Капа - Андреева Софья - Страница 4

• Предыдущая
• 4/21
• Следующая

— Если честно, я уже не помню, — немного подумав, произнес Феня, потирая уши и постепенно приходя в себя. — Я, кажется, забыл, потерял мысль.

— Где забыл? — встрепенулась Капа. — Так! Где ты был в последнее время? Ага, под шкафом. Значит, оставил там. Придется тебе опять туда лезть.

— Зачем?

— Ты разве не хочешь найти то, что потерял?

— Хочу.

— Там тебе это будет сделать намного легче.

— Но я не хочу туда лезть!

— Ну а как же ты тогда все вспомнишь, и тем более найдешь? — взволнованно заерзала Капа на кресле.

— Я все прекрасно помню, как застрял, как ты меня щекотала.

— Нет, ты о главном вспомни, о мысли, — подсказывала Капа. — Ты хотел мне помочь, затем полез под шкаф, а потом забыл и потерял. Ну, вот же, посмотри на это… — закрутила она деревянными кольцами перед носом мальчика. — Ты что-то говорил про мамины пальцы, а потом достал почему-то вот это…

— Вспомнил! Мы же хотели твою голову на место поставить.

— Ну, допустим, голова у меня всегда на месте, а вот перчатка падает.

— Сейчас все сделаем, — поспешил успокоить ее Феня, и коротко объяснил суть дела. После этого они принялись за работу, стараясь все сделать так, чтобы Капе было удобно, и у нее, при этом, был аккуратный вид. Вскоре стыки перчаток были крепко зажаты в промежутке между двумя деревянными кольцами, вставленными друг в друга. Теперь на шее Капы красовался эффектный обруч с зеленой резиновой прослойкой перчаток.

Феня вконец вымотался и взмок от прилагаемых усилий, пока Капа, критически оглядев в очередной раз себя в зеркале, не осталась довольна своим видом. После чего измученный такой длительной и ответственной работой, мальчик, ослабленный своей болезнью, с блаженством растянулся на диване. А Капа, что-то, весело напевая себе под нос, расположилась у зеркала, чтобы нанести последний, необходимый штрих для завершения картины своего полного перевоплощения. Стащив два пышных, разноцветных банта с плюшевого медведя, валявшегося в шкафу, один она нацепила себе на шею, а вторым, украсила один из пяти пальцев перчатки, торчащих у нее на голове как хохолок у попугая. Теперь у Капы было две руки и три ноги, или наоборот, три руки и две ноги — по количеству пальцев на резиновой перчатке, и длинный нос от большого пальца другой перчатки. Напоследок, Капа выудила из Фениного школьного пенала фломастер черного цвета и нарисовала себе улыбающиеся раскосые глаза. Красным фло-мастером она вывела себе пухленькие губки, похожие, при каждой очередной улыбке, на готовую вспорхнуть бабочку. В последний раз, критически оглядев себя и улыбнувшись своему отражению в зеркале, она вдруг, заметила, как посиневший от счастья, шестиног Сема, выпучив свои огромные глаза, посылал Капе воздушные поцелуи, подпрыгивая от нетерпения

— У, злыдень, все никак не успокоишься! — обернувшись, погрозила она своим кулачком Семе, колыхавшемуся за аквариумным стеклом.

— Ну, вот и все, Феня, я готова, — сказала она мальчику.

— К чему это, интересно, ты готова?

— Не капать, — гордо и важно ответила она и, схватив тряпку, поползла по полу, стараясь собрать воду. Но это у нее получалось очень плохо. Прилагая огромные усилия, она с величайшим усердием, растолкала воду под диван и под тумбочку. Получилось, очень мокро, и всем поровну.

— Ты, хоть иногда, все же выжимай тряпку, — посоветовал ей Феня. Она, тут же, послушно подняла тряпку и выжала ее на пол. Около Капы образовалась новая лужа. Грустно посмотрев на нее, Капа вздохнула:

— Я умею все, но вот это у меня никак не получается.

И она опять принялась разгонять по углам новую сырость. Феня корпел над одеялом, пытаясь снять пододеяльник, чтобы высушить его. Это оказалось невероятно сложно. Пыхтя и сопя от усердия, Феня дергал непослушную ткань, пока она большим влажным комом не бухнулась во вновь образованную Капой лужу. Феня, поскользнувшись, упал рядом, и теперь ко-пошился на влажном полу, потирая ушибленную ногу.

— Я так тебя понимаю, так понимаю, — посочувствовала Капа барахтающемуся на полу мальчику. — Давай, я помогу тебе повесить пододеяльник на ската.

— На какого еще ската?! — раздраженно спросил Феня.

— Ну, вот же он, под потолком висит! Замечательно устроился, — задрав голову, пояс-нила она.

Проследив за ее взглядом, мальчик возразил:

— Никакой это не скат. Это обычная люстра!

— Какое замечательное имя — скат Люстра! А как светит! — удовлетворенно подытожила она.

— Ну, нет! Люстру мы оставим в покое, — сказал Феня, и с усилием забросил потяжелевший от воды пододеяльник на стул. С него сначала быстро закапала, а затем струйкой побежала вода. Капа стала тряпкой развозить эту воду по коридору, затем в ванну, туалет, стараясь по мере своих сил и возможностей помочь своему совсем запарившемуся и уставшему до изнеможения новому другу.

— Фенечка, ты зачем это мои перчатки надул? Что это еще за баловство? Надул, да в коридор бросил на грязную тряпку! — послышался, вдруг, из прихожей недовольный голос, при-надлежащий бабушке. Затем можно было разобрать только приглушенное кряхтение и ворчание:

— Ох, беда! Вот какие нынче шьют узкие сапоги. Да их же невозможно снять. Утром никак не одеваются, вечером с ноги не слазят. Куда только наше правительство смотрит? А дети, какие непослушные пошли! В наше время такого безобразия не было! Нет, видно, этот мир катится в пропасть! — продолжала свое бесконечное ворчание, появившаяся на пороге Фениной комнаты полная, седоволосая и еще довольно крепкая старушка, на вид лет шестидесяти. Это была баба Тоня, жившая в соседней квартире и всегда добровольно приглядывавшая во время довольно частого отсутствия родителей за Феней. Она знала мальчика еще с пеленок, помогала Фениной маме управляться с крошечным тогда еще ребенком, варила ему кашку, купала и качала его в коляске. В общем, можно было сказать, что Феня вырос благодаря заботливым рукам бабы Тони, она стала практически членом их семьи, заменяя мальчику мать, отца, бабушку, дедушку во время частого их отсутствия. Баба Тоня была вообще-то доброй старушкой, но у нее был один недостаток: она постоянно недовольно ворчала, всегда, даже тогда, когда была довольна. Вот такой у нее был характер.

Засунув ноги в потертые, но аккуратные красные тапочки, бывшие ее ровесниками по возрасту, она медленно зашаркала в комнату. Сейчас степень ее недовольства была практически максимальной: такого безобразия и хаоса, воцарившегося в комнате за время ее недолгого отсутствия, она, ну, никак не ожидала застать. Ее недовольство было поднято, на высоту ос-танкинской телебашни. Бедная старушка обиделась на такое отношение к ее труду. Ведь, она с утра навела перед уходом в магазин образцовый порядок в комнате «бедного» ребенка. Войдя в комнату, она увидела мокрого, трясущегося от озноба Феню, бессильно опустившегося на табуретку, стоящую посреди комнаты.

— Но что здесь произошло?! Бедный ребенок, ты совсем замерз. Почему здесь все так мокро?

Вдруг ее осенило:

— А, это, наверное, опять молодежь затопила нас сверху! — затрясла она своим сухоньким кулачком, глядя в потолок. — Куда только домоуправление смотрит! Раньше молодым квартиры никогда не давали. Вот я сорок лет квартиру ждала, без отдыха, отпуска чистосердечно в очереди стояла. А теперь что? Не успел родиться, жениться, нате вам, пожалуйста, хо-ромы с водой и туалетом. Такие богатые, да? Помыкались бы с мое, может, научились бы кран закрывать и соблюдать правила, которые накладывают на жильцов некоторые обязанности.

— Баба Тоня, это не соседи, это я сам…

— Что, сам? — удивилась бабушка, опуская швабру, которой собиралась стучать в потолок.

Это я сам все замочил, я… — И не найдя более достоверного объяснения, Феня выпалил:

— Это я, наверное, вспотел так.

— Батюшки, что за молодежь пошла, даже вспотеть по нормальному не могут! Плюнув в сердцах, она поползла по полу, собирая тряпкой воду в большой таз. Набралось целых пол тазика, потому что остальная вода, обследовав всю квартиру, ринулась вниз в картинную галерею, словно соскучившись по большому искусству и прослышав, что там идет выставка знаменитого художника, прекрасно отображающего характер водной стихии.

• Предыдущая
• 4/21
• Следующая