Дурной глаз - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 23

• Предыдущая
• 23/24
• Следующая

Он играл в путешествие, описывал Клементине все чудеса, которые ее там, в Америке, ожидают, и ей отказывал голос, когда она в ответ шептала:

— Ты же ведь не серьезно, малыш?

Принесли паспорт, и Реми чуть было его не порвал. Глупо бросать родной дом. Там его никто не будет любить. Он будет неловким, никому не нужным иностранцем. Сможет ли он хотя бы выучить язык? Его угнетали сомнения. За последние несколько недель у него пожелтели пальцы от табака. Он себя презирал за трусость. Он больше ничего не имел против отца. Он упрекал во всем самого себя. Да, это так, он был несчастное, ни на что ни годное создание, и там скоро начнется очередная глава черной серии, в которой он был главным действующим персонажем… Он выходил из дому, бродил по улицам, то в одном то в другом кафе пропускал рюмочку и возвращался как можно позже, чтобы не встретить Раймонду. Никто его не упрекал, даже Клементина. Вобер старался не показываться ему на глаза. Изредка встречаясь в коридоре, они удовлетворялись тем, что просто здоровались. После того, как, подобно отливу, уходило чувство отчаяния, Реми снова подхватывала волна вдохновения и надежды, а вместе с нею и непреодолима жажда расточительства. Он покупал какие-то галстуки, одежду «в дорогу», в очередной раз перерывал чемоданы, еле сдерживая в себе какую-то лихорадочную смелость человека, готового броситься в бездну; и у него от этого возникало опьяняющее ощущение свободы и собственного могущества. Почтальон приносил письма с трехцветной каймой по краям, на которых стояла печать авиапочты. Без его участия как-то определилась дата отъезда, и он со скрытым ужасом подумал о той цепи событий, которую он развязал скорее благодаря своему капризу, чем собственному желанию. Ему прислали из банка доллары. Агентство путешествий забронировало ему билет на трансатлантический рейс. Шли дни, а он по-прежнему пребывал в нерешительности, слоняясь по комнате среди своего багажа и царившего там беспорядка. Клементина с ним почти не разговаривала. Теперь она была похожей на какой-то высохший предмет, который ему хотелось взять в руки и сказать: "Я остаюсь. " Но он больше не мог отступать. Время поджимало. Через пять дней… Через четыре… Его охватил страх животного, которого толкают к тому месту, где на него готов обрушиться молот, и в то же время он, испытывая холодок в груди, отдался на волю событий. Через три… Послезавтра… Стояла пасмурная погода. С деревьев облетали последние листья. Реми смотрел на небо. Через неделю он будет на другом конце света. Через неделю нужно начинать серьезную жизнь, нужно приложить для этого все силы. Больше рядом с ним никого не будет. Хотел ли он этого? Нет, не хотел… Он ничего не сможет сделать в одиночку… Ему не хватало воздуха, он задыхался. В приступе бессильной ярости он запаковал чемоданы. В одном из них между двум куртками лежал мамин портрет. Все было готово… Завтра!…

Последний день он провел в своей комнате, по-прежнему разрываясь между да и нет. В конце концов, даже если он опоздает на самолет, это не будет иметь никакого значения. Он достаточно свободен, чтобы в любой день отправиться в путешествие. Он уезжает потому, что ему этого хочется. "Мне этого хочется, " —повторял он себе, но он так нервничал, что остановил часы на камине. Он больше не мог выносить их тиканья. Где-то в середине дня он бросился на кровать, зарылся головой в подушку и больше не двигался. Последние часы проходили в каком-то беспамятстве, это были часы, которые отделяли его прошлое от будущего. Внезапно он осознал, что момент настал, и вполголоса произнес: "Сейчас. "

Вобер ожидал его в столовой. У него было серое лицо человека, который очень долго болел.

— Ты не хочешь, чтобы я поехал с тобой в Орли? — сказал он.

— Нет… Только Клементина, потому что я ей обещал.

— Держи нас в курсе твоих дел.

— Конечно.

Как поток холодной воды, их разделила тишина. Они уже были по разные стороны. Реми быстро проглотил свой кофе.

— А где Раймонда? — спросил он. — Она сейчас придет.

Она в самом деле пришла. У нее были красные глаза. Реми протянул ей руку.

— До свидания, — сказал он… — Я вас благодарю за все.

Она склонила голову. Она не могла говорить. Адриен отнес вниз багаж, сложил его в машину.

— Реми… — пробормотал Вобер. — Мне бы не хотелось, чтобы ты увез отсюда плохие воспоминания.

— Да нет, папа… Я был очень счастлив.

— Жизнь — непростая штука, — вздохнул Вобер.

Они замолчали. Потом Вобер взглянул на часы.

— Ну, пора… Клементина ожидает тебя в машине. Удачи, Реми.

Отец и сын поцеловались. Раймонда комкала свой платок.

— Ты долетишь без проблем, — добавил он. — По прогнозу сегодня хорошая погода.

Они вместе пересекли вестибюль, вдоль оранжереи дошли до машины. Вобер открыл дверцу, Реми проскользнул внутрь и уселся рядом с Клементиной. У него было такое чувство, что он грезит; ему казалось, будто он движется в облаке. Лимузин вырулил на улицу, и дом остался позади… а вместе с ним и темное окно его комнаты, где он столько лет вел растительное существование. Реми отыскал руку Клементины.

— Ну, ну, малыш, — шептала она.

Но он никак не мог собраться, совладеть со своими чувствами. Это была не его вина. Он слишком долго был один, искусственно отделенный от остального мира… Америка… Нет, его пугала не Америка. Скорее самолет… Он не знал, как он устроен внутри, как нужно себя вести, куда садиться. Раздеваются ли там перед тем, как спать? Другие пассажиры, привыкшие летать в самолетах, наверняка заметят его беспомощность. И, может быть, ему при взлете станет дурно. "Я хотел бы умереть, — подумал он. — Прямо сейчас. Сию же секунду. " Но, испугавшись, что его желание сбудется, он сразу же постарался подумать о чем-то другом. Он дико, безрассудно, как животное, цеплялся за жизнь. Все это было ужасно сложно. Однако, понемногу рука Клементины вернула ему мужество и спокойствие.

— Уверяю тебя, ты приедешь, — пообещал он.

— Ну да.

Машина остановилась перед аэровокзалом, и тоска, как мокрое белье, снова навалилась на Реми.

— Я пойду с чемоданами вперед, — сказал Адриен.

— Хорошо, я вас догоню.

Клементина дала ему руку. Они медленно двинулись вперед, пересекли огромный, слишком ярко освещенный зал. За высокими оконными проемами на бетонных площадках можно было увидеть громадные блестящие самолеты. По обе стороны взлетной полосы в ночную темноту уходили мигающие посадочные огни. Шум мешал им говорить, к тому же им больше нечего было друг другу сказать. Громкоговорители исторгали объявления, которые эхом прокатывались по залу. Они прошли через дверь и последовали за группой пассажиров. Вот они уже у стоящего на своих сдвоенных колесах самолета. К ним подошел Адриен.

— Ну что ж, хозяин, желаю вам счастливого пути.

— Спасибо.

— Мой маленький… — пролепетала Клементина.

Реми склонился к ней. В его руках она была легче, чем маленькая девочка; ее морщины были сплошь в слезах.

— Это не будет долго, сама знаешь, — сказал Реми.

Ему было так тоскливо, что у него перехватило горло. «Умереть… Не участвовать в этой абсурдной истории!»

— На посадку, — прокричал стюард.

Народ столпился вокруг лестницы. Сверкнули фотовспышки. Реми в последний раз сжал руку Клементины.

— Я тебе пошлю из Нью-Йорка телеграмму.

Она попыталась что-то сказать, но он ее не услышал. Его подхватила толпа, и он поднялся по трапу за какой-то молодой женщиной, которая прижимала к себе футляр виолончели и роскошный букет цветов. Толпа взорвалась приветственными возгласами. Его толкнули в самолет, довели до кресла. Крутились моторы; всюду царило возбуждение. Он был ошеломлен, растерян и одновременно опьянен какой-то жуткой радостью. На взлетной полосе давился народ. Люди внизу бесшумно вопили, как в немом фильме. Самолет вздрогнул, и пейзаж за иллюминаторами медленно поплыл. Реми еще раз попытался увидеть начало взлетной полосы. Люди уменьшались, превращались в маленькие точки. И очень, очень далеко можно было заметить две крошечные тени; возможно, одной из них была Клементина. Со вздохом Реми повернулся к соседу.

• Предыдущая
• 23/24
• Следующая