Когда не нужны слова - Бристол Ли - Страница 17

• Предыдущая
• 17/63
• Следующая

— Не бойтесь, — сказал он. — От индейцев-людоедов мы эти места почти полностью очистили. Вот медведи — совсем другое дело.

Раздумывая над его словами, Эш с еще большей неохотой, чем прежде, поплелся следом за ним.

В Лондоне было утро, то есть время суток, согласно правилам приличия, не предназначенное для светских визитов. Однако лорд Уинстон никогда не заботился о таких пустяках и являлся к своей любовнице когда заблагорассудится.

Леди Анна, которая в это время пила шоколад в своей спальне, с раздражением взглянула на входившего Уинстона. Вся окружающая обстановка: смятые простыни, неубранная посуда, сдвинутые шторы на окнах — создавала впечатление, что буквально только что проснувшаяся женщина не настроена принимать посетителей, хотя тщательно уложенная прическа, свежий макияж и игривые кружева пеньюара говорили совсем о другом. Готовясь к появлению неожиданных визитеров, она не забыла даже надеть на шею ниточку жемчуга.

Когда Уинстон вошел в комнату, губки леди Анны капризно надулись.

— Гидеон, ты невыносим! Разве горничная не сказала тебе, что я не принимаю? Я еще не одета!

— Сказала, — усмехнувшись, ответил Уинстон, окидывая ее ничего не выражающим взглядом.

— И ты все-таки явился? Это возмутительно! — Она, охорашиваясь, прикоснулась пальцами к прическе. — Я терпеть не могу, когда меня застают неодетой, и ты это хорошо знаешь. А теперь уходи.

В лице Уинстона ничто не изменилось, разве что глаза недобро прищурились. В последнее время Гидеон Финчли старательно сохранял невозмутимое выражение лица, заметив, что любое видимое проявление эмоций привлекает внимание к узкому шраму, пересекавшему его щеку от виска до подбородка.

— Еще совсем недавно ты обожала мои маленькие сюрпризы, — ровно сказал он.

Леди Анна отодвинула в сторону чашку и придала лицу скучающее выражение.

— Я многое обожала в свое время, Гидеон.

У Гидеона слегка напряглась челюсть, но больше не дрогнул ни один мускул. Он шагнул к ней и присел на краешек кровати. По правде говоря, в последнее время ему стало скучновато в компании леди Анны. После несчастного случая, как, приличия ради, он предпочитал называть происшедшее с ним той памятной ночью, отношения между ними изменились, причем не в лучшую сторону. Она еще некоторое время делала вид, что все идет хорошо, но Гидеон-то прекрасно понимал, насколько ее отталкивает его обезображенное лицо. Он и сам терпеть не мог уродства.

Тщательно обследовав свой шрам, Гидеон пришел к выводу, что он не так ужасен, как можно было бы ожидать. Шрам был длинный, края рваной раны не по всей длине были сшиты ровно, но с помощью пудры удавалось сделать так, что его цвет не слишком отличался от цвета остальной кожи, причем находились люди, уверявшие, что он придает выражению его лица некоторую лихость. Сам Гидеон знал одно: раньше его внешность была безукоризненной, а теперь появился изъян, и жизнь его, некогда легкая и приятная, теперь была омрачена косыми взглядами, сочувственным шепотом, отказами от встреч и сокращением числа приглашений.

Сначала Уинстона это забавляло, потом начало возмущать и, наконец, стало приводить в ярость. Он стал пить еще больше, проводил время в обществе проституток и за игорным столом, дважды за последние шесть месяцев он дрался на дуэли, причем последняя закончилась тяжелым ранением его соперника, и ему едва не пришлось бежать из страны.

Но Уинстону и в голову не приходило, что сокращение круга его друзей объясняется не появлением шрама, а его непристойным поведением. Он быстро утрачивал благосклонность принца-регента, оскорбительно вел себя по отношению к дамам, и многие просто перестали его принимать. Его злобный нрав оттолкнул от него даже самых преданных его приятелей, которые перед угрозой впасть в немилость при дворе или лишиться финансовой помощи со стороны родителей либо незаметно уезжали из Лондона в дальние поместья, либо отправлялись на весь сезон за границу. По правде говоря, многие из них попросту боялись его. Если бы он протрезвел настолько, что смог бы понять это, то, возможно, испытал бы немалое удовольствие от этого.

Леди Анна продолжала принимать его, а он по-прежнему бывал у нее, хотя в сексуальном плане она давно перестала возбуждать его. У нее были хорошие связи при дворе и за границей, и теперь от ее благосклонности зависело, будут ли его принимать в обществе. Он понимал, насколько непредсказуема такая ситуация, но опасность притягивала его, как пламя притягивает мотылька.

Желание яростнее, чем обычно, пылало в нем. Оно мучило его, подогреваемое гневом и ненавистью за неожиданный поворот судьбы, изуродовавший его лицо и вырвавший из рук контроль над собственной жизнью. Сегодня он пришел к Анне, потому что в постели с ней он все еще чувствовал себя хозяином положения.

Он не слишком нежно взял ее пальцами за подбородок.

— Я наскучил тебе, малышка? — обманчиво спокойным тоном спросил он.

Она тряхнула головой, пытаясь освободиться от его железной хватки, и, когда это не получилось, глаза ее сверкнули неприкрытым гневом.

— Ты пьян, — возмущенно заявила она. — Ты вечно пьян. Мне не нравится быть с тобой, когда ты в таком состоянии, Гидеон.

— А это? Это тебе все еще нравится? — Он грубо завладел ее губами. Поцелуй был скорее похож на вызов, чем на ласку, и когда она принялась вырываться, это лишь распалило его еще сильнее. Такого он давненько не испытывал.

Леди Анна бешено сопротивлялась, глаза ее пылали яростью.

— Ты омерзителен! — воскликнула она. Ей удалось наконец вырваться, и, вскочив с постели, она повелительным жестом указала ему на дверь. — Убирайся немедленно!

Гидеон тоже поднялся и, когда она потянулась, чтобы позвонить, грубо схватил ее за руку. Он видел, как она поморщилась от боли, не сводя с него возмущенного взгляда.

— Наконец-то я услышал правду! — насмешливо произнес он. — Значит ли это, что моих драгоценностей и всех этих изящных вешиц недостаточно, чтобы оплатить твою благосклонность? Что даже позолоченного экипажа — счет за который, кстати, я получил только вчера — недостаточно, чтобы ты не показывала, какое отвращение вызывает у тебя моя изменившаяся внешность? Скажи мне, дорогая моя, сколько же надо заплатить, чтобы ты пустила к себе в постель чудовище?

Самообладание и на сей раз не изменило леди Анне, только глаза у нее потемнели.

— Клянусь, Гидеон, мне надоело, что ты придаешь слишком большое значение своему шраму. Ты, словно одержимый, ни о чем другом и думать не желаешь. Но ведь ты всегда был таким, не так ли? Ты не умел сдерживать себя ни в чем. Пил слишком много, играл — и не мог остановиться, насмерть загонял лошадей. Все, что ты делал, ты доводил до крайности. А теперь ты одержим своим лицом и все продолжаешь говорить об этом, хотя всем давно надоело тебя слушать. У тебя это стало навязчивой идеей. Я бы посоветовала тебе поехать на воды, отдохнуть и успокоиться, пока ты всех нас не свел в могилу своими излишествами. А теперь отпусти, пожалуйста, мою руку.

Гидеон так и сделал, но щеки его чуть покраснели под слоем румян, отчего тонкая пульсирующая полоска шрама стала особенно заметна. Глаза холодно сверкнули.

— Прошу прощения, миледи, — слегка поклонившись, произнес он. — Я счастлив получить совет от такой заботливой — и такой дорогостоящей — потаскухи.

Леди Анна, отшатнувшись, с силой ударила его по лицу.

Ослепленный яростью, он уже не соображал, где он и что делает. На мгновение ему показалось, что он снова в Вулфхейвене, в рот ему стекает струйка крови, а руки сжимаются на горле той наглой служанки. Он наотмашь ударил леди Анну, почувствовав удовлетворение и торжество силы. Но это было только начало. Леди Анна попятилась от него, и в уголке ее рта показались капельки крови. Чтобы удержаться на ногах, она схватилась за хрупкий прикроватный столик, который с грохотом перевернулся, и тогда Уинстон увидел в ее глазах даже не страх — ужас! Именно это послужило для него сигналом к дальнейшим действиям.

• Предыдущая
• 17/63
• Следующая