пальцем ее не тронул, поэтому Варенька не сомневалась, что ей все сойдет с рук. Он был слаб перед своей отеческой любовью, вот Варя и пользовалась этим совершенно беззастенчиво. Так же беззастенчиво вертела она Реджинальдом, ибо он тоже был слаб перед ней, а она, по сути своей, не могла любить слабого мужчину. Разве что как друга. Но вовсе не дружба нужна была ему, нет, не дружба! Варенька не раз замечала, какими глазами смотрит он на нее, однако не выдавал себя сэр Фрэнсис ни словом, ни полусловом. Он был убежден, что следует заручиться согласием отца, прежде чем намекнуть девушке на свои чувства. А поцеловал бы ее первый раз после объявления помолвки, а на брачное ложе явился бы небось в роскошных одеяниях и любовь творил бы торопливо, застенчиво, опасаясь оскорбить чувства своей стыдливой супруги…

А если она не была стыдливой? Если жажда жизни, счастья переполняла ее, и чинный муж, которого с успехом может заменить каменный идол, был ей не нужен? Ей нужен был другой, единственный, о ком она слепо, неразборчиво мечтала, кого потом увидела в опасном, горячечном сне, кому без раздумий готова была отдать всю себя…

Варенька стиснула руки у горла. Ну почему, почему, трижды почему он отпрянул тогда?! Еще мгновение – и они принадлежали бы друг другу, и она изведала бы въявь то, что испытала лишь во сне. Но это не сбылось, уже не сбудется, все мечты Вареньки последуют за нею в могилу, словно служанки, которых древние дикие народы убивали в случае смерти их госпожи, чтобы они служили ей и в загробном мире. А если у этой госпожи был возлюбленный, с которым она не хотела расставаться, его умерщвляли тоже, и тогда их тени, сплетенные в объятиях, вечно странствовали во Вселенной…

О нет. Только бы он был жив! Только бы он был жив – пусть даже Вареньке придется долго-долго ожидать встречи с ним на небесах! А быть может, им и в тех высях блаженных не суждено будет свидеться – если Господь не простит то, что она намерена совершить. Нет, Всевышний не будет так жесток, он не потребует от нее медленного умирания под пристальными взорами коршунов, которые никогда не тронут живого человека, но будут нетерпеливо кружить над Башней, выжидая, когда голод и жажда сделают свое дело.

Ну уж нет! Она не будет ждать, пока Смерть наконец опустит свою косу. И предпочтет совершить грех самоубийства, чем позовет на помощь носильщиков трупов. Не только потому, что не вынесет омерзения, когда эти ручищи, обернутые мешками, протянутся к ней. Из головы не шла та женщина в грубом покрывале, которая прижала к ее лицу «колючее яблоко», а потом встала так, чтобы ее тень легла между собакой и Варенькой, и сказала: «Моя сестра покинула нас…»

Ничего себе, сестра! И все-таки она назвала Вареньку своей сестрой… Очевидно, эта женщина была сообщницей магараджи, принадлежала к парсам-огнепоклонникам, и ей непременно было нужно уверить остальных, что умершая и впрямь мертва.

Но зачем?! Зачем «колючее яблоко», зачем длиннейший путь, зачем обряд собачьего взгляда, зачем эта ложь, сопряженная с такими хлопотами? Право, можно подумать, будто некая гадалка предсказала Вареньке непременно быть погребенной на Башне Молчания, а верные почитатели сей гадалки решили расшибиться в лепешку, но исполнить пророчество!

Много шуму из ничего… или все-таки, значит, есть из чего? Ну, этого Вареньке уже никогда не узнать. Oдно ей доподлинно известно: она не доставит удовольствия той женщине своими криками и мольбами. До коварной погубительницы не дойдут слухи о том, что ее жертва на коленях вымаливала себе жизнь. Если Смерть заступила дорогу Варе, у той достанет сил с презрительной улыбкой взглянуть в пустые, мертвые глазницы!

Конечно, ей хотелось умереть иначе: «защищаясь, как львица, нападая, как тигрица», подобно какой-то индийской красавице героине. О господи, она не может вспомнить даже ее имени, словно разум уже гаснет… Да разве это важно? Жить она тоже хотела иначе, не так бестолково и суетно, как жила. Как из вороха цветов можно сплести множество венков, так и смертный из сумятицы поступков может совершить множество добрых дел.

Но теперь уж не сплести, не совершить. Лишь только настанет утро…

Лишь только настанет утро, лишь только Аруна – божество рассвета, колесничий солнца – явится на небесах, она шагнет в каменный колодец. Высоко… Она разобьется насмерть, не испытав мучений. Свет ей нужен для того, чтобы точно рассчитать прыжок, не рухнуть на какой-нибудь выступ стены колодца, а долететь прямо до земли – не то будешь валяться там с переломанными руками или ногами, тщетно моля Смерть о милосердии: ведь она, не пропускающая ни одного случая прервать нить человеческого существования в самую неподходящую минуту, никогда не отзывается на исступленный зов страждущего!

Варя закрыла глаза, прижала руки к лицу. О нет, ей было страшно! Ей было так страшно, что замирало сердце, перехватывало дыхание от горя: ну почему, почему это должно приключиться именно с ней? Ах, как прав был отец, ворчавший, что русскому человеку надо держаться подальше от этих загадочных людей с их таинственными верованиями, которые похожи на волшебные перья Жар-птицы: найдешь одно – и ты пропал, не в силах успокоиться, пока не добудешь всю птицу, но лишь только тебе показалось, что ты держишь ее в руках, как видишь, что поймал свою смерть… или смерть поймала тебя!

Да, надо было слушаться отца и тетушку. Но сколько Варенька помнила, после смерти матери она не слушала никого, кроме своих причуд. Сказки, больше всего на свете она любила сказки… вот они и завлекли ее своею многоцветной игрой, вот и погубили. Но все же она успела узнать, что сны иногда сбываются.

И вдруг Вареньке почудилось, что весь этот ужас, сошедшийся вокруг нее, клубящийся в вышине, на земле, под землей для того, чтобы погубить ее, – всего лишь сон. И, словно испуганное дитя, она зашептала, пытаясь развеять сонные чары:

Но кошмар не исчез, и Варенька упала на колени, заломила руки и долго лежала, как срезанный тростник.

Не странно ли, что с нею приключилось именно то, чего она с самого детства отчаянно боялась? Уснуть, быть принятой за мертвую, похороненной заживо… Несмотря на то что случаи обмиранья, или летаргии, были очень редки, о них чрезвычайно много говорили – и в помещичьих домах, и в городе. Ну а чем бредило дворянство, повторяло и купечество, так что чуть ли не все подружки Вареньки и их болтливые матушки видели и уж наверняка слышали «из самых достоверных источников» о подобных случаях и пересказывали друг другу целые трагедии по этому поводу. В этих историях обыкновенно фигурировал молодой красавец, впавший в летаргию: его приняли за умершего и похоронили. Но кладбищенский сторож, услышав стоны, исходившие из могилы, откопал погребенного, и тот внезапно возвратился в свой дом. Mежду тем его ближайшие родственники уже производили дележ наследства и страшно ссорились между собой!

• Предыдущая
• 39/84
• Следующая