Подпорченное яблоко - Бруно Энтони - Страница 28

• Предыдущая
• 28/59
• Следующая

Она почувствовала, что краснеет. Господи, если бы Гиббонс действительно умер, она вполне могла бы, взобравшись на табурет, попросить одну из продавщиц сделать ей макияж. Ведь ей пришлось бы снова «встречаться», как вечно говорят в телевизионных шоу эти старые расфуфыренные разведенки. Ей всегда казалось верхом идиотизма и нескромности, когда женщины в послеклимактерическом возрасте употребляли слово «встречаться», но теперь она со стыдом признавала, что втайне всегда верила: настанет день, и ей самой придется «встречаться» снова. Потому что в глубине души была уверена, что ее мужа обязательно убьют при исполнении служебных обязанностей.

Она смотрела, как Гиббонс потирает рукой грудь. Она не хотела извиняться перед ним. Чувствовать то, что чувствуешь, – не преступление, и, кроме того, он не заслужил извинений. Но ей хотелось достучаться до него, поговорить с ним, обсудить, что же не так в их отношениях. Конечно, она знает, что он скажет, если она попытается заговорить о своих чувствах. «Ты что, группа поддержки, Лоррейн?» Он всегда убивал эмоции ехидными замечаниями. Но ей надо было снять это со своей совести. Ей необходимо понять, почему она с такой готовностью приняла его смерть, почему не могла плакать, увидев его неподвижно лежащим на полу. Может быть, это как-то характеризует их отношения, может быть, это то самое, что ни один из них не хочет признавать? Ей надо поговорить с ним об этом, но тут сидит этот злобный Железный Дровосек и круглолицый Живчик впереди, на водительском месте. А Гиббонс вне себя, это и без слов понятно. Определенно он не в том настроении, чтобы разговаривать. Да и когда у него было другое настроение?

Внезапно Живчик резко нажал на тормоза, фургон тряхнуло, и всех бросило вперед.

– Эй! – закричал Стенли. – Что ты делаешь, придурок?

– Извини.

– Ты ведешь машину как последний идиот. Что это с тобой?

Живчик оглянулся и хмуро посмотрел на Стенли.

– Что со мной?Беллз нацепил эти поганые наручники на мою сестру, повез ее к себе. Вот что со мной. Этот парень совершенно чокнутый.

Стенли свирепо посмотрел на него, как недовольный большеротый окунь, готовый проглотить кого-нибудь целиком просто от злости. Ему явно не нравилось, когда о Беллзе говорили плохо.

– Смотри за дорогой! – закричал он.

Живчик отвернулся и ударил по тормозам. Фургон быстро приближался к впереди идущей машине. Шины завизжали. Фургон остановился в нескольких дюймах от бампера передней машины.

– Может, будешь смотреть, что, черт подери, ты делаешь? Так в аварию попадешь.

– Я нервничаю! – закричал в ответ Живчик. – Вы меня совсем довели.

Лоррейн взглянула на Гиббонса. Ее сердце сильно колотилось. Она была уверена, он воспользуется тем, что Стенли отвлекся, и нападет на него. Но он этого не сделал. Он сидел неподвижно, глаза его поблескивали в тени. Ее сердце забилось еще сильнее. Она не могла избавиться от мысли, что это она, а не Стенли или Живчик, вызвала его гнев. Только она.

Потому что не плакала. Но это же смешно. Полный абсурд. Он бы и не хотел, чтобы она плакала. Он терпеть не может, когда она поддается чувствам.

Она отвернулась, чтобы не видеть обвиняющего взгляда Гиббонса.

– Думаю, тебе нечего беспокоиться о сестре, – сказала она Живчику, надеясь ослабить напряжение. – Гангстеры не трогают женщин, так ведь? Законы чести «Коза ностры» это запрещают, разве нет? Особенно если речь идет о невинной женщине.

Большеротый окунь выдохнул смешок:

– Невинная женщина... Мне это нравится.

– Заткнись! – выкрикнул Живчик.

Лоррейн вскинула брови. Она была в недоумении.

Голос Гиббонса прозвучал из тени как глас судьбы:

– Среди этих людей не бывает невинных.

Живчик надувал губы и бросал сердитые взгляды в ветровое стекло.

Лоррейн взглянула на Стенли:

– Сестра Живчика что-нибудь натворила? Почему ты так сказал?

Громила ухмыльнулся.

– Вот что я вам скажу. Беллз свихнулся на верности. Для него это самое главное на свете. Он верен своим, что бы там ни было.

– Каким своим? – спросил Гиббонс.

Стенли снова ухмыльнулся. Он не собирался называть имен.

– Беллз ждет такой же верности от тех, с кем имеет дело. Понимаете?

Лоррейн нахмурилась:

– Нет. Боюсь, не понимаю.

Стенли вздохнул и закатил глаза.

– Послушайте. Сколько я знаю Беллза, он всегда говорит мне одно и то же: «Доверие, Стенли, доверие. Это самое важное на свете. Если люди не могут доверять друг другу, они как животные. Это то, что делает человека человеком». Я слышал это от него миллион раз. И он считает, что, если он кому-то доверяет, а этот человек его накалывает, он заслуживает самого плохого. «Нет ничего хуже предателя, – так он говорит. – Ничего».

– Какое это имеет отношение к моей сестре? – прорычал Живчик.

– Заткнись и следи за дорогой.

Брови Лоррейн все еще были подняты.

– Ты хочешь сказать, что он даже с женщиной расправится если решит, что она его предала?

Стенли пожал плечами и посмотрел на нее пустым взглядом но тут вмешался Живчик:

– Его жена поплатилась...

– Заткнись! – взорвался Стенли. Он гневно уставился на Живчика, затем на Гиббонса, который молча слушал, как сова в темноте.

По спине Лоррейн пробежал холодок. Она все еще была в замешательстве, а теперь еще и испугалась, так как почувствовала, что между Стенли и Гиббонсом существует какая-то связь, исключающая ее. Ее пугало молчание Гиббонса. Из слов Стенли выходило, что наказать неверную женщину – естественно. Это делается автоматически и обжалованию не подлежит. Означает ли молчание Гиббонса невысказанное согласие с этим мужским кодексом справедливости? Может, он считает, что она заслуживает того же за то, что не была хорошей женой, не плакала и не выла на луну, горюя по нему?

Но это же смешно. Гиббонс был без сознания, а когда пришел в себя, не сразу сориентировался. Как он может знать, что она делала, как реагировала на то, что в него стреляли? Мысли читать он не умеет, что она чувствовала, не знает.

Но все-таки она чувствовала себя виноватой, понимала, что сделала что-то в корне неправильное. Совершила преступление против мужчины.

Ее взгляд перебегал с одного лица на другое – краснолицый Живчик, большеротый окунь, Гиббонс в темноте. Полицейский и двое преступников, но ей казалось, что между ними больше общего, чем у нее с любым из них. Они были мужчины, а она нет. И она не плакала, когда застрелили ее мужчину.

Она посмотрела на тихо потрескивающий динамик. Интересно, если бы здесь был Майкл, было бы их четверо против нее одной?

2.18 дня

Узкая полоска света в темноте кузова перемещалась с каждым поворотом грузовика. Тоцци смотрел, как она поднимается по руке Джины, затем ползет по ее телу, как орденская лента, от бедра к плечу, переходя на ящик с луком рядом с ее головой. Она беспокойно задвигалась, когда свет не сразу переместился с ее тела, но из-за наручников не могла спрятаться от него. Полоска света пересекла по диагонали ее волосы, и Тоцци не мог отвести взгляда от мягких каштановых прядей, поблескивающих в черной пустоте. При таком внимательном изучении волосы казались даже светлее, чем он запомнил, светло-каштановыми. Хорошо бы свет переместился на ее лицо, и он смог бы увидеть ее глаза и губы. Ему нужно видеть выражение ее лица, чтобы иметь хоть какое-то представление, о чем она думает. Он совершенно не понимал ее.

Он не мог выбросить из памяти голос Беллза на ее автоответчике: «Джина, это я. Позвони мне».

Предполагалось, что она не имеет дел с гангстерами, даже не смотрит в сторону громил – дружков своего брата. Почему же Беллз звонил ей? Почему он так ревнует? Он что, исключение из ее правил? Почему?

И еще одна вещь. Почему она призналась Беллзу, что один раз переспала с Тоцци? Почему не послала его к черту, не сказала, чтобы не совал нос в ее дела? Почему чувствовала себя обязанной признаться ему?

• Предыдущая
• 28/59
• Следующая