Подпорченное яблоко - Бруно Энтони - Страница 4

• Предыдущая
• 4/59
• Следующая

– И кто же этот ростовщик?

– Догадайся. Тони Беллз.

– Беллавита? С которым должен был сегодня встретиться Петерсен?

– Именно.

– А где сейчас Тоцци?

– В эту самую минуту?

– Да, в эту самую минуту.

– Дома, в постели, если у него есть хоть что-нибудь в голове.

Это, правда, как сказать.

– Хорошо, позвони ему и расскажи, что произошло с Петерсеном. Узнай, встречался ли он уже с Беллавитой. Если встречался, скажи, пусть заляжет на дно, пока мы не выясним, что здесь произошло. Не хватает, чтобы он стал второй жертвой Беллавиты. И вообще надо дать знать всем агентам, занятым в операции «Укус акулы». Пусть приостановят работу, пока мы не узнаем побольше. Одновременно я объявлю облаву на Беллавиту. Я хочу немедленно допросить его.

Гиббонс прикрыл глаза. Произнося слова типа «облава», Иверс казался таким крутым и решительным. Точь-в-точь Тайрон Пауэр в старых военных фильмах. Конечно, облаву объявить надо, это однозначно. Если они не найдут Тони Беллза, это сделает мафия, тут ему и конец. А по мнению Гиббонса, пожизненное заключение без права условного освобождения все же лучше смертной казни. Лучше заставить этого сукина сына мучиться каждый Божий день всю его оставшуюся жизнь, чем избавить от страданий одним выстрелом. Единственное, что беспокоило Гиббонса, – это необходимость звонить Тоцци. Он знал, с какими закидонами этот парень. Скажи ему дать задний ход, он помчится вперед да еще вожмет в пол педаль акселератора. Если он узнает, что случилось с Петерсеном, он не устранится, не заляжет на дно. Только не Тоцци. Он будет считать делом чести принести на блюдечке голову Тони Беллза.

Но это нормально, подумал Гиббонс. Правда, иногда он подумывал, какой бы найти предлог, чтобы прострелить этому охламону ногу и тем удержать его от дурацких поступков.

– Слушай, Берт, тут у меня список всех агентов, занятых в операции «Укус акулы». Скажи, где...

Гиббонс пытался слушать, но неожиданно голос Иверса стал уплывать. Новый приступ боли чуть не свел его с ума. Голова раскалывалась, как будто внутри ее проносился бомбардировщик «Б-52» с полным грузом на борту. Дверцы бомбового отсека раскрылись, и посыпались огромные бомбы, понеслись вниз и приземлились точно в больной зуб. От первого взрыва на его лбу, несмотря на ноябрьский холод, выступила испарина; все последующие слились в одну большую волну мучительной, убивающей боли.

– Берт? Берт? Что с тобой?

Прижимая руку к щеке, Гиббонс крепко сжимал веки, пока наконец боль снова не притупилась. Теперь ее можно было терпеть. Открыв глаза, он первым делом сосредоточил внимание на синем фургоне. Теперь тот был припаркован очень близко к машине Петерсена. Задние двери были открыты, оттуда выходили двое парней с какими-то приборами. Сперва Гиббонс подумал, что это представители судебных властей штата, но, присмотревшись получше, понял, что это не так. Кожаные куртки, джинсы, кроссовки. Один из парней носил потешные очки в тонкой золотой оправе, слишком шикарные для представителя власти. Затем он увидел, как один из этих ребят взгромоздил на плечо видеокамеру, и понял, кто они такие. Свободные тележурналисты, следящие за машинами «Скорой помощи», рыщущие по ночным улицам в поисках несчастного случая, который они могли бы заснять на пленку и потом продать местным программам теленовостей. Ублюдки несчастные.

Гиббонс обежал белый «меркьюри» и закричал:

– Эй, вы! Сворачивайте свое барахло и убирайтесь отсюда к черту!

Звукооператор в шикарных очках хмуро взглянул на него и поднял микрофонный журавль, как будто хотел защититься им от Гиббонса. Оператор, высокий и тощий, лет тридцати с небольшим, с развевающимися светлыми волосами, улыбнулся чересчур дружелюбно и неторопливо направился к желтой ленте, ограждавшей место происшествия.

– В чем дело, приятель? – спросил он. – Мы здесь только для того, чтобы снять то, что тут случилось.

Гиббонс увидел, как парень метнул взгляд на машину, пытаясь разглядеть, что там внутри. Им подавай что-нибудь кровавое. При этом негодяй продолжал снимать. Что, черт побери, он себе позволяет?

Гиббонс подошел ближе и загородил собой машину. Ее нельзя снимать, ради Бога, только не сейчас. Ведь еще даже не приехали судейские.

– Двигайте отсюда, вы двое. Шевелитесь.

– Послушай, приятель, мы только делаем свое дело.

– Делайте его в другом месте.

Не обращая внимания на Гиббонса, оператор передвинул камеру, чтобы было удобнее снимать машину.

– Эй, я вас предупреждаю, ублюдки!

– Берт! – раздался с другой стороны машины голос Иверса.

Гиббонс встал перед видеокамерой и закрыл ладонью объектив. Оператор отступил в сторону и продолжал снимать.

– Слушай, я не знаю, что ты о себе воображаешь, приятель, но мы имеем право находиться здесь. Свобода прессы. Ты когда-нибудь слыхал об этом?

Парень продолжал снимать.

Неожиданно «Б-52» снова обрушился на зуб Гиббонса. На этот раз все произошло быстро и без предупреждения. Боль была невыносимой. Гиббонс сжал кулак и с перекошенным лицом ударил по дверце, замахнувшись как Кинг-Конг.

– Слушай, парень, не мешай, а? Это отличный сюжет для новостей.

– Он мне запись портит, – пожаловался звукооператор.

Иверс позвал Берта из-за машины:

– Пусть ими занимается полиция штата, Берт.

Оператор перегнулся через желтую ленту и стал снимать через открытое окно со стороны водителя. Гиббонс пришел в бешенство. Он потянулся за экскалибуром, безотказным «кольтом-коброй» 38-го калибра, которым он пользовался, нарушая общие правила ношения оружия, во время своей работы в ФБР, и вжал ствол в объектив видеокамеры, прохрипев негромко и злобно:

– Убирайся. Немедленно. Или я вышибу твои гребаные мозги.

– О Господи! – Звукооператор стащил с головы наушники и, зажав их в кулаке, бросился к фургону.

Оператор прижал камеру к животу и уставился на Гиббонса.

– Какая муха тебя укусила, приятель? Мы только хотели снять сюжет.

– Убирайтесь.

Оператор стал отступать к фургону.

– Тебе придется побеседовать с нашим адвокатом, приятель. Это явное нарушение права на свободу прессы. Явное нарушение.

– Обращайся хоть к Энн Ландерс, мне наплевать. Только поскорее убирайся отсюда к чертовой матери.

Гиббонс держал парней под прицелом до тех пор, пока они не погрузились и не уехали.

Иверс подошел к нему сзади:

– Убери револьвер, Берт. Это было ни к чему.

– Нет уж. – Гиббонс засунул револьвер в кобуру и повернулся к Иверсу. – Гэри Петерсен заслужил больше, чем двадцатисекундный показ залитого кровью сиденья его машины в идиотском репортаже, втиснутом между какой-нибудь чушью, вроде того, что ела за завтраком Мадонна, и рекламой Экс-Лэкс. У человека есть жена и дети. Он отличный парень и чертовски хороший агент, но об этом ведь никто ни черта не скажет, потому что никому нет дела до раненого агента. Вся реклама достанется другому персонажу, тому, кто нажал на спусковой крючок. В таких делах жертва – лишь повод, чтобы побольше внимания уделить преступнику.

Иверс снял свои очки с половинками стекол.

– Совершенно с тобой согласен, Берт. Но и оператор тоже прав. Первая поправка гарантирует ему право освещать это событие как представителю средств массовой информации.

Что-то ворча, Гиббонс осматривал землю вокруг.

– Ага, может, Верховный суд займется и этим тоже.

– Что?

Гиббонс нашел пузырь со льдом на тротуаре перед машиной.

– Ничего.

Он отряхнул пузырь и приложил к щеке.

В том-то, черт подери, и проблема в этой стране, подумал он. Все прекрасно осведомлены о своих правах, даже когда нужно было бы о них забыть.

3.37 утра

Рука Тоцци лежала на столе, как дохлая рыба. Долька выжатого лимона в стакане темного рома тоже была похожа на дохлую рыбу. Маленькую, зеленую рыбку. Он взглянул на часы. Понадобилось несколько секунд, чтобы время запечатлелось в его мозгу. Без двадцати четыре. Утра. Он закрыл усталые глаза. Бред какой-то.

• Предыдущая
• 4/59
• Следующая