Поющие револьверы - Брэнд Макс - Страница 13

• Предыдущая
• 13/45
• Следующая

— Ага. Я это понял.

— В самом начале Морганов здесь было несчетное количество, они были богаты, и у них было много друзей. Если тебе не нравились Морганы, и ты об этом заявил во всеуслышанье, ты должен иметь желудок, способный хотя бы пару раз в день переваривать свинец. Ну, когда здесь появились Ди, они с самого начала принялись твердить, что Морганы им не слишком нравятся. Мы все ждали, когда же Морганы сметут их с лица земли. И те попробовали это сделать. Они предприняли массированную атаку. Ди обложили изнутри стены дома мешками с песком. Когда явились Морганы, Ди просто повыбивали их из седел. После этого они стали ходить маленькими группами, и как только такая группа встречала одного из Морганов, она шла по его следу, и в конце концов, уложили почти всех, кроме немногих, которых как-то ночью согнали за здание школы возле леса и перестреляли. Потом ходили и добивали раненых выстрелом в голову. И это было концом Морганов.

Шериф рассказывал эту историю достаточно эмоционально и не мог не добавить:

— В те дни стоило жить на свете, сынок. Я был свидетелем заката. Видел всего лишь отблески настоящего огня. Но тогда была настоящая жизнь. Чтобы почувствовать ее вкус, не обязательно было становиться шерифом!

При этих словах он рассмеялся, но в его голосе не слышалось ни тени веселья.

— Значит, все Морганы исчезли?

— Именно так, как я рассказывал. Почему ты улыбаешься?

Райннон не ответил. Но он мог бы рассказать шерифу о голубоглазой девушке с «соломенными» волосами по имени Нэнси Морган. Однако он думал не о том, кем же была эта девушка. Странно, что шериф о ней не знал. Она не из тех, кто будет прятаться или кого можно спрятаться. Она была словно огонек, который притягивал мужчин, как мотыльков. И тем не менее мудрый Каредек не имел ни малейшего представления о ее существовании.

Это означало, что она тайком путешествовала из какого-то отдаленного пункта и приезжала сюда, в холмы, по причине, известной только ей и, очевидно, Ди.

Над тайной, которая влекла ее к дому врагов, он не хотел размышлять. Райннон лишь понимал, что ей угрожала какая-то опасность, и он, Райннон, никогда ее больше не увидит. Никогда, даже при мгновенной вспышке спички!

Он несколько раз повторил это себе, но утверждение не имело смысла — все равно, что он объявил бы себе, что никогда больше не увидит голубого неба или желтого осеннего поля.

Он думал и о других вещах. Как сказать шерифу, что он устал от такой жизни?

Каредек протянул руку и тронул его за плечо.

— Да, — задумчиво сказал Райннон.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказал Каредек.

— Мне?

— Когда у человека едет крыша и он кидается на окружного шерифа, да к тому же у него криминальное прошлое, — усмехнулся Каредек, — ему пора отдохнуть, если он не хочет очутиться за решеткой!

— Хочешь, чтобы я взял отпуск, Оуэн?

— Отвлекись от всего этого, а когда вернешься, начнешь работать не как бешеный, одержимый единственной идеей, а как человек, который хочет нормально жить, нормально работать и нормально смеяться!

— Это вряд ли, — сказал Райннон.

— Дозволь мне подумать за тебя, сынок.

— Слушаюсь, — сказал Райннон. — Если ты будешь за меня думать, я, пожалуй, выдержу. Только… только…

Голос его замер. Шериф ждал, не говоря ни слова. Его терпение было напоминало терпение лисы — или кошки.

— У меня серьезные неприятности, Оуэн.

— Да, — сказал шериф.

— И никто, кроме тебя и Господа, не может мне помочь.

— Да, — сказал шериф так же спокойно.

Райннон хотел было что-то сказать, но не смог.

— Женщина, — наконец предположил шериф.

— Да, женщина.

— Ну и что? — спросил Каредек сделав широкий жест рукой. — у тебя есть самая замечательная ферма в холмах. Ты можешь вдвое расширить дом. Нет проблем. Можешь привести женщину в дом, при виде которого она больше чем образуется. Что тебя пугает при мысли о женщине?

— А, ладно, — сказал Райннон.

— Ты — Джон Гвинн. Ты самый сильный мужчина в округе. У тебя лучшая ферма.

— Меня зовут Эннен Райннон, — сказал преступник.

— Эй, послушай, сынок, ты же не такой дурак!

— Стану ли я лгать женщине, которую люблю? — спросил преступник со странной улыбкой.

— Лгать? Это не ложь. Ты — заново родившийся человек. И имеешь право на новое имя.

— Ложь бывает разная, — сказал Райннон, — но хуже всего лгать женщине. Нет, дружище, я буду говорить ей правду и только правду.

— Она приведет тебя на виселицу, — заметил шериф.

— Скорее всего, — ответил Райннон. — Но я об этом не думал!

Когда спустились сумерки, Райннон уже был на каменистой вершине холма. Он терпеливо прождал до полуночи. Девушка не приехала. И тогда он поднялся и посмотрел в долину на дом Ди. В нем горело только одно окно, но Райннону оно показалось всевидящим оком, которое следило за ним сквозь темноту. Оно знало о нем, точно так же, как он видел его. Оно все знало и презирало его ненависть!

Затем Райннон направился домой и заставил себя заснуть, поскольку человек в состоянии это сделать, если его нервы крепки, а воля сильна. Он поднялся с первыми лучами рассвета и пошел доить коров, прежде чем проснулся беспокойный и работящий Ричардс.

Он увидел Маунт-Лорел, возвышающуюся над утренним туманом и посмотрел на гору с тайной завистью. Совсем недавно она казалась ему местом страданий и символом человеческой смертности, теперь же он смотрел на нее как на зону спокойствия, своего рода укрытие от печального мира, который лежал у него под ногами.

Он подоил коров, оперев голову о бока животных, утихомиривая их проклятиями, если они шевелились или пытались поднять ногу, чтобы освободиться от его железной хватки. Его стадо увеличилось. Увеличилось настолько, что хотя наступила осень, когда из-за сухой травы молока стало меньше, но он все равно набрал пару пятигалоновых канистр и отнес их в маслобойку за домом до того, как встал Ричардс. Он не извинился, что поднялся позже Райннона. Вообще-то небо на востоке только-только начало розоветь. И Ричардс просто принялся наливать молоко в чаны и снимать сливки со вчерашних. Маслобойку наполнил тонкий, кисловатый запах. Несмотря на то, что пол часто мыли горячей водой, он был потемневшим и скользким; рабочий стол — на ощупь жирным; даже стены были грязными.

Райннон вдруг обратил на это внимание. Ему показалось, что вся его жизнь была приправлена творогом. Он с радостью пошел в дом и стал разжигать печку, громко хлопая железными заслонками.

Он приготовил а завтрак то же, что и всегда — овсяное пюре, кофе, жирный бекон, пережаренный и поданный к столу плавающим в собственном жиру, потом картошку на свином сале и кукурузные лепешки или сухари.

Они ели очень много. Аппетитом Ричардс не уступал даже хозяину, а утром превосходил его, потому был голоден, а Райннон ел лишь по привычке.

После завтрака Ричардс вымыл посуду, а Райннон вытирал. Это заняло у них мало времени. Иногда они с презрением отзывались об этих неполноценных существах, женщинах, которые постоянно жаловались на домашние заботы и часами занимались пустячными делами.

Когда тряпка для мытья посуды была выжата и повешена сушиться, когда рядом с ней пристроилось кухонное полотенце, Райннон неожиданно объявил:

— Сегодня на обед поедим чего-нибудь другого. Я позабочусь о припасах. Ричардс не ответил. Он вообще не отвечал, когда этого не требовалось.

Он повернулся к Райннону спиной и вышел во двор, громко захлопнув дверь ногой. Райннон опустил голову и положил руку на мокрый, грязный край раковины.

Поворотные моменты нашей жизни не всегда застают нас в самые достойные периоды. Вот и Райннон стоял, оперевшись на раковину, думая о себе. Он достаточно хорошо знал, что если возьмет винтовку, то поддастся большой слабости, поэтому не стал продолжать размышления. Обычно он был откровенен с собой, но сейчас он избрал обычную форму трусости, при которой человек не сражается и не убегает — он просто делает вид, что ничего не видит и проходит мимо.

• Предыдущая
• 13/45
• Следующая