Историческая личность - Брэдбери Малькольм Стэнли - Страница 20
- Предыдущая
- 20/70
- Следующая
Он продолжает говорить; он генерирует образы насилия. Лица смотрят на него, пока он говорит о вооруженной борьбе, о необходимости единения, о требованиях крови и силы. Прорисовывается темный портрет при полном согласии присутствующих. Он перестает говорить; он приглашает дискутировать; сознания переваривают приемы кровопролития, степени военных действий, светлую новую реальность в завершение всего этого. Потом они спокойно выходят из помещения; в соседнем поп-группа не жалеет децибелов. В кафетерии над тарелкой с салатом Говард говорит Питеру Маддену:
– Не так уж их тут много.
– Разговорами людей не радикализируешь, – говорит Питер Мадлен, – их завоевываешь действиями.
– Это верно, – говорит Говард.
Девушка по имени Бекк Потт, в джинсовой ткани, со светлыми волосами, закрученными в косицы, говорит:
– А вы можете предложить какие-нибудь действия?
– Не знаю, – говорит Говард. – Мойра Милликин сказала мне утром, что сюда для выступления может приехать Мангель.
– Да вы шутите, – говорит Бекк Потт, – сейчас все до того притихли, что и фашиста не заставить предпринять фашистские действия.
– Почему они не подавляют нас, как прежде? – спрашивает Питер Мадден.
– В этом ваша проблема, – говорит Говард, – а потому вам следует примериться к мягкому либеральному брюху. Установить, где они терпимы, и нанести удар там. Мангель провоцирует их на терпимость.
– Но почему вы думаете, что они его пригласят? – спрашивает Бекк Потт.
– Полагаю, что пригласят, – говорит Говард.
– Ну и чудесно, – говорит Бекк Потт. – Купите мне пива, Говард. У вас денег больше, чем у меня.
– Дайте ей денег, – говорит Питер Мадден, – а сходить за ним она сама сходит.
– Я его возьму, – говорит Говард. – Послушайте, приходите сегодня вечером ко мне на вечеринку.
– Ладно, – говорит Бекк Потт.
– Мы с Мойрой просто предвкушаем вечеринку у тебя дома сегодня вечером, – говорит Генри Бимиш несколько минут спустя, когда они встречаются, входя в лифт Корпуса Социальных Наук. – Мы всегда их предвкушаем.
– Вот и хорошо, – говорит Говард, – вечер должен быть оживленным. Мы пригласили всех.
– Вы всегда так, – говорит Генри, стоя внутри кабины и нажимая не на ту кнопку; лифт начинает неумолимо спускаться в подвал, где хранится мусор. – Ваши вечеринки самые интересные из всех, на которых мы бываем. Двери лифта раздвигаются; они таращатся на мусорные баки.
– Как Майра? – спрашивает Говард, нажимая правильную кнопку.
– Ну, ты знаешь, – говорит Генри.
– Нет, – говорит Говард, пока они поднимаются.
– У нее все хорошо, – говорит Генри. – Она только что купила новую посудомоечную машину. А как Барбара?
– А, Барбара, – говорит Говард. – Она отвечает ударом на удар.
– Хорошая девочка, – говорит Генри. – Ну что же, семестр начался, слава богу, мне больше ничего не надо делать с моей книгой.
– Ты пишешь книгу, Генри? – говорит Говард, когда лифт останавливается. – Это хорошо.
– Я подумал, что напишу книгу, – говорит Генри. – Разумеется, мне совершенно нечего сказать. А мы приехали. Береги себя, старина.
– Обязательно, – говорит Говард.
– Так до вечера, – говорит Генри, скрываясь в одном из коридоров пятого этажа.
Говард идет по противолежащему коридору; он возвращается в свой кабинет. Теперь предстоит еще побеседовать с новыми студентами, написать письма, продиктовать то, ce и это мисс Хо, которая сидит в своем кресле напротив него и стенографирует то, что он диктует. Затем он идет в библиотеку; компьютер выдает ему несколько книг; он уносит их к себе в кабинет и укладывает в Дипломат. Затем с отличным вступлением в новый семестр позади и радостями вечеринки впереди он выходит к автостоянке. И почти в пять этого дня, который Флора и многие другие отметили в своих ежедневниках, он возвращается в дом на полукруге и проходит через прохладную прихожую в кухню.
В дни, когда Кэрки ремонтировали свой дом, они с особым старанием трудились над кухней, поскольку им обоим приходилось проводить там столько времени. Они выполнили ее в сосне и камыше: длинный стол из выскобленных сосновых досок, полки по стенкам сосновые, сосновые шкафчики, сосновые стулья с плетеными камышовыми сиденьями и камышовые циновки на полу. Барбара стоит посреди всего этого на фоне виниловых обоев, восславляющих выпуклые линии луковиц и чесночных головок; на ней полосатый мясницкий фартук, и она готовит паштет. И дети здесь – наполняют миски орехами и солеными крендельками.
– Я сказала, чтобы ты вернулся в четыре, – говорит Барбара, когда Говард легонько чмокает ее в щеку. Она вытирает щеку тыльной стороной ладони; она глядит на него.
– У меня был очень насыщенный день, – говорит Говард.
– Не сомневаюсь, – говорит Барбара. – Не рассказывай мне про него. Совершенно очевидно, что он тебя очень взбодрил, а я сейчас не в настроении слушать рассказы о том, как кто-то счастлив.
– Ты опоздал, Говард, – говорит Селия, – это очень плохо.
– Ну, – говорит Барбара, – еще надо сделать вот что. Протереть стаканы, откупорить все бутылки с вином; позже на это не будет времени. Я налью несколько десятков стаканов. Расставь пепельницы, не терплю замусоренных ковриков, а студенты по какой-то причине начали теперь бросать окурки на пол.
– И всегда бросали, – говорит Говард, – прежде нас это не трогало.
– А теперь трогает, – говорит Барбара. – А затем устрой дом, как считаешь нужным, говоря социологически, для всех взаимодействий, про которые ты любишь распространяться. И еще тебе нужно вымыться и переодеться. Особенно если ты намерен вступить в интимные отношения не со мной. У меня был выматывающий, выводящий из себя день, Говард, думаю, тебе следует это знать. Мне дважды звонила Розмари; по-моему, она свихивается. И по-моему, у меня начинается менструация, чудесно, а? И Энн уехала.
– Да? – спрашивает Говард, протирая бокалы полотенцем.
– И до того, как вымыла вчерашнюю грязную посуду, а не после, – говорит Барбара. – Вернулась в свою квартиру.
– Я думал, она поможет сегодня, – говорит Говард.
– А, значит, ты утром подтолкнул ее сбежать, так? – спрашивает Барбара.
– Все кого-нибудь да эксплуатируют.
Говард начинает вынимать бутылки из первой картонной коробки и ставить их на стол.
– Только не здесь, – говорит Барбара. – Где-нибудь еще. Это пространство занимаю я.
Она кладет на стол длинные французские батоны и начинает ловко их нарезать, складывая ломти в камышовую корзинку. Говард стоит возле кухонных шкафчиков; он достает штопор из соснового ящика и начинает умело откупоривать бутылки одну за другой. Подбегают дети и начинают лизать вытащенные пробки; вечеринка Кэрков обретает форму.
Через некоторое время Говард покидает кухню и начинает обходить дом. Он крайне ревностный устроитель вечеринок, творец серьезного социального театра. Теперь он ходит по дому, расставляет пепельницы, и блюдца, и стулья, раскладывает подушки. Он передвигает мебель, создавая Удобные места для разговоров, открытые значимые пространства для активных действий, укромные уголки. Дети бегают вокруг него.
– Кто придет, Говард? – спрашивает Мартин.
– Целая куча народу, – говорит Говард.
– Кто? – спрашивает Мартин.
– Он не знает, – говорит Селия.
Теперь он идет наверх, придвигает кровати к стенам, переставляет лампы, затеняет тени, опускает шторы, раскрывает двери. Крайне важное правило: сводить запретную территорию до минимума, превратить самый дом в единую тотальную сцену. Именно так он все и устраивает, сохранив лишь крохотные заповедные местечки: он баррикадирует стульями короткий коридор, ведущий к комнатам детей, и лестницу, ведущую вниз в его полуподвальный кабинет. Но за этими исключениями код дома «можно», а не «запрещено». Стулья, и кресла, и подушки, и кровати предполагают множественные формы общения. Пороги отменены, комната ведет в комнату. Есть усилители для музыки, особые ракурсы для освещения, комнаты для танцев, и разговоров, и куренья, и сексуального общения. Цель в том, чтобы вечеринка самоорганизовывалась, а не организовывалась, так, чтобы происходящее происходило словно бы без хозяйского вмешательства, а точнее, с вмешательством того более высокого социологического хозяина, который управляет ходом человеческих встреч. Он входит в ванную для проверки; Барбара, крупная и голая, лежит в ванне в пластиковой шапочке и читает «В погоне за миллениумом» Кона. Она говорит:
- Предыдущая
- 20/70
- Следующая
