Чаша гладиатора(без ил.) - Кассиль Лев Абрамович - Страница 37
- Предыдущая
- 37/74
- Следующая
Только фигурка у нее была совсем как у школьницы, — легкая, с тонкой талией и маленькой головкой, оплетенной двумя толстыми косами. Она держалась свободно и совсем по-юному.
— Простите, вы из местных? — обратилась она к Артему Ивановичу, настороженно поглядывая на его костюм, покрой которого изобличал человека, приехавшего издалека.
— Из местных, — с удовольствием ответил Артем Иванович. Он еще испытывал каждый раз удовольствие, что наконец может считать себя местным. Много лет он нигде не был «местным».
— Вы не можете сказать, где здесь школа имени Ту-лубея? — спросила она.
Незабудный стал медленно вставать, приподняв вежливо шляпу. И, когда выпрямился, молоденькая незнакомка даже слегка попятилась и приоткрыла рот.
— Ух, какой вы! — вырвалось у нее.
— Пожалуйста, барышня… — пробасил Незабудный. — Я вас доведу. Мне в ту сторону.
Девушка с удивлением вскинула на него глаза при слове «барышня». По пути в школу они разговорились, познакомились. — И девушка, почувствовав сразу какое-то особое доверие к спутнику, поразившему ее одинаково как ростом, так и фамилией, рассказала, что она назначена старшей пионервожатой в школу имени Тулубея и зовут ее Ирина Николаевна, а фамилия у нее Стрекотова.
— Вот, ребятки, знакомьтесь. Любите и жалуйте, — объявила на другой день, появляясь в классе, Елизавета Порфирьевна, вводя за собой Ирину Николаевну. Это наша новая учительница. Она будет преподавать в младших классах, а по совместительству станет вашей старшей пионервожатой. Вот у нас до сих пор не было такой, а теперь будет. И уж вы, пожалуйста, помогите ей быстренько войти в курс всех наших школьных и пионерских дел.
Ребята, сидящие на задних партах, даже привстали, чтобы рассмотреть новую учительницу, которая к тому же, как оказалось, должна была стать теперь их пионерской руководительницей.
— Какая молоденькая! — перешептывались девочки. — И хорошенькая!
— Больно уж сама как девчонка! — не одобрили мальчики.
А она, чуть поворачивая голову влево и вправо, медленно озирала класс, ряд за рядом, парту за партой, словно запоминая всех, кто сидел тут.
— Значит, вон вы какие, пионеры шестого «А», — негромко произнесла она.
Ремка поднял руку и, не дожидаясь вызова, вскочил с места.
— Наш отряд самый лучший, — заговорил он особым звонким голосом, словно заранее припасенным для такого случая, — и по успеваемости, и по сбору металлолома и утиля, а также по всем показателям. И по дисциплине. Мы на хорошем счету. Наша школа знатная вообще и на хорошем счету. — Он смотрел прямо в лицо учительнице, а под партой тихонько лягал Пьера и украдкой подмигивал ребятам. И все видели эту игру, всем было смешно, что Ремка говорит сейчас так, как обычно говорит в подобных случаях Глеб Силыч, даже тем же изюмным голосом. Глеб Силыч всегда говорил гостям из района, что школа неизменно числится на хорошем счету. И к этому все привыкли. Как будто полагалось говорить так. Класс слушал снисходительно, пряча за невозмутимостью насмешку. Но Сене, глядевшему в доверчивое внимательное лицо Ирины Николаевны, стало вдруг очень совестно. Он осторожно перевел взгляд на Ксану и увидел, что ей тоже не по себе от болтовни Ремки. А тот бойко продолжал:
— У нас все наши пионеры…
Но Ирина Николаевна, вдруг выставив перед собой ладонь, остановила его.
— Хорошо, хорошо… Я ведь от тебя отчета не требовала. Условимся так, что отчитываться о нашей пионерской работе будем уже вместе. Ладно? А сейчас давайте лучше познакомимся с вами как следует.
И, раскрыв журнал, она стала вызывать ребят одного за другим. И каждый вставал, когда она называла его фамилию, и говорил «я» или «здесь». И в каждого она вглядывалась с веселым и немного вызывающим как будто, но дружеским интересом. Словно приглашала. «Ну, мол, давай, давай! Погляжу я, какой такой ты, Арзумян Сурен? И что ты за человек, Грачик Арсений?»
Когда дошла очередь до Милы Колоброда, она вскинула голову от журнала, спросила:
— Это не того ли известного Колоброды, что рекорд проходки поставил?
И Милка, страшно покраснев, буркнула:
— Того!
— Интересно! — И чувствовалось, что новой пионервожатой и правда интересно. Она только сдерживается с трудом, чтобы не расспросить Милку о знаменитом отце. Потом Ирина Николаевна вызвала еще по алфавиту несколько ребят. И вдруг остановилась, вгляделась в журнал, склонившись над ним, и тихо, как бы с затаенным вопросом, прочла:
— Тулубей? Тулубей Ксения… Ксана встала:
— Это я.
Ирина Николаевна долго, что-то думая про себя, смотрела на Ксану и вдруг сама заметно порозовела.
— Герой Советского Союза Григорий Тулубей — это…
— …отец, отец! — зашептали все, привставая с парт. — Это отец ее.
— Он мой папа был! — звонким, стеклянным голоском своим ответила Ксана и потупилась.
Новая пионервожатая встала из-за стола, подоила к парте, где все еще стояла Ксана, перебирая руками край передника.
— Да, — сказала Ирина Николаевна, — похожа. Садись.
Она вернулась к столу, оглядела класс и внезапно стала очень строгой, даже суровой, как показалось Ксане.
— Вот видите, — сказала Ирина Николаевна, — мне выпала честь теперь работать вожатой у пионеров школы, которая носит имя замечательного человека… Удивительной храбрости человека! Ему славу поют и честь воздают не только на нашей земле, не только под нашим небом, которое он так бесстрашно защищал. Но и там, далеко, под голубым небом Италии… И в классе у вас учится дочка этого человека.
Все в классе обернулись на Ксану и посмотрели на нее так, как будто никогда раньше не видали.
— Вон там, за окном, стоит ему памятник. (И все повернулись к окну.) Но вот, ребята, посмотрела я и на памятник, и в кое-какие дела школьные успела заглянуть, и показалось мне… Может быть, я, конечно, ребята, ошибаюсь… Но показалось мне, что имя Героя у вас само по себе, а дела ваши, и школьные и пионерские, где-то сами по себе. Портрет в коридоре, портрет такого героя не застеклен. В пазах рамки пыль. С бюста перед входом, я посмотрела, бронзировка сходит, край постамента с угла обвалился. Говорят, переписывались вы сначала с болгарскими ребятами, потом с итальянскими школьниками из Генуи начали. И заглохло у вас это дело. По успеваемости тоже… Мне казалось бы, что школа имени такого человека, каким был Григорий Тулубей… по успеваемости такая школа должна бы выше находиться. А как по-вашему?
Класс молчал подозрительно, не зная, к чему в конце концов склонится разговор. Все выжидательно посматривали на новую вожатую.
— Слышала я, — продолжала она, — что и на строительство канала, который принесет сюда столетиями ожидаемую воду, вы тоже еще ни разу не ездили. Кто-то в классе поднял руку и сказал с места:
— Мы были.
— Ну-ка, поднимите руки, кто был? — В классе подняли руки еще два-три человека. — Ну вот как мало! Только случайно попадали. Кто был, а кто и не был. — Ирина Николаевна медленно обвела взором класс. — А вот на письмо итальянских партизан, которые ухаживают в Генуе за могилой нашего Героя, как я выяснила, ответ до сих пор не послан. И сами посудите, ребята… Оправдываете вы сегодня ту высокую честь, которая так счастливо выпала на вашу долю? Ведь это великая честь, я считаю, учиться в школе, из стен которой вышел такой герой. Небось школьники других городов и итальянские ребята, многих сверстников которых спас, заплатив жизнью своей, Григорий Богданович; они все вам завидуют. Они-то, должно быть, думают: вот уж, наверное, школа так школа, если в ней вырос Григорий Тулубей, знаменитый Богритули… Вот уж, конечно, в этой школе, раз она сохраняет имя Героя, дело идет! А разве так идет, как они представляют, если сказать по совести? Разве так?.. — Ирина Николаевна помолчала, будто ожидала ответа. — А я считаю, ребята, есть замечательный один девиз! Я случайно в Ленинграде его откопала, именно откопала. Приехала на каникулы в Ленинград. Зимой была. Пришла на старое Александро-Нев-ское кладбище, где Суворов похоронен, где композиторы, где Чайковский, Римский-Корсаков… И вот на одной старой могиле петровских времен увидела я на чугунном гербе надпись: «Не слыть, а быть». И только после узнала я, совсем уже недавно, из газет, что у Григория ТуЛубея в записной книжке тоже было это записано: «Не слыть, а быть». Вы только вслушайтесь, как это хорошо, и строго, и верно сказано. Какое правило для жизни дано! «Не слыть, а быть». То есть не просто славиться, не только считаться, а на самом деле быть таким, каким тебя считают. Соответствовать славе своей. Правда, хорошо ведь, ребята? «Не слыть, а быть».
- Предыдущая
- 37/74
- Следующая
