Поиски Абсолюта - де Бальзак Оноре - Страница 11
- Предыдущая
- 11/44
- Следующая
Тут, при виде ее, с Валтасаром произошла резкая перемена, как это бывает со всеми людьми рассеянными, и он как бы угадал тайну того душевного кризиса, который испытывала жена; он тотчас взял ее на руки, открыл дверь, выходившую в маленькую прихожую, и так быстро взбежал по старой деревянной лестнице, что целое полотнище с треском оторвалось от платья жены, зацепившегося за пасть одного из тех чудовищных зверей, которые служили столбиками перил. Он ударил ногой в дверь из передней в их покои, чтобы отворить ее; но оказалось, что спальня жены заперта.
Тихо положил он Жозефину па кресло, говоря про себя:
— Боже мой, где же ключ?
— Спасибо, друг мой, — ответила г-жа Клаас, открывая глаза, — впервые за долгое время я почувствовала себя возле твоего сердца.
— Господи, — крикнул Клаас, — да где же ключ? Люди идут…
Жозефина знаком указала на ключ, привязанный на ленте у ее пояса. Открыв дверь, Валтасар быстро опустил жену на диван, вышел навстречу перепуганным слугам, поднимавшимся по лестнице, и отослал их, велев скорее накрывать к обеду, а сам поспешно вернулся к жене.
— Что с тобой, жизнь моя? — сказал он, садясь возле нее и целуя ее руку.
— Теперь ничего, — отвечала она, — теперь все прошло. Мне только хотелось бы обладать всемогуществом божьим, чтобы бросить к твоим ногам золото всей земли.
— К чему золото? — спросил он, привлекая жену к себе, и, обняв ее, снова поцеловал в лоб. — Разве не одаряешь ты меня величайшими богатствами, любя меня, как ты любишь, милое, драгоценное создание? — продолжал он.
— Ах, Валтасар, почему ты не рассеешь тревог, постигших всю нашу семью, как ты прогнал своим голосом печаль из моего сердца? Но что бы там ни было, ты не тот же, я это вижу!
— О каких тревогах ты говоришь, милая?
— Мы же разорены, друг мой!
— Разорены? — повторил он.
Он засмеялся, стал ласкать руку жены, держа ее в обеих ладонях, и сказал таким нежным голосом, какого давно уже она не слыхала:
— Но ведь, может быть, уже завтра, ангел мой, в наших руках окажется несметное богатство. Вчера, ища разгадки гораздо более важной тайны, я, кажется, нашел средство кристаллизовать углерод — вещество, из которого состоит алмаз… Дорогая жена, через несколько дней ты простишь мое невнимание к тебе! Кажется, я бываю иногда невнимателен. Ведь сегодня я обошелся грубо с тобой? Будь снисходительна к человеку, который никогда не переставал думать о тебе, работал только для тебя, для всех нас…
— Полно, полно! — сказала она. — Обо всем этом поговорим нынче вечером, друг мой. Я страдала от безмерного горя, теперь мне больно от безмерной радости.
Она не ожидала, что его лицо опять может быть так оживлено любовью, такой же нежной, как прежде, что голос его зазвучит так же мягко, как бывало, что она вновь обретет все, казавшееся потерянным.
— Нынче вечером. Да, да, мы поговорим. Если я задумаюсь и забуду, напомни мне. Нынче вечером брошу мои исчисления, мои работы, отдамся семейным радостям, наслаждениям сердца, — ведь мне так нужно это, Пепита, я так жажду этого!
— Ты скажешь мне, что ты ищешь, Валтасар?
— Бедное дитя, ведь ты ничего не поймешь.
— Ты думаешь?.. Ах, друг мой, вот уже почти четыре месяца я изучаю химию, в надежде, что буду способна говорить с тобою о ней. Я прочла Фуркруа, Лавуазье, Шапталя, Ноллэ, Руэлля, Бертоле, Гей-Люссака, Спалан-цани, Левенгука, Гальвани, Вольта — словом, все книги, относящиеся к науке, которой ты поклоняешься. Теперь можешь открыть мне свои тайны.
— О, ты ангел! — воскликнул Валтасар, падая к ногам жены и проливая слезы умиления, так что она вся задрожала. — Теперь мы будем во всем понимать друг друга.
— Ах, — воскликнула она, — я бросилась бы в адский огонь, пылающий в твоих печах, чтобы услыхать такие слова из твоих уст, чтобы видеть тебя таким!
Услыхав в передней шаги старшей дочери, она бросилась туда.
— Что ты, Маргарита? — спросила она.
— Маменька, пришел Пьеркен. Если он останется обедать, нужно будет столовое белье, а вы забыли выдать его нынче утром.
Госпожа Клаас вытащила из кармана связку ключей, отдала их дочери и, указывая на шкафы антильского дерева, которые шли вдоль стены передней, сказала ей:
— Возьми из скатертей «Грендорж», направо.
Затем она возвратилась к мужу и с нежной и лукавой улыбкой попросила его:
— Раз дорогой мой Валтасар опять со мною, отдай мне его целиком! Друг мой, пойди к себе и, будь добр, приоденься. За обедом у нас будет Пьеркен. Сними же истрепанное платье. А посмотри, что это за пятна! Ведь это серная кислота или хлорал-гидрат, — видишь, как пожелтели дыры по краям? Тебе надо помолодеть. Я переоденусь и тогда пошлю к тебе Лемюлькинье.
Валтасар хотел пройти от жены прямо к себе в комнату, но забыл, что с этой стороны она заперта. Он пошел через переднюю.
— Маргарита, положи белье на кресло и помоги мне одеться, я не хочу звать Марту, — сказала г-жа Клаас дочери.
Валтасар схватил Маргариту, весело повернул ее к себе и сказал:
— Здравствуй, дитя мое, ты прехорошенькая в этом муслиновом платье и с розовым поясом!
Потом он поцеловал ее в лоб и пожал ей ручку.
— Маменька, папа сейчас поцеловал меня, — сказала Маргарита, входя к матери, — он смотрит таким веселым, таким счастливым!
— Дитя мое, твой отец великий человек. Скоро три года, как он работает ради славы и преуспеяния семьи, и теперь полагает, что достиг цели своих изысканий. Этот день должен быть для всех нас настоящим праздником…
— Маменька, — ответила Маргарита, — вся прислуга так огорчалась, видя его нахмуренным, что мы не будем одиноки в своей радости… Ах, наденьте другой пояс, посвежее.
— Хорошо, только скорей, мне надо еще поговорить с Пьеркеном. Где он?
— В зале, играет с Жаном.
— А где Габриэль и Фелиция?
— Они в саду, я слышу их голоса.
— Так скорее иди туда и последи, чтобы они не рвали тюльпанов! Твой отец еще не видел тюльпанов в этом году и, может быть, захочет посмотреть на них нынче, когда, встанет из-за стола. Скажи Лемюлькинье, пусть отнесет отцу все необходимое, чтобы привести себя в порядок.
Когда Маргарита вышла, г-жа Клаас взглянула на детей через окна, выходящие в сад, и увидала, что они рассматривают насекомое с блестящими зелеными, в золотых пятнышках, крыльями, которое в народе называют «швец».
— Ведите себя хорошо, милые мои, — сказала она, поднимая двигавшуюся в пазах раму, чтоб проветрить комнату.
Потом она тихонько постучалась в дверь к мужу, желая убедиться, что он опять не отвлекся чем-нибудь. Он открыл, и она весело сказала, заметив, что он переодевается:
— Ведь ты ненадолго оставишь меня одну с Пьеркеном? Приходи скорей.
Она спустилась так проворно, что, услыхав ее шаги, посторонний человек и не догадался бы о ее хромоте.
— Когда барин переносил вас, барыня, в спальню, — сказал лакей, встретившийся ей на лестнице, — платье зацепилось, и добро бы только дрянной лоскут оторвался, — да вот сломали челюсти у этой фигуры, кто ее теперь поправит? Лестницу попортили, перила были такие красивые!
— Ничего, славный мой Мюлькинье, и не думай ее поправлять, это не беда!
«Что такое случилось? — размышлял Лемюлькинье. — Почему это не беда? Уж не отыскал ли барин свой Абсолют?»
— Здравствуйте, Пьеркен, — сказала г-жа Клаас, открывая дверь в залу.
Нотариус подбежал, чтобы подать своей родственнице руку, по Жозефина любила спираться только на руку своего мужа, поэтому она с улыбкой поблагодарила Пьеркена и сказала:
— Вы, вероятно, пришли по поводу тридцати тысяч франков?
— Да, вернувшись домой, я получил уведомление от торгового дома Проте и Шифревиль о том, что они предъявили господину Клаасу к оплате шесть векселей по пяти тысяч франков каждый.
— Но нынче об этом Валтасару не говорите, — предупредила она. Оставайтесь у нас обедать. Если он случайно спросит вас, зачем вы пришли, пожалуйста, сошлитесь на какой-нибудь благовидный предлог. Дайте мне письмо, я сама поговорю с ним. Все обстоит прекрасно, — продолжала она, видя, как изумился нотариус. — Через несколько месяцев мой муж, вероятно, расплатится со всеми своими долгами.
- Предыдущая
- 11/44
- Следующая
