Теряя невинность. Автобиография - Брэнсон Ричард - Страница 14

• Предыдущая
• 14/126
• Следующая

Работа над журналом Student конечно, была радостью. Каждый день сопровождался оглушительными мелодиями в исполнении Боба Дилана,«Битлз» или «Роллинг Стоунз». они вырывались из акустической системы сотрясали стены нашего полуподвала. Когда мы с Джонни выходили продавать журналы, то, бывало, отмечали каждые первые заработанные полкроны тем, что шли и покупали два гамбургера по четверти кроны каждый. Время от времени я выглядывал из грязного окна нашего полуподвала и видел, что день прекрасен. Я выключал музыку и говорил всем, что надо бы прогуляться. М: шли через Гайд-парк, кто-нибудь останавливался у озера Серпанти, а потом все плавали.

Тони Мэлор был одним из главных помощников редакторов, мы все уважали его, потому что он был профсоюзным чиновником. Тони был гораздо старше нас и четко высказывался насчет социализма. Когда все спорили о точных формулировках политических выступлений для журнала, я начинал приобщаться к другой политике – политике выживания. В некотором роде я становился в журнале аутсайдером. Пока другие вели разговоры о ЛСД-гуру Тимоти Лири[27],«Пинк Флойд» и последних поворотах студенческого движения я был озабочен тем, как оплатить телефонные счета и рассчитаться типографией. Я проводил много времени за телефонными разговорам пытаясь убедить выдающихся деятелей писать для Student просто из любви нему, мне приходилось тратить часы на звонки в такие компании, как british leyland или банк Lloyds, прилагая все усилия, чтобы убедить их купит рекламные площади. Без их денег журнал прекратил бы свое существование

Ответственность заставила меня быстро повзрослеть. Многие могли тогда сказать, что я старше своих лет. Другие позволяли себе беспечно сидеть дом вечерами и выпивать, не беспокоясь о позднем утреннем пробуждении похмелье, я же всегда отдавал себе отчет в том, что мне нужна ясная голова.

Родители и Линди приезжали помочь продавать журнал. Мама отнесла пачку на Уголок ораторов[28] в Гайд-парк и сунула в руки ничего не подозревающим туристам. Линди и я ходили взад и вперед по Оксфорд-стрит, продав номера Student любому, кого удавалось остановить. Однажды к нам подошёл бродяга и попросил денег. Денег не было, мы сами были в их постоянно: поиске, но в трудно объяснимом порыве идеализма я снял с себя почти всю одежду и отдал бродяге. Остаток дня мне пришлось разгуливать в покрывале.

– Бедный старый бродяга, – посмеялся папа, когда услышал об этой тории. – Это будет ему наукой. Все, чего он хотел, это немного мелочи, а получил комплект несвежей одежды!

Student начал занимать заметное положение, и однажды немецкий телевизионный канал попросил меня выступить с речью в лондонском университетском колледже вместе с политическим активистом Тариком Али и немецким студенческим лидером Дэнии Кон-Бендитом. Суть, заключалась в том, чтобы высказаться о правах народа. Огромная толпа приветствовала двух главных революционеров. Я стоял и слушал, как прекрасно произносил свою речь, полную интеллектуальной глубины и страсти, Дэнни Кон-Бендит. Все вокруг подбадривали его и громко выражали свое одобрение. После этого встал Тарик Али и тоже произнес страстную речь. Люди топали ногами и кричали на пределе голосовых возможностей, как будто готовились взять Бастилию. Я начал ощущать, что меня слегка мутит.

В Стоу был жестокий обычай. Каждый мальчик должен был выучить длинное стихотворение, встать перед всем классом и рассказать его. Если ты делал хотя бы малейшую ошибку или останавливался на секунду, учитель бил в гонг, и ты был вынужден покинуть подмостки, сопровождаемый множеством презрительных замечаний и свистом: ты был изгнан гонгом. Поскольку у меня была легкая дислексия, я с трудом выучивал что-либо наизусть, и несколько лет с безжалостной регулярностью меня прогоняли гонгом. Следя за Дэнни Кон-Бендитом и Тариком Али, произносившими пламенные речи и извлекавшими все возможное из благосклонности телевизионной камеры, я ощутил то же болезненное посасывание под ложечкой, какое испытывал, когда ждал очереди рассказать свой отрывок из Теннеси, зная наверняка, что буду прерван гонгом и громко освистан.

Наконец, Тарик Али закончил свою речь. Тут началось Бог знает что. Все одобрительно кричали, кто-то поднял его на плечи, красивые девушки восхищенно махали, и на него была направлена камера. Потом кто-то сделал мне знак: настала моя очередь. Я взобрался на подиум и нервно взял микрофон. Я редко выступал на публике и испытывал ужасное волнение, так как абсолютно не представлял, о чем говорить. То есть я приготовил речь, но под испытующим взглядом тысячи ожидающих лиц, повернувшихся ко мне как подсолнухи, у меня из головы все совершенно улетучилось. С пересохшими губами я промямлил несколько слов, слабо улыбнулся и с растущим чувством ужаса осознал, что мне с этим не справиться. Спрятаться было некуда. Я издал последнее нечленораздельное бормотание, напоминавшее что-то среднее между кашлем и рвотным спазмом, бросил микрофон, спрыгнул с подиума и растворился в толпе. Это был самый провальный момент в моей жизни.

Даже теперь, готовясь давать интервью или выступать с речью, я испытывал то же беспокойство и вынужден преодолевать такую же робость. Если я говорю о предмете, о котором что-то знаю или к которому питаю определенные чувства, то могу делать это достаточно свободно. Но если меня просят; поговорить о чем-то, что я знаю очень мало, я начинаю испытывать невероятный дискомфорт и это заметно. Пришлось смириться с мыслью, что я никогда не буду иметь тех отточенных постоянных ответов на все случаи жизни, какие есть у политиков. Я стараюсь не бороться со своими паузами во время выступлений и неспособностью выдать идеальный ответ. Вместо этого я просто стараюсь отвечать правдиво, и если, чтобы сформулировать ответ, требуется некоторое время, я надеюсь, что у людей будет больше доверия к медленному ответу с запинками, чем к быстрому и бойкому.

Войны во Вьетнаме и Биафре[29] были двумя ведущими темами в конце 1960-х годов. Чтобы журнал Student стал изданием, заслуживающим внимание, мы должны были иметь наших собственных корреспондентов в обеих странах. Денег на отправку корреспондентов не было, не говоря уже о том, чтоб оплачивать их пребывание в отелях и отправку статей по телексу, поэтому пришлось искать иной выход. В конце концов, родилась идея: если мы сделаем ставку на очень молодых репортеров, то рассказ о них может быть интересе сам по себе. Я позвонил в Daily Mirror и спросил, не заинтересует ли и эксклюзивный очерк о семнадцатилетнем репортере, отправляющемся во Вьетнам. Они согласились и заплатили Джулиану Мэньону, который работ с нами в Student, чтобы он смог отправиться во Вьетнам. Джулиан поехал туда, прислал одну за другой несколько потрясающих статей о войне и впоследств продолжал печататься и стал известным журналистом ITN. Таким же образом нам удалось организовать отправку шестнадцатилетнего корреспондента в Биафру. Два этих рискованных предприятия были моим первым опытом использования Student в качестве средства для достижения цели: у нас были имя и люди, другая сторона давала под это деньги.

Я очень близко к сердцу принял кампанию по прекращению американского присутствия во Вьетнаме. В октябре 1968 года все сотрудники журнала Student присоединились к Ванессе Редгрейв, организовавшей студенческий марш к площади Гросвенор, чтобы выразить протест у американского посольства. Я шел бок о бок с Ванессой и Тариком Али. Это было невероятно волнующе: принимать участие в демонстрации во имя идеи, в которую я верил, вместе с десятками тысяч других людей. Настроение толпы было веселым, но то же время немного пугающим. Чувствовалось, что в любой момент ситуация может выйти из-под контроля. Это и случилось. Когда полиция набросилась на толпу, я побежал изо всех сил. Позже появилась фотография с демонстрации ParisMatch. На ней изображен я, обернувшийся назад, в нескольких сантиметрах от протянутой руки полицейского, который пытался схватить меня, когда я бежал через площадь.

• Предыдущая
• 14/126
• Следующая