Переводчик Гитлера - Шмидт Пауль - Страница 35
- Предыдущая
- 35/70
- Следующая
Во время краткого визита в ресторан при аэродроме я узнал, что оба «кондора» имели боевую броню. За последние несколько дней напряженность между Германией и Польшей настолько усилилась, что машины «Люфтганзы» часто попадали под обстрел польских зенитных батарей. «Железнодорожное сообщение с Рейхом было приостановлено сегодня»,? сказал мне один из свидетелей, когда я спросил о поездах. Я поспешил в Бюро воздушных сообщений. «Как можно быстрее бегите на другой конец поля. Запасная машина вот-вот отправится в Берлин без пассажиров». Я понесся рысью, жестами отчаянно показывая летчикам, уже запустившим двигатель, чтобы они меня подождали. Я с облегчением увидел, что винты машины стали вращаться медленнее. Открылась маленькая дверца в хвосте «Ju-52», радист помог мне подняться в самолет, и я рухнул на ближайшее сиденье. Мы сразу же взлетели.
«Можно взглянуть на Ваш пропуск?»? сказал пилот.? В такое время лишняя предосторожность не помешает». Он тоже упомянул о польских обстрелах. «Мы не такие важные, как те другие,? сказал он, имея в виду Риббентропа и его делегацию.? У нас нет боевой брони, но мы пролетим подальше над Балтикой, где поляки нас не достанут, если только не погонятся за нами на истребителях и не заставят нас приземлиться». Из предосторожности я подготовил свои документы для уничтожения. Я должен был быть уверен, что они не попадут в руки поляков в случае вынужденной посадки. Но ничего такого не случилось, я приземлился в Берлине через полчаса после Риббентропа. Ему пришлось сменить маршрут на Берлин, потому что сам Гитлер направлялся туда. Весь этот эпизод показал мне, насколько в действительности близка была война между Польшей и Германией.
За время моего пребывания в Москве один из коллег сопровождал британского посла в Берхтесгаден. Гендерсон вручил Гитлеру персональное письмо от Чемберлена. Премьер-министр писал между прочим: «Очевидно, известие о германо-советском соглашении воспринято в некоторых кругах в Берлине как показатель того, что вмешательство Великобритании в польские дела больше не является обстоятельством, с которым приходится считаться. Большей ошибки нельзя было бы допустить. Какой бы характер не носило германо-советское соглашение, оно не может изменить обязательств Великобритании в отношении Польши, о которых правительство Его Величества неоднократно и открыто заявляло публично и которые намерено соблюдать».
К этому предостережению Чемберлен добавил такие слова: «Высказывалось мнение, что если бы правительство Его Величества заняло более определенную позицию в 1914 году, можно было бы избежать большой катастрофы. Верно или неверно такое предположение, но правительство Его Величества убеждено, что на этот раз не будет такого трагического неправильного понимания ситуации».
Это было сказано достаточно откровенно; но Чемберлен, болезненно переживавший разочарование после ввода Гитлером войск в Прагу, выразился еще более ясно и определенно: «Если возникнет необходимость, правительство Его Величества полно решимости и готово использовать все вооруженные силы, которые имеются в его распоряжении, и невозможно предвидеть, каким будет конец однажды начатых военных действий. Было бы опасной иллюзией думать, что если война начнется, то закончится быстро, даже если будет достигнут успех на одном из нескольких фронтов, на которых придется биться».
Чемберлен дополнил это ясное и недвусмысленное предупреждение предложением начать дружественные переговоры и прекратить антипольскую пропагандистскую кампанию. Он предположил также, что немедленно должны начаться прямые переговоры между Германией и Польшей: «Ввиду тяжких последствий для человечества, которые могут последовать в результате действий их руководства, я надеюсь, Ваше превосходительство, Вы взвесите с величайшей осмотрительностью доводы, приведенные мною».
Я нашел английский текст этого письма на своем письменном столе, вернувшись из Москвы.
В своем ответе Гитлер выдвинул яростные обвинения против Польши. Он сослался на предложения Германии относительно Данцига и «коридора» и в заключение высказал резкую критику в отношении Англии: «Безоговорочные гарантии, которые Англия дала Польше, обязуясь при любых обстоятельствах прийти на помощь этой стране в любом конфликте, независимо от его причин, может быть понято в Польше только как поощрение к немедленному началу террора против полутора миллионов немцев, проживающих там». Жестокости, терпеть которые не может такая великая держава, как германский Рейх, нарушение обязательств относительно свободного города Данцига, экономическое удушение? такими были основные пункты письма Гитлера, который сделал вывод: «Таким образом, я должен сообщить Вашему превосходительству, что если будут осуществлены объявленные (Англией) военные меры, я немедленно отдам приказ о мобилизации германского вермахта».
На следующее утро, 25 августа, меня вызвали в Канцелярию, чтобы я перевел для Гитлера некоторые особенно резкие отрывки из заявлений, сделанных Чемберленом и Галифаксом в обеих палатах Парламента. «Я не намерен скрывать от Палаты,? сказал Чемберлен в Палате общин,? что это сообщение (о советско-германском Пакте о ненападении) явилось для правительства неожиданностью, и неожиданностью очень неприятной». «В Берлине,? продолжал он,? эту весть приветствовали с чрезвычайным цинизмом как большую дипломатическую победу, которая устраняет какую-либо опасность войны, так как Франция и мы сами, по всей видимости, не собираемся выполнять свои обязательства по отношению к Польше. Мы сочли своим первейшим долгом разрушить подобные опасные иллюзии». Заявление Галифакса в Палате лордов было легко переводить, так как оно почти полностью совпадало с заявлением Чемберлена. Эти высказывания заставили Гитлера задуматься, но он ничего не сказал.
Когда примерно в час пополудни британский посол прибыл по вызову в Канцелярию, я заметил, что письмо Чемберлена и его заявление в Палате общин произвели на Гитлера определенное впечатление. Гитлер был сравнительно спокоен и сказал Гендерсону, что подумал о последних словах, сказанных в Берхтесгадене о взаимопонимании между Англией и Германией, и хотел бы сделать окончательное предложение относительно англо-германского урегулирования. Он сослался на заявления Чемберлена и Галифакса, которые я перевел для него утром, и пришел при этом в некоторое возбуждение. Приведя длинный перечень обвинений в адрес поляков, в том числе стрельбу по гражданскому самолету, он воскликнул: «Македонским условиям на нашей восточной границе необходимо положить конец!» При любых обстоятельствах проблему Данцига и вопрос о «коридоре», сказал он, следует урегулировать.
«Вчера в Палате общин ваш премьер-министр произнес речь, которая ни в коей мере не меняет отношения Германии. Единственным результатом этой речи может стать кровопролитная и непредсказуемая война между Германией и Англией. Но на этот раз Германии не придется сражаться на два фронта, так как соглашение с Россией является безоговорочным и представляет долгосрочное изменение в немецкой внешней политике».
В заключение своей обвинительной речи он произнес фразу, представляющую особый интерес в свете последующих событий: «Россия и Германия никогда больше не поднимут оружие друг против друга».
Затем последовало его знаменитое предложение гарантии незыблемости Британской империи и даже предложение оказать помощь «в любой части света, где такая помощь может понадобиться». Ограничения в вооружении, гарантии западных границ и другие темы стали завершением этого удивительного предложения. Ничего больше не говорилось о польском вопросе, за исключением того, что Гитлер заявил: «Германско-польская проблема должна быть решена и будет решена».
Предложения, содержавшиеся в этой беседе, были извлечены из моего отчета, и я в тот же день должен был вручить их Гендерсону в посольстве Великобритании. По предложению Гитлера посол на следующее утро, 26 августа, отправил их в Англию специальным немецким самолетом.
Вскоре после визита британского посла появился Аттолико. Гитлер уже написал Муссолини, намекая, что, вероятно, он будет вынужден вскоре выступить против Польши и что он надеется на «понимание Италии». Ответа дуче он ожидал с нескрываемым нетерпением и был чрезвычайно разочарован, когда Аттолико сказал ему, что хотя инструкции для него отправлены из Рима, но он их еще не получил. Гитлер так хотел побыстрее получить ответ, что послал Риббентропа позвонить Чиано. Судя по всему, ему очень нужно было заручиться «пониманием» Муссолини, прежде чем предпринять серьезные шаги против Польши. Риббентроп вернулся быстро, так как ему не удалось дозвониться до Чиано. Аттолико отпустили с холодной вежливостью.
- Предыдущая
- 35/70
- Следующая
