Игра с огнем - Гайворонская Елена Михайловна - Страница 46
- Предыдущая
- 46/54
- Следующая
– Деточка моя… – Александра порывисто стиснула дочь в объятиях и разрыдалась.
– Мама, мамочка, что с тобой? Сядь, я принесу воды…
Анна не на шутку перепугалась и, усадив мать на беспорядочный хлам разложенных вещей, умчалась на кухню. Александра пила воду, а зубы стучали по стенкам стакана, грозясь перекусить край. Слезы не приносили облегчения. Они, как кислота, разъедали внутренности, оставляя кровоточащие язвы.
– Зачем ты собираешь вещи? Куда ты собралась, куда?
Анна молчала, не зная, что лучше ответить: правду или ложь.
– Уедем… – захлебываясь, прошептала Александра. – Прошу тебя, поедем в Швейцарию… Я не могу так больше… Не могу быть совсем одна… Ты нужна мне, доченька…
До боли прикусив губу, Анна присела рядом.
– Когда ты хочешь поехать?
– Сегодня. Сейчас.
– Сейчас?! Но почему? Ты можешь объяснить?
Но Александра только твердила, словно в припадке, одно и то же. Анна обняла мать, а поверх ее плеча чудился ей укоризненный синий взгляд.
Тогда она не знала еще, что самый трудный выбор впереди.
– Хорошо, – сказала Анна, украдкой вытерев горькую слезу, – поедем.
Глава 6
Сидя на подоконнике распахнутого недомытого окна, Марк напряженно вглядывался в темноту. Чертово шоссе практически не освещалось. Он ждал Анну. Не зная, что должен ей сказать, а что – нет, и скажет ли что-нибудь вообще. Потому самые умные, бесспорные фразы дробились, рассыпались пеной океанской волны, об одно единственное движение ее мягких губ… Почему она не могла быть той, первой Марианной, бедной провинциалкой из крошечного степного городка? Почему из миллионов российских семей она появилась на свет именно в этой? И еще тысяча разных никчемных, дурацких «почему»… Лишь бы не отвечать на другой, самый важный и угнетающий вопрос: «Что дальше?»
Завизжав, словно обиженный щенок, по ту сторону забора затормозило желтое такси. Марк увидел, как Анна, выпрыгнув из него, помчалась к дому. Такси не уезжало, и Марк понял, что это неспроста, и, возможно, сейчас он получит ответы на все вопросы. Они встретились посередине колючей тропинки. Анна дышала так, точно бежала всю дорогу впереди машины.
– Марк… – Она бросилась к нему на грудь. – Послушай, я не могу сегодня переехать к тебе… Потому что прямо сейчас я лечу с матерью в Швейцарию. Через час самолет. Я приехала прямо из аэропорта, чтобы попрощаться…
– Я понимаю… – тускло вымолвил Марк. Он успел приготовиться к боли.
– Нет, – проговорила она резко, прислонив прохладные пальчики к его спекшимся губам, – ты не понимаешь. Я не бросаю тебя, слышишь? Я тебя не бросаю! Я только уезжаю на время… Мама попросила. С ней что-то неладное творится… Я не могла ей отказать. Но я вернусь. Я вернусь к тебе.
– Я буду ждать, – тихо произнес Марк. – Всегда. Буду оставлять дверь открытой, чтобы ты могла войти в любой момент…
– Не надо, – слабо улыбнулась Анна. – А то зайдет не та девушка. Я тебя и так разыщу…
Беспорядочно целуя ее лицо, он вдыхал ее персиковый запах, стараясь вобрать его в себя, чтобы запомнить на дни, месяцы, годы… На всю оставшуюся жизнь…
– Тебе пора… – прошептал он, отрываясь от ее соленых губ.
– Да…
– Я провожу. До такси.
– Хорошо…
Распахнув калитку, они вышли на обочину, все еще медля пройти последние несколько метров до желтого, с шашечками, равнодушного «Москвичонка»…
Стоявшая поодаль неприметная «пятерка» с тонированными стеклами резко тронулась и, поравнявшись с Марком, внезапно ощетинилась темным пистолетным стволом.
Для киллера он был немолод: тридцать пять. Балерины на пенсию выходят. А из людей его профессии и вовсе редко кто доживает. И, зная, что «все там будут рано или поздно», он верил в переселение душ. Так было легче смотреть по утрам в холодное зеркало, стараясь не видеть ни стылых глазниц тех, кого он туда отправил раньше отведенного срока, ни отражения собственного конца… А впрочем, он и сам не знал, во что лучше верить, потому что было страшно. Хоть он никому этого и не показывал. Ведь страх – это слабость, а он должен быть сильным. Работа обязывает.
Он был опытен и знал, что свидетелей нельзя оставлять. И потому, когда объект появился не один, а с девчонкой, сперва немного, по-человечески, посочувствовал: совсем юная, жить бы да жить… А после рывком опустил темное стекло…
И вдруг в какую-то мельчайшую долю последней секунды, киллер встретился взглядом с объектом. У киллера была хорошая память. Профессиональная. Тот странный парень из кабака, случайный недавний собеседник… Киллер как-то вспоминал его, сам не понимая почему. А это, значит, его та самая девчонка… Кому же он помешал? Так не должно быть. Это не по правилам. Объект должен оставаться объектом – безликим существом. Чтобы если и думать о нем после, то как о негодяе, придурке и подлеце. А не о простом неприкаянном парне, с которым однажды раздавил бутылочку, что в этой безумной жизни иногда важнее самых тесных и длительных отношений… Все это чехардой пронеслось в возбужденном мозгу киллера, когда он нажимал на курок, и в тот миг его рука дрогнула. Впервые в жизни…
Марк толком не понял, что происходит, когда из неприметной развернувшейся «пятерки» блеснуло вдруг в заходящем солнце, словно зловещее лезвие ножа, полированное дуло. Но почему-то, что было силы, оттолкнул Анну от дороги, в последнем прыжке заслонив ее от неизвестной опасности…
Таксист никогда прежде не попадал в перестрелки. Но он, как все нормальные люди, смотрел «криминальную хронику» и знал, что в таких случаях полагается упасть, закрыть руками голову и не рыпаться. Если, конечно, хочешь остаться в живых. И лишь когда округа огласилась перепуганными криками, он решился вылезти из-под руля и поглядеть, что же произошло. Увидев, что девчонка, с которой он летел из Шереметьево-2 в эту дыру, и парень, целовавший ее несколько минут назад, неподвижно лежат на земле, тотчас принялся звонить по мобильному в «Скорую» радуясь, что получил с девчонки деньги вперед.
Уютно устроившись под клетчатым пледом в салоне личного самолета, Роман выругался спросонок, когда настырно затрезвонил его мобильник. А когда приложил к уху согревшуюся под пледом трубку, не сразу понял, о чем речь. И, чувствуя, как леденеют ноги, как смертельный холод, разрастаясь, как водоросль, заполняет собой все его существо, продолжал переспрашивать: «Что?! Что?!» Его мозг был запрограммирован на любые плохие новости, вплоть да самой невероятной: полного крушения империи «ЛИТ». Но эта информация не касалась бизнеса. Она была слишком, чудовищно неправдоподобна. Она била ниже пояса, заставляя кричать, плакать, корчиться от невыносимой боли… Его дочь. Единственная, родная. Плоть от плоти, кровь от крови… Почему он прежде так ничтожно мало думал о том, что оказалось вдруг самым важным?
– Разверните самолет!
Он не приехал на день ее рождения. Из-за того, что накануне поругался по телефону с Александрой… А она ждала… Как он ненавидел теперь себя за это…
– Разверните самолет! Мы летим в Россию!
Он всю жизнь делал деньги. Он искренне полагал, что их могущество способно решить любую проблему… И вот его дочь умирает в нищей холодной стране от пули неизвестного киллера. Пули, возможно, предназначавшейся ему, Роману… Он многим перешел дорогу… Но почему, почему так несправедливо жестоко? Ему даже не угрожали, а просто взяли да и выстрелили в безобидную девочку, вся вина которой заключалась лишь в том, что ей не повезло родиться в семье Литичевских…
– Разверните самолет! Моя дочь… Анечка! Анюта!
Кто-то совал ему нитроглицерин. Он закрыл глаза. Если бы мог он поменяться с ней местами…
«– Папочка, тебе больно?
– Отойди, детка, ты можешь заразиться. Папа подцепил какую-то заморскую гадость.
- Предыдущая
- 46/54
- Следующая
