Чаша гладиатора(без ил.) - Кассиль Лев Абрамович - Страница 61

• Предыдущая
• 61/74
• Следующая

Они отошли в сторонку и сели в безлюдном месте на одну из скамеечек, недавно поставленных близ водохранилища. И тип в комбинезоне стал говорить Махану, что, возможно, у них тут, у местных лопухов, которые ничего не чуют, прямо под ногами лежат тысячи и тысячи — чистое золото и камешки. Тип не так давно вернулся из отдаленных мест, где его по наивности пытались перековать и исправить. Попал он туда, как известно Махану, совершенно безвинно, так как настоящим полицаем никогда не был, а так только оказывал иной раз и кое-кому некоторые услуги. Да и то не по своей охоте. Другим сошло, а он — отвечай. И обошлись с ним, конечно, уж чересчур строго. Слава богу, пришла амнистия — его отпустили. Но дело в том, что там, где его перековывали и исправляли, был один здешний, сухоярский. Вот тот уж был настоящим полицаем. И вообще немцам кум, сват и брат родной. Ему-то самому еще вольного света скоро не увидеть. И вот дружок этот, узнав, что его сосед по бараку уходит на волю, рассказал под великим секретом о тайнике, в котором скрываются несметные ценности. Даже дал на кусочке коры нацарапанный чертежик. По нему сразу можно найти тайник. Это в подвале, там имеется заслоночка. Надо только место знать. Там сверху замаскировано. Дело простое. Только самому ему, Вертоухому, опасно соваться, как бы кто не встретился из старых знакомых. Еще, чего доброго, признает. А Махану ничего не стоит. Он назвал адрес. «Там еще раньше штаб был», — напомнил Вертоухий и, прищурившись, посмотрел на Махана.

— Гей! — оживился вдруг Махан. — Так это, выходит, прямо у них в подвале под самой школой находится. Ну, вовремя ты прибыл, я тебе скажу. А то через неделю это вовсе на дне останется. Школа-то намечена на снос.

— Вот к чему и разговор. Рассиживаться-то некогда. Понятно теперь?

— Понятно.

— Хорошо, что хоть еще не вовсе понятие потерял.

Махан задумался. Как быть? В школу его категорически не пускали. Даже близко туда совать нос было опасно. Значит, надо было еще кого-то брать в долю.

— Там у меня есть двое хлопцев, — осторожно сказал Махан. — Они кое-что слышали про это дело.

— Откуда же? — насторожился Вертоухий.

— Да тут один из-за границы воротился, так у него парнишка. А ему еще там, за границей, сказали. — Махан уклонился от более подробного ответа. Ему не хотелось говорить о Пьере, обо всем, что он слышал от Ремки.

— Ты чего это накручиваешь? — усомнился Вертоухий.

— Правду я тебе говорю. Этому парню в Париже, что ли, кое-чего говорили. Только он с ними связаться трусит. А со мной, будь покоен, все будет в ажуре.

— А он не брякнет кому?

— По гроб не пикнет. Давай планчик. Тип не сразу отдал. Он смотрел в прыгавшие из стороны в сторону глаза Махана.

— Нет, — решил он, — это я тебе не отдам. Сымай сам, своей рукой.

Пока Махан перерисовывал план на папиросную коробку, Вертоухий все смотрел на него.

— Слушай, Маханок, — сказал он напоследок, — я хоть и отпущен вчистую, хоть и завязал, но в последний раз могу кое-что и вспомнить. Так что ты смотри не балуй. Ясен разговор?

— Ясно без слов. — Махан угодливо закивал и хихикнул. — Порядок будет!

Сговорились, где должны встретиться, когда будет извлечено из тайника то, что в нем хранится.

— Смотри!.. — еще раз пригрозил на прощание Вертоухий.

Они разошлись.

Тип в комбинезоне направился к станции, но за поворотом на Вокзальную улицу кто-то окликнул его.

Сумерки сгущались, и Вертоухий не сразу разглядел человека, с которым они уже было разминулись.

— Виноват, гражданин хороший! — сказал этот человек, подходя к нему. — Где это вас вроде уже будто видел? — То был Богдан Анисимович Тулубей, возвращавшийся домой с работы. — Ей-богу, лицо знакомое.

— Возможно, бывает, — неохотно согласился тип. — Всяко бывает, товарищ начальник. Личность с личностью, случается, и совпадает, а на поверку выходит совсем обратное: не тот.

— Погоди-ка, стой! Не вместе ли мы с тобой плотину ставили в одном северном местечке?

— Так точно, товарищ начальник. — Видя, что уже не отвертеться, тип развел руками и суетливо осклабился.

— Я тебе товарищем еще, помнится, не был.

— Извиняюсь, гражданин начальник… Вот теперь снова уравнялись, так сказать. Вы, что же это, слыхать, были реабилитированный? Ну, а я амнистированный. Сказать можно, у нас с вами свобода, равенство и братство. Обоим пофартило: кто правый, кто виноватый — два сапога пара, только ноги врозь идут. Одна назад, другая вперед. Вы, видать по всему, далеко вперед ушли. Реглан на вас. Замечаю, что комсостав выше среднего. Ну, я, видно, вам уже не компания. Пока!

— Компанией, положим, ты мне никогда и не был, — сказал Богдан Анисимович, а сейчас не торопясь. Потолкуем.

— А мне торопиться некуда. У меня срок вышел.

— Ты что же сюда заявился? Работать станешь или за старое возьмешься?

— Никак нет, гражданин начальник, назад уже поворота быть не может. Верьте слову, завязано.

— Так, — в напряженной задумчивости проговорил Богдан Анисимович, брезгливо оглядывая человека в комбинезоне. — Ну, а тут что бродишь? Так околачиваешься или уже на строительстве работаешь?

— Да нет, так. Прибыл тут по одному частному делу. Чисто личный вопрос, гражданин начальник. Разрешите папиросочку?.. Весьма благодарен. Богдан Анисимович, не сводя с него глаз, думая о чем-то далеком и давнем, раскрыл перед ним коробку. Вертоухий взял из нее две папиросы. Одну засунул в рот, а другую за ухо. Подумав, он деловито вытащил из коробки третью, положил ее про запас в нагрудный карман комбинезона.

Богдан Анисимович все старался что-то вспомнить… Чтобы как-нибудь задержать время, он сказал:

— Ну, раз встретились, зайдем куда-нибудь, выпьем по кружечке, поговорим. Может, я тебе устроиться помогу, на работу встать.

— Нет, куда мне с вами. Текущий момент не подходит. — Тип подозрительно попятился. — Вы партийный, идейный, а я «судейный». Вход был общий, выход — в разные стороны. И давайте для порядка: я вас не встре-пул, вы меня не видели. Так вернее.

— А с кем это ты там таскался, на берегу?

— Да малый один… ветрел меня, признал, обрадовался. То да се. А я и фамилии его не знаю, кто такой. Встречались когда-то. Где, не помню. Дружбы не было, знакомство имелось. Куда ему, сосунку… Ну, я побежал, а то рабочий поезд уходит. Опоздаю.

— Стой. Не беги! — почти шепотом сказал Богдан Анисимович. Но было в этом тихом голосе что-то, заставившее Вертоухого замереть на месте. — Стой, пес? Я когда вернулся вчистую, то мне много известно стало. Когда с меня пятно смывали, так кое-что узнал я.

— О чем разговор, не мыслю, гражданин начальник.

— Сейчас размыслишь. Забыл Скрыдло Василия, полицая?

— А что покойников шевелить?

— Он-то покойник, да ты еще живой ходишь, гад. Это вы с ним меня тогда оговорили. Счеты сводили за наши партизанские дела, за все, чего мы вам натворить не дали при оккупации. Тогда не разобрались. А после ясно-стало.

— Я лично, гражданин начальник, по уголовной статье проходил — на складе засыпался по хозяйственной линии. Вы мне зря не пришивайте.

— Врешь, не уйти тебе от меня! Теперь по другой статье проходить будешь…

Что-то тяжелое, на мир слепящими искрами пронизав сумрак вечера, ударило меж бровей Богдана Анисимовича.

Мгновенно залившись кровью, он упал.

— По-видимому, удар кастетом! — сказал доктор Ар-зумян, которого срочно вызвали в больницу, куда минут через десять доставили Богдана Анисимовича Тулубея.

• Предыдущая
• 61/74
• Следующая