Распутный век - Бретон Ги - Страница 17
- Предыдущая
- 17/59
- Следующая
— Из-за какой-то шлюхи нам придется платить?
Подобное заявление было несколько резким, но отражало правду.
В конце 1756 года недовольство перешло на Людовика XV — считалось, что он «шел на поводу у фаворитки». Появились язвительные памфлеты. В одном из них говорилось: «Уничтожить короля, повесить Помпадур, вздуть Пошо!» Когда это прочитали монарху, он сказал:
— Если так будет продолжаться, я дождусь своего Равайяка!
Король не ошибался. Пятого января 1757 года, когда он садился в карету и собирался выехать из Версаля, из толпы выскочил мужчина, оттолкнул стражу, придворных и бросился на короля. На какой-то миг королю показалось, что его ударили кулаком по спине, но, потрогав ушибленное, как ему казалось, место, он увидел на руке кровь.
— Меня ранили, — сказал он. — Вот этот месье. Пусть его задержат, но ни в коем случае не убивают.
Пока ловили неизвестного, двое придворных перенесли короля в его апартаменты. Когда они проходили через комнаты королевы Мари, он произнес трагическим голосом:
— Мадам, меня убили!
Добрая королева лишилась чувств.
Решив, что ему не выжить, Людовик XV сразу же исповедался. Как только эта процедура была окончена, хирург Мартиньер осмотрел рану.
— Ваша жизнь, сир, вне опасности, — отважно заявил он.
Плотная одежда, которую в это время года носил король, спасла его, убийца потерпел неудачу — удар оставил лишь смехотворную царапину. Король вздохнул с облегчением. Естественно, захотелось узнать, кто же покушался на его жизнь. Оказалось, нападавшего зовут Робсрт-Франсуа-Дамьен, ему тридцать два года.
— Какое при нем было оружие?
— Нож с двумя лезвиями, одно из них — в форме клинка величиной с ладонь.
Услышав эти подробности, король снова потребовал священника.
В это самое время м-м де Помпадур, только что узнавшая о покушении на короля, кричала и заламывала руки в своих апартаментах. Когда ее известили об исповеди короля, о том, что он покаянно признавался в содеянных грехах, она стала всерьез опасаться за себя. Именно при подобных обстоятельствах — все это помнили — была отослана м-м де Шатору. Страдания маркизы вскоре сделались зрелищем, которое никто из придворных не хотел пропустить. «Ее апартаменты, — сообщает нам м-м дю Оссэ, — стали подобны храму, куда каждый считал себя вправе войти. Безразличные к ее судьбе люди смотрели на нее с любопытством, друзья — с сочувствием, а враги с наслаждением лицезрели ее горе». Пришел к ней и верный аббат де Берни. «В первый момент, — пишет он, — маркиза бросилась в мои объятия с криком и рыданиями, которые разжалобили бы ее врагов, если бы это было возможно». В течение нескольких дней м-м де Помпадур с тревогой ожидала приказа покинуть Версаль. Дрожа от страха, она чуть ли не падала в обморок при каждом стуке в дверь…
Ее страх еще усилился, когда она узнала, что народ называл ее виновницей покушения. Дамьен во время допросов действительно объявил, что « хотел напугать короля и принудить его прогнать министров и фаворитку». Хорошо осведомленные люди говорили, что за несколько дней до покушения неизвестный перебросил через стену иезуитского коллежа записку следующего содержания:
«Вы, мои высокочтимые отцы, которые смогли устранить Генриха III и Генриха IV, — нет ли у вас кого-нибудь вроде Жака Клемана или Равайяка, чтобы избавить нас от Людовика и его шлюхи?» Народ сразу же обвинил иезуитов в том, что они вооружили Дамьена, а маркизу — что она явилась причиной драмы. О ней распевали неприличные куплеты и носили ее изображение на конце метлы…
Одиннадцать дней м-м де Помпадур ждала, что король соблаговолит ее успокоить по поводу ее судьбы. Но Людовик XV, возомнивший вдруг, что лезвие было отравлено, остался в постели, окруженный исповедниками. Наконец однажды любовь победила: в халате и ночном колпаке, опираясь на трость, он отправился к маркизе в гости…
Избавившись от волнений, м-м де Помпадур проявила интерес к процессу над преступником и попросила судей отнестись к нему со всей строгостью, — уж она отомстит за проведенные ею ужасные одиннадцать дней…
Дамьен находился в это время в страшной камере, стражники обращались с ним бесчеловечно. Смирительная рубашка, которую на него надели, не позволяла ему сделать на единого движения. «Он лежал, — читаем мы в „Мемуарах“ Сансона, — на матрасе, брошенном прямо на пол, изголовьем напротив двери. Лежанка его представляла собой сплошные ухабы. Измученный этой пыткой, которая длилась семьдесят семь дней, несчастный просил стражников сменить его положение. Аппарат, который держал его на постели, достоин описания. Это было нечто вроде сцепления крепких ремней из венгерской кожи, которые кольцами переплетались в полу. Пять таких колец находилось с каждой стороны лежанки, и одно сжимало ноги узника». Никогда более жестокие меры не применялись к заключенному.
Процесс начался лишь 17 марта. Двадцать шестого числа двор вынес приговор Роберту-Франсуа Дамьену. Виновного приговорили к мученической смерти на площади де Грэв. Согласно приговору, «ему щипцами вырвут мускулы на ногах, руках, груди, ягодицах; правая рука его, поднявшая нож, будет сожжена на серном огне, а места, где пройдутся щипцы, зальют расплавленным свинцом, кипящим маслом, раскаленной смолой, расплавленными вместе воском и серой. Далее его тело разорвут на куски четыре лошади, эти части тела затем сожгут, а пепел развеют по ветру». Выслушав эти подробности, Дамьен, покачав головой, прошептал:
— Ну и трудный же предстоит денек!
Пока судьи оглашали приговор, плотники возводили вокруг площади де Грэв заграждение, чтобы жадная до такого рода представлений публика не помешала палачу.
Двадцать седьмого марта генеральный прокурор принимал заинтересованных в этом деле посетителей. Это были изобретатели, любезно согласившиеся предложить собственные способы пыток. Один советовал вогнать под ногти приговоренного коноплю, пропитанную серой, и поджечь. Другой. — снимать с Дамьена кожу по частям и на оголенные мышцы лить расплавленное железо. Третий принес небольшое приспособление, изготовленное им в трудные минуты жизни, — при использовании его глаза покушавшегося выскочили бы, «как лягушки». Все эти добрые малые соответственно своему вкусу и средствам хотели помочь палачам. Но ни одна из их интереснейших идей не нашла применения…
На рассвете 28 марта Дамьена привели на площадь де Грэв. Внушительная толпа, собравшаяся за заграждениями, ждала казни с полуночи. «Крыши всех близлежащих домов, — пишет Барбье, — и даже дымоходы были облеплены людьми. Какой-то бедолага, а за ним еще и женщина даже упали на площадь, поранив других. Женщин вообще было достаточно, среди них немало — в изысканных туалетах. Они не отошли от окон и легко перенесли мученическую смерть осужденного, что не делает им чести». Другой историк отмечает, что «необыкновенно белая кожа приговоренного вызвала вожделение у некоторых присутствующих на казни дам». Это кажется все-таки несколько удивительным…
Казнь началась в пять часов. Сначала палач сжег руку, державшую нож, потом начал орудовать щипцами. Жуткие крики Дамьена вызывали восхищенные возгласы толпы… «Затем, — спокойно продолжает Барбье, — его четвертовали, что оказалось долгим из-за крепкого телосложения смертника. Пришлось даже добавить двух лошадей. Поскольку никак не удавалось разорвать его на четыре части, обратились в городскую ратушу с просьбой разрешить надсечь связки. Сперва в этом было отказано, чтобы не уменьшать мук осужденного, но в конце концов пришлось это позволить. Он закричал, но не произнес ни единого проклятия. Сперва были оторваны ноги, затем плечо, и, когда Дамьен в месть часов пятнадцать минут испустил дух, четыре его конечности и тело были сожжены на костре».
М-м де Помпадур была отомщена.
Как только Людовик XV оправился от пережитого, он снова принялся посещать маленькие домики Парка-с-Оленями. В первый день он нашел одну из девушек в слезах. Бедняжка, догадавшись, кто на самом деле этот «польский сеньор», была безутешна, узнав о покушении Дамьена. Она бросилась к королю на колени, воскликнув:
- Предыдущая
- 17/59
- Следующая
