Верлиока - Каверин Вениамин Александрович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/34
• Следующая

Лука Порфирьевич распечатал вторую бутылку, выпил и, крякнув, понюхал корочку хлеба.

— Была, да сплыла.

— Где она, что с ней случилось?

Пятна и полосы солнечного света дрожали на стенах, потолке и на полу, становились то шире, то уже — можно было подумать, что и они волновались не меньше, чем Вася.

— Не скажу. Государственная тайна! И вообще, кто ты такой? Откуда ты взялся на мою голову? Вот я бы сейчас пел или спал, а мне нужно с тобой разговаривать. Почему? За что? Берет человек отгул, запирается, чтобы его оставили в покое эти бумажные хари, выпивает, закусывает. Ну почему… — он смахнул слезу, — почему я должен выдавать тебе государственную тайну?

— Ну вот что, — тихим, страшным голосом сказал Вася, — или вы мне скажете, где она, или я сейчас же докажу, что мне известны некоторые если не государственные, так весьма опасные для вас тайны.

— Ох, испугал!

— Считаю: раз! — Он помедлил. — Два!

Секретарь ухмыльнулся, выпил еще стаканчик и закусил селедкой.

— Три. Ну, Лука Порфирьевич, теперь держитесь. Кстати сказать, вы верующий?

— А тебе какое дело? Ну, допустим, да! И он демонстративно перекрестился.

— Так вы считаете, что поп не должен называть новорожденного Ричардом Львиное Сердце?

Вам случалось видеть, как трезвеют очень пьяные люди? Нежные, пушистые шарики хмеля вылетают из головы и растворяются в воздухе, как в раскрашенном сне, и некоторые, прежде чем растаять, по-детски гоняются друг за другом. Сразу же все становится на свои места, откуда-то появляется ясность, похожая на грубый, неотесанный камень, — ясность, которая дает понять, что с ней шутки плохи.

Именно это произошло с нашим секретарем, когда он услышал об упрямом попе. Но он сдался не сразу.

— Какой такой Ричард? — спросил он беспечно и слегка задрожавшей рукой поставил на стол стакан. — Не слыхал!

— И даже удалось ли Жабину отравить жену, не слыхали? — с любопытством спросил Вася.

Плоские тусклые глаза человека-птицы вспыхнули от страха и изменили цвет, вылезли из орбит, и откуда-то появились длинные, мелко хлопающие ресницы. Все это, казалось, дошло до предела и не могло удвоиться. Однако удвоилось, когда Вася спросил:

— И неужели вы, наивный человек, поверили, что покойная девочка была похожа на собачку?

Остолбеневший Лука Порфирьевич со стуком, тяжело рухнул на колени.

— Сколько?

— Не продается, — громко ответил Вася и так стукнул кулаком по столу, что бутылки и стакан подпрыгнули и скатились на пол.

Секретарь горестно покачал головой.

— Его Высокопревосходительство посадил ее в землю, — одними губами прошептал он. — В парке за домом, под флаговой сосной.

И вдруг легкое, счастливое чувство охватило Васю. Он вспомнил ночь, которую провел в парке. Вот почему его как магнитом тянуло к молоденькой иве!

Взъерошенная груда перьев, из которой торчали горбатый клюв и длинные голенастые ноги, лежала перед ним.

— Еще один вопрос, Лука Порфирьевич, — сказал Вася. — На полу в соседней комнате лежат деньги… Я понимаю, это взятки. Но почему вы положили их на пол?

— Сушу, — еле слышно ответил секретарь. — В подвале сыро. Плесневеют, будь они прокляты.

Вася засмеялся и вышел.

в которой рассказывается, что случилось с Ивой

Конечно, было бы гораздо лучше, если бы Ива сама рассказала о том, как она оказалась в Шабарше. Но, к сожалению, она об этом ничего не знала. Появление «мерседеса» не осталось бы незамеченным в Котома-Дядьке. Поездом Леон Спартакович воспользоваться не мог — станция Шабарша не значится в железнодорожных расписаниях. Остается предположить, что он усыпил Иву, а потом улетел вместе с нею по воздуху, хотя регистраторам, даже в чине Главного, летать категорически запрещено.

Так или иначе, она очнулась в незнакомой комнатке, в незнакомом доме и увидела незнакомого человека, который старательно гладил белье на старомодной, обитой войлоком доске. Да полно, человек ли это? И если человек, то женщина или мужчина? На лысоватой головке лежали в беспорядке какие-то кисточки, похожие на перья, нос был удивительно похож на клюв, однако на нем сидели очки. Из широких штанов торчали крепкие птичьи лапы. И — самое удивительное на нем был грязный, перетянутый поясом длинный передник. Бутылка водки стояла на окне, время от времени он прикладывался к ней и негромко напевал:

Ни про друга, ни про недруга,

Ни про милого, ни про немилого.

Несмотря на странную внешность, в нем было что-то уютное.

— Простите, — сказала ему Ива, — не скажете ли вы, где я? И что со мной случилось?

Человек, похожий на птицу, набрал в рот воды, спрыснул лежавшую на доске рубашку, расправил ее и снова взялся за утюг.

— В городе Шабарша, — приветливо ответил он. — Заснула в одном городе, а проснулась в другом. С моей точки зрения, это только приятно. А где? В доме его Высокопревосходительства Леона Спартаковича Пещерикова. Он-то тебя и пригласил. И слава богу. Живем, как монахи, ни единой женщины в доме. Ну годится ли это, скажите на милость? А я, позвольте представиться, его секретарь. И одновременно, так сказать, разнорабочий.

— Ах, так это Леон Спартакович! — закричала Ива. — Давайте его сюда! Живо!

Без сомнения, Леон Спартакович стоял за дверью, потому что он появился в каморке, едва Ива произнесла его имя.

Вот когда он действительно был похож на Аполлона, причем каким-то образом и на бабочку, и на статую одновременно.

— Ах эта Ива, проказница, плутовка! — сказал он весело. — Все-таки заставила меня совершить необдуманный шаг со всей решительностью, присущей молодости.

Ива вскочила с кровати.

— Так это сделали вы, — ледяным (как ей показалось) голосом ответила Ива. — Вас-то мне и надо! Во-первых, скажите, пожалуйста, почему все свои письма вы кончаете словами "с подлинным верно"?

Леон Спартакович рассмеялся.

— "С подлинным" потому, что я питаю к тебе подлинное, а не притворное чувство. А «верно» потому, что верность в наших будущих семейных отношениях должна играть существенно важную роль.

— Ах, в семейных? Прекрасно. Что вы там пили? — спросила она птицу-секретаря. — Водку?

— Что пил, где пил? — засуетился тот. — Белье водой спрыскивал! Не пил!

— Опять! — грозно сказал ему Леон Спартакович. — На работе?!

— Ваше Высокопревосходительство! — И секретарь грохнулся перед ним на колени. — Клянусь святой божьей матерью и всеми угодниками — не пил. Один глоток — для бодрости. Что для меня водка? Тьфу!

И он с отвращением плюнул.

— Вы сунули бутылку в белье. Давайте ее мне! Живо!

И так как секретарь медлил, Ива быстро разворошила лежавшую на полу кучу белья и достала бутылку.

— Так, семейных? — повторила она и трахнула Леона Спартаковича бутылкой по лицу.

Секретарь ахнул. Перья на нем встали дыбом.

— Где у вас тут телефон? — кричала Ива. — Я сейчас же вызову милицию! По какому праву вы уволокли меня из Котома-Дядьки?

Искры летели из нее снопами, и с каждым мгновением она все больше становилась похожа на отца в те далекие времена, когда он командовал артиллерийской батареей.

Но и в Леоне Спартаковиче произошла заметная перемена. Под глазами появились чуть заметные синеватые мешки, подбородок потяжелел, и, как показалось Иве, он стал немного ниже ростом.

Человек, как известно, может в редких случаях постареть в несколько минут. Похоже было, что с Его Высокопревосходительством произошла именно эта неприятность. Но все-таки он, что называется, собрался и снова заговорил, хотя язык не очень-то слушался его и слова разбегались в разные стороны, как шарики ртути.

— Ах эта Ива, затейница, оригиналка! Не хочет исполнять свои обещания. Ну что ж! Тогда придется ей посидеть дня два-три в этой жалкой каморке, в то время как ее с нетерпением ждет превосходная квартира.

• Предыдущая
• 23/34
• Следующая