Волк в овечьем стаде - Брэндон Джей - Страница 17

• Предыдущая
• 17/89
• Следующая

Элиот, должно быть, почувствовал, о чем я думаю, так как замолк. Его губы были сжаты, взгляд опущен.

— Приведи мне пример, — попросил я.

Элиот вместо этого ответил на мой невысказанный вопрос.

— Он ни разу ничего для меня не делал. Я не нуждался в его услугах. — Он посмотрел на меня, его глаза были чистыми и искренними. — Ты сам знаешь, Марк, последние два срока я работал так, что у меня не было конкурентов. Мне не нужны были ничьи одолжения.

Вовсе не обязательно. Потенциальные соперники могли быть ликвидированы с самого начала, когда и были оказаны необходимые услуги. Однако я бы прослышал о каких-либо ухищрениях. Кроме того, любой юрист, претендующий на пост окружного прокурора, объявил бы об этом своим коллегам прежде, чем предпринимать какие-то официальные шаги. Все, что я слышал о пребывании Элиота на этом посту, говорило о том, что он был невероятно популярен и у него не было конкурентов.

— Не понимаю, что за услуги мог оказывать Остин, чтобы заслужить такую поддержку? — спросил я.

Элиот снова ударился в воспоминания.

— Несколько лет назад у нас в городе произошел маленький политический скандал. Виновник хотел построить здание для офисов, а на этом месте стоял общественный комплекс. Правительство округа выдало разрешение, но город не мог отдать землю, пока на ней находился центр.

«Маленький политический скандал» — типичное выражение Элиота. Это был один из крупнейших скандалов за последнее время.

— Я помню, — сказал я.

Элиот посмотрел на меня снисходительно, как будто я, подобно ребенку, произнес, что помню Вторую мировую войну.

— Кто-то поджег общественный центр, — добавил я, демонстрируя свою осведомленность.

— Да. Кто-то. А после выяснилось, что некоторые владельцы офисов, которые вложили деньги в новый проект, имели отношение к пожару.

— Финансовое отношение, — вставил я.

— Да. — Элиот миролюбиво улыбнулся.

— Головы полетели с плеч, — подсказал я ему.

— Одна или две, — уточнил он. — Но когда разражается что-то в этом роде, публика узнает только о верхней части айсберга. Кто-то ушел в отставку, кто-то проиграл на выборах. Но попавшие под удар не обязательно были самыми злостными преступниками. Они просто не смогли увернуться. У них не хватило денег, чтобы замять скандал. Когда назревает нечто подобное, на поверхности идет большое волнение, возмущение — с корабля кидают несколько лет, чтобы облегчить положение, даются обещания. «Я позабочусь о тебе, доверься мне». Люди, которые действительно заправляют всем этим, остаются в тени.

— И Остин был одним из них.

Элиот осторожно изменил формулировку.

— Остин… помогал. Он не участвовал в сделке с самого начала. Но когда борт корабля таранили первые торпеды, ему удалось спустить лодку и прихватить с собой несколько терпящих кораблекрушение. Я не слишком метафорично выражаюсь?

— Нет. — Я тут же подумал о том, что Элиот мог оказаться тем пассажиром, которого подобрал Остин. Чем не услуга?

Элиот снова покачал головой.

— Я не участвовал в этом. Я не богат и не служил тогда в прокуратуре. Никто не пытался приобщить меня к этой сделке.

Мне все еще казалось, что Элиот честен. Я знал, что это была всего лишь иллюзия, но она была мне необходима. Я верил ему.

— Но Остин помог выкарабкаться другим людям, — продолжал Элиот. — Они все еще работают под твоим началом. Сейчас это основной источник власти Остина. Люди ему обязаны.

Я подумал, что мы подошли к развязке и сейчас Элиот скажет мне наконец то, чего я от него ждал. Настало время надавить на него.

— И что сделал с этой властью Остин Пейли?

Элиот уклонился от ответа. Он не смотрел на меня.

— Я бы не посмел взвалить эту проблему на твои плечи, преемник. Я должен был покончить с ней раз и навсегда. Думаю, что мне это удалось.

Я поднялся.

— Элиот, у меня зародилось ужасное подозрение. Ты знаешь какое. Скажи мне, что я не прав.

— Сядь, Марк. Не уходи, не разобравшись до конца.

Он строго смотрел на меня, стараясь говорить с прежним авторитетом.

Но авторитета у него больше не было.

В поисках ответа я должен был разыскать того, кому нечего было терять, кто бы с удовольствием выложил мне все. Я знал, с кого начать. Бен Доулинг был судебным репортером в одной из газет еще за двадцать лет до того, как я стал преуспевающим прокурором. Он был асом той журналистики, о которой в шутку говорили, что ее пропуск в шляпе. Он продолжал носить костюм каждый день, даже когда его младшие коллеги носились по коридорам Дворца правосудия в джинсах и футболках. Теперь Бен уже вышел на пенсию. Он уверял, что всегда найдет ежедневную газету в маленьком городке, которой понадобится главный редактор, но не смог заставить себя уехать из Сан-Антонио. После моего разговора с Элиотом я заглянул на огонек к Бену, в его недавно отремонтированный дом на юге города с тремя спальнями, с маленькими комнатками, которые оказались гораздо уютнее, чем я себе представлял. Две стены были доверху заставлены книжными полками. Это не было жилищем старого человека. Бен заметил, как я осматриваюсь, проходя в гостиную.

— Надо было тебе увидеть дом еще до смерти моей жены, — сказал он. Я опустился в удобное кресло, на которое он мне указал. — Она ничего не выбрасывала, а все развешивала по стенам. Она заполнила каждый дюйм пространства. И все это был просто мусор. Морские раковины и меню из ресторанов, которые мы посещали во время путешествий. Когда ее не стало, я от всего этого избавился. Перебрал каждую, вещицу, вспомнил, откуда что привезено, расплакался как ребенок, но не стал хранить этот хлам до конца своей жизни. Кроме того, я знал, что дети все это выбросят, поэтому избавил их от лишней заботы. А теперь иногда я думаю… Ладно, черт с этим. Выпьешь?

— Нет, спасибо.

Бен нахмурился.

— Ты меня удивляешь, Марк! Ты приходишь, чтобы вытрясти информацию из старого чудака, и не хочешь его напоить. Тебе стоит воспользоваться моим советом, у меня есть что рассказать.

Он рассмеялся, и я тоже не выдержал.

— Хорошо. На твой вкус, — сказал я.

Он ушел на кухню, должно быть, у него все уже было готово. Он вернулся через минуту с двумя маленькими, наполненными до краев ликерными рюмками.

— Вишневый, — сказал он. — Теперь ты знаешь мой ужасный секрет, но у меня никого не осталось, так что можешь открыть его тому, кто заинтересуется. Твое здоровье!

Он осушил рюмку, я последовал его примеру, и он унес их, чтобы почти молниеносно вернуться. Ему это нравилось, я расслабился, хотя и пришел с тяжелым грузом на сердце.

Бен был высоким, худощавым, с копной вьющихся волос. Он двигался как танцор. Ему, должно быть, было за семьдесят, но возраст его не сломал.

Мы болтали о прежних и нынешних временах. Его больше интересовало второе. Через пять минут я обнаружил, что он не только вытянул из меня кое-что о наиболее сложных делах в прокуратуре, но и пару моих философских размышлений о руководстве этим учреждением, которые я не сообщил бы репортерам.

— Только без передачи, — предупредил я.

Он засмеялся и развел руками.

— Какая передача?

Мы дошли до причины моего визита. Бен слышал о несостоятельности обвинения против Криса Девиса.

— Я ищу причину, — сказал я и коротко поведал ему о событиях, не все, но достаточно детально, о чем не говорилось в новостях, чтобы он поверил, будто слышит конфиденциальные сведения. Бен беспокойно ерзал на краю дивана, пытаясь вставить хоть слово. Он не привык к тому, чтобы интервью брали у него. Я игнорировал его вопросы, пока не закончил.

— Так что настоящий преступник — человек с большим влиянием. И я сильно подозреваю, что это случалось и раньше. Я надеялся, что ты расскажешь мне о так и не раскрытых делах прошлого.

— Я еще не встречал газетчика, который обладал бы знаниями в рамках напечатанного, а уж если о каком-то деле вовсе не упоминали в прессе, то репортеры говорили о нем наиболее увлеченно. — Бен откинулся на спинку дивана и выражал радость и удовольствие от возможности выложить тайную информацию. — Элиот Куинн прав насчет прежних времен. У нас была своеобразная круговая порука, требующая не обращать внимания на определенные истории. Взамен нам подсовывали другие. Нам давали понять, что мы все в одной упряжке, а членов своего клуба не предают. Помню, был один сенатор, хороший семьянин, который каждый вечер в четверг, возвращаясь от своей подружки, брал с собой полицейский эскорт, чтобы избежать столкновений с машинами или пешеходами по пути домой. Все знали об этом. Но это не выглядело сенсацией, просто семейной тайной, а мы все были одной семьей. Если бы прошен слушок о том, что он ворует государственные средства, на него бы эти правила уже не распространились. Мы бы все набросились на него. Но до поры до времени эта причуда была его личным делом. Мы не хотели беспокоить его жену и детей. Я уже упомянул, что взамен нам подкидывали другие истории. Тогда пресса была правой рукой правительства. — Он пожал плечами, как бы извиняясь. — Я в то время как раз начинал. Меня это немного раздражало, скажу тебе честно, но я не мог ничего изменить. Тогда не было диссидентов, так как круговая порука распространялась вплоть до самого верха. Я имею в виду действительно верхушку. Думаешь, репортеры не знали о Джеке Кеннеди? Или об Эйзенхауэре и его водителе? Но было не принято писать об этом. Если бы я попытался напечатать одну из таких статей, мой редактор выкинул бы ее, подрядив меня на шесть месяцев писать только некрологи. — Бен не выглядел старым брюзгой, жалующимся на современную молодежь. Он был еще полон жизни.

• Предыдущая
• 17/89
• Следующая