Под увеличительным стеклом - Вольф Клаус-Петер - Страница 7

• Предыдущая
• 7/23
• Следующая

– А бумаги? Они же потребуют какой-то документ или что там еще.

– Мне надо найти кого-то, кто бы мне уступил свой документ, за определенную плату, конечно. Ну какая-нибудь безработная медсестра, к примеру. Так всегда делал Вальраф.

Я не сомневался в серьезности ее намерения, и меня мучил какой-то безотчетный страх. Я еще раз попытался отговорить ее от этой затеи.

– Допустим, что тебя возьмут. Но ведь это очень ответственно. Тебе наверняка придется делать все, что должна делать медсестра. Уколы. Давать нужные таблетки. Принимать какие-то решения. А что ты, собственно, можешь?

– Если я провалюсь, так провалюсь. Но я должна попробовать.

Она вскочила с места. По ее энергичным жестам и решительному выражению лица было видно, что она уже не отступится от дела. Сейчас она выпорхнет за дверь, подумал я, и оставит меня одного с моими сомнениями.

Она еще летала по комнате.

– Золотко, мне нужен твой фотоаппарат. Он очень удобный, и им легко пользоваться. Он вполне может уместиться у меня в кармане халата.

Она взяла его с полки и через секунду уже стояла в дверях.

– Я знаю, кто сможет мне помочь, Николя. Моя школьная подруга Рената.

Она щелкнула на прощанье дверным замком.

Я сомневался, что Рената даст втянуть себя в эту махинацию.

Катя узнала у моей матери адрес «седых пантер». Их контора когда-то была обычной жилой квартирой. Комнаты и теперь еще хранили следы домашнего уюта. Мебель была сборная. Кругом лежали газеты, стояли кофейные чашки, бутылки с минеральной водой. Катя представилась журналисткой и подругой моей матери. Пенсионеры обрадовались возможности поговорить с журналисткой. Им не нужно было задавать вопросов, они сами тотчас принялись выкладывать Кате все, что их волновало.

– Мы помогаем не только составлять завещания и организовывать похороны. Это само собой разумеется. Но у нас есть, к примеру, телефонная служба помощи. И нам звонят день и ночь!

Катю усадили в кресло, подали чашку кофе и стали ей рассказывать. Их было трое: Иоганнес Штеммлер, Хильде Кууль и Курт Вайнберг. Начал Иоганнес Штеммлер:

– Вы должны написать, что делают со старыми людьми. Не только фон Менгендорф. Есть и другие учреждения, и даже очень известные. Вы знаете случай с Иоганнесом Брамсом?

– Нет.

– В свое время он был председателем земельного суда. И всю жизнь боролся за соблюдение законности. Даже при нацистах. Поэтому он не мог работать при них даже судьей.

– Да не уводи ты так далеко, Курт. А то надоешь молодой даме! – перебила его Хильде Кууль.

– Вовсе нет. Наоборот! – уверяла Катя.

– Вот видишь. Я могу продолжать. Так вот, этот самый Иоганнес Брамс получил даже Большой федеральный крест за заслуги. Ведь он в течение 50 лет был президентом Германского Красного Креста в Ольденбурге. Потом он ушел в дом престарелых. И увидел, что плата там за одну комнату на триста марок дороже, чем в других домах престарелых.

– Да, но нужно сказать, что и комната там была на два метра больше. То есть они брали 150 марок за один квадратный метр.

– Хотите еще кофе? – предложила Хильде Кууль.

– Ну а теперь посиди спокойно, кофе у всех есть, – сказал Иоганнес Штеммлер и продолжал: – Значит, Брамс увидел это и стал бороться в интересах всех подопечных за то, чтобы прекратили поборы. В результате начальство стало чинить ему всяческие неприятности. Но он оставался тверд. Тогда ему предложили выселиться. – Иоганнес Штеммлер взял свою чашку и отхлебнул из нее.

Хильде Кууль перегнулась через стол к Кате и сказала:

– Он, естественно, тотчас заявил протест. Его учить не надо, сам юрист. Так вы, правда, не хотите больше кофе?

– Нет, спасибо.

– А вы действительно напишете обо всем?

– Конечно.

Иоганнес Штеммлер, подняв указательный палец, продолжал:

– А потом вот что случилось. Брамса нашли лежащим на полу. Без сознания. Вместо того чтобы тут же вызвать «скорую», как подсказывает здравый смысл и требует инструкция Германского Красного Креста, – начальница…

– Кстати, сама – медицинская сестра!

– …так вот, начальница оставляет его лежать на полу. Подходит санитар и хочет помочь. Начальница запрещает и…

– Про сторожа не забудь. Тот тоже пытался помочь Брамсу. В результате ему потом предложили оставить место якобы из-за несоблюдения служебной инструкции. Значит, начальница звонит семейному врачу и советуется с ним, дескать, так и так, у Брамса упадок сил, что надо делать. Врач рекомендует какую-то совершенно ненужную инъекцию.

– Новадрал.

– Что?

– Препарат такой, для инъекций.

– Но показания сторожа, которого потом вышвырнули, и двоих санитаров, из тех, что гражданскую службу там отбывали, сдвинули дело с мертвой точки.

– Мы тоже тогда вмешались, подали заявление о попытке убийства и о невыполненном долге…

– А старый Брамс ничего, оправился и в свои 90 лет еще продолжал бороться против завышенной платы и прочих там беспорядков.

– Они пытались предъявить Брамсу иск на выселение.

– Но Брамс был твердый орешек…

– А мы поддерживали его демонстрациями, чтобы довести до сведения общественности.

– А старший прокурор потом отклонил обвинение, потому что, дескать, свидетельские показания противоречивые.

– Вы только представьте себе!

– Старый Брамс, естественно, сразу подал на обжалование. Старший прокурор тянул с рассмотрением аж три года. Брамс тем временем умер.

– Это у них вообще тактика – тянуть с рассмотрением дела. Судопроизводство затягивается на годы, тем временем умирают свидетели или обвинитель, а у старых людей по прошествии времени в памяти стираются подробности. Это же чудовищный судейский произвол!

– Ты забыл, что они еще отправили Брамса под домашний арест за его строптивость. Тогда он возвратил Большой федеральный крест за заслуги! – подчеркнула Хильде Кууль.

– Но не потому, что его посадили под домашний арест. А в знак протеста против бездеятельности органов юстиции.

– А Брамс не выдержал под конец и удрал-таки из дома престарелых. И вскоре после того умер. Так что и жалоба на газету стала бесполезной.

– В этой газете Брамса выставили брюзгой и склочником, – пояснил Курт Вайнберг, не вступавший до сих пор в разговор.

– А вывод из всего этого следует такой: органы юстиции бездействуют. Случись кому из ребятни разбить где-нибудь стекло, так они тотчас засуетятся. А что делается в домах престарелых, это никого не интересует. Дескать, старики они и есть старики, отжили свое!

Катя осторожно попыталась возразить:

– Но ведь это единичный случай, я не могу себе представить, чтобы судебные органы…

Ее собеседники беспокойно заерзали в своих креслах.

Курт Вайнберг первый не выдержал и сказал:

– Вы, может быть, не поверите, но в Заарбрюкене одна санитарка привязывала стариков к стульям и заклеивала им рты клейкой лентой – и это она делала с санкции прокурора!

– Не может быть!

– Но это правда! – подтвердила Хильде Кууль.

– Мы тогда устроили демонстрацию перед судом. Привязывали себя и затыкали рты кляпами. Чтобы довести до сведения общественности.

– Там было даже телевидение.

– Вот поэтому Менгендорф и чувствует себя так уверенно. Знает, что его не притянут. А он видный человек. Недавно еще и орден получил. Мы недавно устроили демонстрацию перед одним из его домов престарелых, так в прессе вовсе не откликнулись. А меня тогда вздули. Но мне еще ничего. Вы бы на Генриха посмотрели! – ворчал Иоганнес Штеммлер.

– Да, – сказала Катя. – Я была там. Одно могу обещать: я напишу обо всем.

Катя получила от Ренаты документы. Она прекрасно спала в ту ночь – как и всегда, когда ей предстояло интересное дело, – а утром отправилась в парикмахерскую: перекрасить волосы и изменить прическу. Она надела темно-синий костюм, оставшийся со времени конфирмации. Он оказался ей впору, и она была страшно горда этим.

• Предыдущая
• 7/23
• Следующая