Теряя невинность. Автобиография - Брэнсон Ричард - Страница 12

• Предыдущая
• 12/126
• Следующая

После того, как я отказался сдавать экзамены по всем предметам, кроме античной истории, для журнала у меня оставалось даже больше времени. Скоро мы с Джонни стали регулярно ездить поездом до Лондона, где брали интервью. Тем не менее, надо было сдать экзамен А-уровня, и я испытывал трудности в запоминании фактов, которые производили на меня впечатление бессмыс­ленных и абстрактных. Я купил комплект карточек по античной истории, который содержал все необходимые сведения о Греции и Риме. При подготовке к экзамену я обрезал карточки по краю и разложил их по разным карманам, одну даже засунул под ремешок часов. Когда я взглянул на экзаменационные вопросы, самой трудной задачей было вспомнить, в каком из карманов находился нужный ответ. Затем я вытащил карточку из кармана и держал ее свернутой в ладони левой руки, а правой писал. После экзамена я был настолько занят журналом Student, что мне было не до оценки. Я просто был намерен как можно быстрее закончить обучение в Стоу и начать свою деятельность в качестве журналиста в Лондоне.

Когда я покинул Стоу в 1967 году в возрасте неполных семнадцати лет, напутствующими словами директора были:«Поздравляю, Брэнсон. Я предска­зываю, что ты либо отправишься в тюрьму, либо станешь миллионером».

В следующий и последний раз я получил известия из Стоу через полгода. Это было письмо от директора, датированное 16 января 1968:

«Дорогой Брэнсон,

мне было приятно узнать, что Вы получили хорошие отзывы в прессе, и мне было бы очень интересно взглянуть на первый номер Вашего журнала. Примите мои поздравления и самые добрые пожелания на будущее.

Ваш Р. Дрейсон».

Первый номер журнала Student вышел в свет в январе 1968 года.

В конце летнего семестра 1967 года Джонни Джэмс и я переехали в цокольный этаж дома его родителей на Коннагут-Сквер как раз в стороне от Эджуэр-роуд в Лондоне. Нам удалось убедить Ванессу Редгрейв[17] не ограничиваться лишь словами пожеланий успеха журналу Student, а дать нам интервью. Это интервью стало переломным моментом, поскольку теперь мы могли использовать имя актрисы как магнит, привлекающий других меценатов. Как только их список пополнился такими именами, как Дэвид Хокни[18] и Жан-Поль Сартр, мне, естественно, стало легче убедить некоторых потенциальных рекламодателей в том, что Student – это стоящее место, на котором не стыдно появиться.

Все лето мы с Джонни прожили в полуподвале. Комната была темной, сырой и почти без мебели. Мы спали на полу на матрасах. Скоро в помещении воцарился бардак с разбросанными бумагами, грязными кофейными чашками; и обертками от рыбы и чипсов. Нам вечно хотелось есть. Иногда мы поднима­лись по лестнице, чтобы совершить набег на холодильник родителей Джонни. Время от времени моя мама врывалась в комнату с корзиной для пикника.

– Посылка от Красного Креста! – громко объявляла она. – Когда вы оба умывались в последний раз?

Мы расстилали на полу стеганое покрывало и набрасывались на еду.

Однажды она принесла ?100 наличными. Мама нашла на дороге, неподалеку от Шэмли Грин, ожерелье и отнесла в полицейский участок. Когда после трех месяцев никто не обратился по поводу пропажи, ей разрешили! взять ожерелье себе. Она знала, что мы нуждались в деньгах, поэтому приехала в Лондон, продала его и принесла нам деньги. Ее ?100 позволили оплатить наши телефонные и почтовые счета и были нам материальной поддержкой еще несколько месяцев. Без этих денег нам было бы не выжить.

Питер Блейк, получивший известность за дизайн обложки альбома «Сержант Пеппер»[19] группы «Битлз». нарисовал студента для нашего первого выпуска. Обложка была белой с двумя красными пятнами: сам логотип -Student – и галстук на студенте. Кроме того, что Блейк снабдил нас иллюстрацией, он дал нам интервью. Начал эпатажно:«Очень красивая девушка, на которой ничего нет, – это восхитительный объект, к тому же, интересующий меня по особой причине. Это одна из тех материй, которые, наряду со знанием анатомии и понятием перспективы, учат тебя рисовать».

Пока я быстро взвешивал преимущества профессии художника, Блейк продолжал перечислять опасности «власти студентов». – что тогда прозвучало вызывающе полемично:«Не уверен, что студентам следует предоставлять больше власти над преподавателями, чем сейчас. Именно нынешние студенты мне действительно не нравятся как социальная группа. Я думаю, что они несколько переоценивают себя. Они много говорят, много протестуют и имеют слишком много прав. Думаю, что некоторые из них чрезмерно увлеклись своим студенческим статусом. В конце концов, студенты не такие уж важные персоны: они просто учатся быть взрослыми. Студентам не стоит думать, что им необходимо быть недовольными».

Возможно, благодаря тому, что мы были юными и не столь агрессивными, как профессиональные журналисты, с которыми им приходилось сталки­ваться, некоторые из наших доброжелателей высказывались очень живо и своеобразно. Джеральд Скарф, например, так описывал свою работу:«Я всегда буду рисовать – это вопрос энергии. Я никогда бы не смог остановиться. Это такая же неотъемлемая часть меня, как еда. Когда у меня появляется замысел, он должен выйти наружу, – это все равно, что быть больным, абсолютно телесная функция». Когда я поинтересовался у Дадли Мура[20], что он думает о студентах, тот ответил:«Единственное, что я ненавижу в вашем поколении, – это ваш возраст». Он учился играть на органе в колледже Магдален в Оксфорде, но когда я упомянул классическую музыку, сказал:«Я бы скорее целый день валялся в грязи с шестью женщинами, чем сидел за пианино».

Мик Джаггер и Джон Ленной также согласились дать нам интервью. Для студенческой аудитории оба были полубогами.Student опубликовал грандиозное предисловие к интервью Джаггера:

Недавно журнал MelodyMaker написал:«Джаггер весьма напоминает одного из братьев Карамазовых у Достоевского, который на слова своего брата-монаха о том, что боль необходима, чтобы научиться добродетели, ответил, что если страдания одного маленького ребенка необходимы, чтобы что-то осознать, то он не отрицает существование Бога, но просто возвращает свой входной билет на небеса. Таков и протест Мика Джаггера».

Представить не могу, о чем мы думали, цитируя это. Конечно, я не понимал о чем это.

Я нервничал, пока шел вдоль Чейн-Уок к дому Джаггера, меня провела в гостиную Марианна Фейтфул, которая затем таинственно исчезла наверху. Мик и я добродушно улыбнулись друг другу, но были в равной степени растеряны, ища верные слова:

Р. Б. : Вам нравится давать интервью?

М. Д. : Нет.

Р. Б. : Почему же вы дали согласие ответить на вопросы Student?

М. Д. : Не знаю. Понятия не имею. Обычно я не даю интервью. Я имею в виду – почти никогда.

Р. Б. : Вы интересуетесь политикой?

М. Д. : Нет.

Р. Б. : Почему?

М. Д. : Потому что я долго думал и решил, что у меня нет времени, чтобы, заниматься этим. Я хочу сказать: если вовлекаешься в политику, то непременно обломаешься.

Р. Б. : Можно ли на людей воздействовать при помощи музыки?

М. Д. : Да, думаю, это возможно, ведь музыка – одна из особенных вещей. Она повторяется: одно и то же снова и снова. Проникает в мозг и влияет.

Наше интервью с Джоном Ленноном было другим «классическим; примером». Мы с Джонни пошли вместе, и Джонни попытался прибегнуть литературной аллюзии:

Д. Д. : Критик сравнил «День жизни»[21] с «Бесплодной землей»[22] в миниатюре

• Предыдущая
• 12/126
• Следующая