Между двух стульев (Редакция 2001 года) - Клюев Евгений Васильевич - Страница 37

– Очень, – заплакал Слономоська. – Когда я понял, что могу сделать Спящую Уродину несчастной, если предложу ей совместную жизнь без поцелуя, я решил покончить с собой. Но и это оказалось невозможным. Я так и не сумел решить, кого убить в себе – Слона или Моську: ведь в соответствии с моей противоречивой природой, убив одного, я должен был сохранить жизнь другому. И я понял тогда, что весь я не умру.

– М-да, – сказал Петропавел. – Печальная история. А чего Вы на меня –то взъелись, если сами не собираетесь целовать Спящую Уродину?

– Но ведь Ваша природа не столь противоречива! Для Вас ненормально целовать не любя. Поэтому, прежде чем целовать Спящую Уродину, Вы как нормальный человек – а я надеюсь, что передо мною нормальный человек! – обязаны влюбиться в нее. В противном случае я растопчу Вас. –  Петропавел посмотрел на страшного Слономоську и понял, что тот растопчет. – Однако, – продолжал Слономоська, – влюбиться в нее Вы, конечно, не сможете. Она страшна как смерть.

– Не скажите, – задумчиво возразил Петропавел. – Смерть страшнее.

– Слономоська улыбнулся, восприняв это заявление как комплимент Спящей Уродине, а Петропавел с грустью продолжал: – Но скорее уж Вы уговорите меня жениться на ней – это все-таки во многом внешняя сторона дела, – чем влюбиться в нее: тут уж сердцу не прикажешь!

Они помолчали. Ситуация казалась безвыходной.

– Я думаю, – очнулся вдруг Слономоська, – что при решении вопроса нам нужно исходить из интересов Спящей Уродины. Она все-таки женщина. Кого из нас она предпочтет?

– Конечно, Вас! – уверенно ответил Петропавел. – Страшных всегда к страшным тянет.

– Правда? – обрадовался Слономосъка и рассмеялся. Петропавел хотел было ответить, что, дескать, правда, но он не был так уж уверен в истинности последнего суждения и смолчал, а сказал следующее:

– Это можно узнать только у нее самой. Однако сама она спит, и черт ее разбудит!

– Не черт, а кто-то из нас, – уточнил Слономоська. – Если Вы, то я Вас растопчу.

– Я помню, – нарочито небрежно заметил Петропавел.

– Итак, что же мы имеем? – начал рассуждать Слономоська. – Во-первых, мы имеем меня, который любит и хочет жениться, но не может поцеловать. Во-вторых, мы имеем Вас, который хочет поцеловать и в крайнем случае, если я правильно понял Ваше заявление, мог бы жениться, но не в силах полюбить. Состав явно неполон. Нам необходим третий, который любит и хочет поцеловать, но не может жениться.

– А на кой он нам? – опять не понял Петропавел.

– Если предлагать Спящей Уродине выбор, то нехорошо предоставлять в ее распоряжение часть вместо целого. Так, если Вы угощаете меня яблоком, то в высшей степени невежливо предлагать мне уже надкушенный плод. Итак, есть ли у нас кандидатура? – Слономоська задумался и приблизительно через час воскликнул: – Она у нас есть! Это Бон Жуан. Самое страшное для него – жениться, а любить и целовать он, разумеется, не откажется!

– Но она же спит! – иерихонской трубой взревел Петропавел. – Как же можно предлагать ей какой-то выбор – сонной!

– Спит, спит!.. – проворчал Слономоська. – Каждый спит! Проснется – опять уснет, ничего с ней не сделается. Вопрос, между прочим, для нее важен – не для нас! А не захочет просыпаться – пусть дрыхнет, пока не подохнет во сне!

Петропавла, конечно, удивил такой тон в адрес невесты, но он сделал вид, что все в порядке.

– Есть более серьезная проблема, чем ее сон, – озабоченно продолжал Слономоська. – Положим, будить ее придется Бон Жуану: мы ведь не знаем ее – вдруг она злая как собака… – а он умеет разговаривать с любыми женщинами. Но вот в чем дело: как объяснить все это Бон Жуану, если он вообще не вступает в беседы с лицами мужского пола? Может быть, нам переодеться?

– Я переодеваться не буду! – немедленно заявил Петропавел: ситуация и так показалась ему достаточно идиотской – не хватало еще сложностей с полом!

– Ну а мне просто ни к чему, – самокритично сказал Слономоська. – Меня в любой одежде узнают.

Петропавел не понял, зачем тогда надо было это предлагать – тем более во множественном числе, но не проронил ни звука.

– Стало быть, для разговора с Бон Жуаном потребуется посредник. Им должна быть женщина.

– Шармен! – ехидно встрял Петропавел. Слономоська поморщился, не услышав иронии.

– Для Шармен нужно создавать специальные условия, – например, поместить ее под стеклянный колпак, чтобы она не могла оттуда лобзать Бон Жуана, когда будет с ним разговаривать. А потом я и сам не хотел бы подвергать себя опасности, пока объясняю ей ее задачу. Тем более что я жених. Так что Шармен отпадает.

– Белое Безмозглое! – продолжал издеваться Петропавел.

– Ни в коем случае! – воскликнул простодушный Слономоська. – Во-первых, оно проспит все объяснения и заснет на собственных, а во-вторых, ни у кого не может быть никакой уверенности в том, что оно действительно женщина. Не думаю, чтобы Бон Жуан закрыл на это глаза.

Тут Слономоська принялся метаться по площади, пока наконец не вскрикнул:

– Вот она! Нашел!.. С Бон Жуаном будет говорить Тридевятая Цаца. Тем более что Тридевятая Цаца моя невеста.

– Вторая? – поразился Петропавел.

– То есть как – «вторая»? – тоже поразился Слономоська.

– Погодите, погодите… – Петропавел очень заинтересовался. – Вы же сказали, что Спящая Уродина Ваша невеста!

Слономоська задумался.

– Какой Вы, право!.. Прямо как на суде! На Страшном суде… Действительно, нечто в этом роде я говорил. Не знаю, как такое случилось… Видите ли, я не употребляю слов в жестких значениях: во-первых, они сами не очень любят жесткие значения, а во-вторых, это слишком ко многому обязывает. И трудно потом выкручиваться. Я же имею обыкновение заботиться о своих тылах: будучи чертовски противоречивым, я всегда должен иметь возможность отступить в надежное укрытие. Хм… Спящая Уродина – моя невеста. Тридевятая Цаца – моя невеста. Знаете, я не думал над данным противоречием. Будем считать его несущественным.

Петропавел даже крякнул от изумления.

– Почему Вы крякаете? – поинтересовался Слономоська.