Рудная черта - Мельников Руслан - Страница 40

• Предыдущая
• 40/67
• Следующая

– Вы-ы-ыше!

Стальная, с серебряной отделкой, смерть-трава, обильно орошенная черной кровью, росла буквально на глазах.

– Еще вы-ы-ыше!

Вот уж и не в палец, а в добрую ладонь торчат колючки… А вот – и в локоть длиной… Повторно пронизывают лежащих внизу. Достают, останавливают, валят прущих поверху.

А мост – уже почти на земле.

– Убра-а-ать!

Почти… Под посеребренной наружной обивкой опускающегося моста трещат и хлюпают раздавленные твари. Не успевшие отпрянуть в сторону. Или не сумевшие сделать этого в тесноте.

– По-о-однять!

Внешне князь-магистр, раз за разом отдающий однотипные команды, был совершенно спокоен, даже скучлив. И все же Всеволоду показалось, будто происходящее сейчас чем-то забавляло Бернгарда. Впрочем, возможно, слабое подобие улыбки, едва-едва угадывавшейся в дрожащих уголках тонких губ, являлось следом тщательно подавляемой нервной гримасы. А может, и не было ничего вовсе, а лишь домысливалось напряженным сознанием.

– Вы-ы-ыше!

Пронзенные упыри уже ложатся третьим слоем.

– Еще вы-ы-ыше!

Хитроумное устройство Серебряных Врат, оказывается, позволяет не только опускать сверху массивные решетки, но и довольно высоко поднимать снизу смертоносные штыри. А интересно, кстати, как высоко ими можно достать? До сводчатых потолков арки – можно?

Впрочем, сейчас так нельзя! Нельзя полностью забивать ворота проткнутыми трупами. Коней ведь потом из Сторожи не выведешь. И самим – не выйти.

Все! Мост наконец-то хрустко лег утяжеленным краем на противоположный край рва. На смятых в лепешку темных тварей. Цепи обвисли. Стих скрежет ворота.

– Убра-а-ать! – громче прежнего рявкнул Бернгард.

С явственно различимым чавканьем серебрёная сталь ушла из груд белесой плоти.

Магистр повторил приказ – на всякий случай:

– Убрать шипы! Все!

И поднимать вновь больше уже не велел.

– Готово! – отозвался сверху Томас. – Убрано! Всё!

Закованные в броню всадники, в чьих жилах текла не кровь, а жидкое серебро, гонимое колдовским Током, въезжали в арку. Въезжали по трупам, пригибаясь под остриями поднятых решеток, сторонясь торчащих из стен и сводов лезвий.

И – принимались за работу.

Привычную, монотонную.

Твари все напирали. И движущаяся навстречу неумолимая пробка из коней, умрунов и посеребренного металла их интересовала мало. В этой позвякивающей пробке не было ни капли горячей человеческой крови. Вожделенная влага была там, за пробкой, за аркой. Как в закупоренной фляге.

Досадливо отмахиваясь от мечей и копий конных мертвецов, упыри пытались пробраться за Серебряные Врата.

Проскользнуть, протиснуться пытались.

А им не давали.

А они, обезумевшие, все пытались.

А их рубили, кололи, топтали. Без жалости и без каких бы то ни было иных чувств.

Острые шпоры входили в конские бока. Серебрёная сталь – в белесую плоть. Лошадиный хрип и ржание смешивались в гулкой арке с предсмертным упыриным воем. Мертвая дружина Бернгарда медленно, но уверенно вытесняла темных тварей. Выпихивала наружу, сбрасывала с моста. В залитый после вчерашней грозы ров с мутной водой, с плавающими в воде дровяными завалами.

Выезжавшие из крепости всадники разделялись. Одни прикрывали подступы к воротам, другие, раздвигая темных тварей, выстраивали боевую орденскую «свинью». По ту сторону рва, за поваленным частоколом буквально из ничего вырастало туповатое «рыло», щетинившееся посеребренной сталью. Ровные, плотные, постепенно расширяющиеся ряды… Первый – четыре конных рыцаря – стремя в стремя. Второй – шесть… Третий – восемь… Четвертый – десяток. И – дюжина в пятом ряду…

А вот уже под прикрытием Бернгардовых умрунов в строй вливаются и живые защитники Сторожи.

Впереди и по флангам располагались мечники, ловко обрубавшие гибкие когтистые руки. Всадники с длинными копьями (осиновое древко, наконечник в серебре) держались за ними. Оттуда же и разили точными короткими уколами всякого, кто приближался на расстояние удара. Это потом, когда «свинья» выберется на открытое пространство, где можно будет взять хороший разбег, копейщики выдвинутся вперед.

Кони и сидевшие в седлах мертвецы по-прежнему не представляли для упырей интереса. Но ни обойти, ни смять их у нечисти не было никакой возможности. Закрытые серебрёной броней и щитами, умело орудующие копьями и мечами всадники с раствором адского камня в жилах не пускали противника в глубину строя. Наоборот – умруны напирали сами.

Сбившиеся в тесные ряды защитники крепости действовали четко и слаженно, словно единый организм, что выгодно отличало их от беснующегося вокруг упыриного воинства. Бронированное «рыло» выдвигалось вперед, обращалось в голову орденской «свиньи». Голова вклинивалась в белесую толпу, продиралась дальше. За головой двумя косыми шеренгами, также составленными из конных мертвецов, тянулись края-крылья, удерживавшие форму растущего клина. Пространство меж надежными гранями быстро заполнялось живыми всадниками.

Тевтонский клин удлинялся, ширился. Затем – перестал раздвигаться вширь, но некоторое время еще рос в длину. И вот, наконец, небольшая, но плотная колонна с несокрушимым острием и крепкими неподатливыми боками покинула крепость.

В воздухе засвистели стрелы. Это через головы ехавших впереди били татарские лучники и орденские кнехты. Часто, густо били. Как могли – чистили путь. Над «свиньей» промелькнуло с полдюжины арбалетных болтов, пущенных с надвратных башен. То был прощальный залп остающихся в Стороже.

– Готт мит унс![3] – донесся сзади клич тевтонских рыцарей.

Всеволод без труда узнал голос Томаса. Вздохнул невесело. Будет ли Господь помогать отряду, половина которого состоит из мертвой дружины, ведомой Черным Князем? Ох, сомнительно… Что-то подсказывало Всеволоду: в этой битве можно уповать только на собственные силы.

Лучники и арбалетчики все же освободили немного пространства, что позволило чуть разогнать лошадей. Дальше путь приходилось прорубать клинками и проламывать конскими нагрудниками. Орденский клин неумолимо продвигался сквозь воющую толпу нечисти, как копейный наконечник, входящий в тело. Все дальше. Все глубже…

И – все быстрее.

Всеволод ехал в голове «свиньи» – сразу за передовыми конными шеренгами умрунов – между Бернгардом и Сагаадаем. И его очередь вступать в битву еще не пришла. Пока рубилась мертвая дружина магистра, можно было, привстав на стременах, лишь наблюдать за прорывом.

Да, потери были, конечно.

Они едва отъехали от ворот и только-только возведенный строй не устоялся еще в должной мере, не обрел единый темп движения. А обезумевшие от близости и недоступности вожделенной крови, упыри всячески пытались взломать ряды мертвецов и добраться наконец до живых всадников.

И вот пожалуйста… Там вон – где левое крыло примыкает к головным шеренгам, на миг возник проем в мелькающих клинках и копейных остриях. И – тут же под одним из умрунов Бернгарда рухнула лошадь, подсеченная когтистой лапой.

А вот пала еще одна. Поваленные всадники успели убраться из-под копыт. Раненые лошади – нет. Кто мог – объезжал бьющихся на земле животных, кто не мог – затаптывал. Тевтонская «свинья» не останавливалась, и два спешенных рыцаря затерялись где-то позади.

Конная колонна упорно двигалась вперед. Клинообразный строй был сейчас подобен ладье, рассекавшей неспокойные белесые воды и оставлявшей за кормой пенистые буруны из черной крови. Бой шел яростный, лютый. Орденская «свинья» громоздила позади груды мертвой нечисти. А редкие (трое уже… нет – четверо… пятеро, быть может, шестеро, но – вряд ли больше) всадники, сбитые вместе с лошадьми или вырванные из седел, откалывались от плотного построения, подобно мелким крупинкам. И, отколовшись, почти сразу же пропадали в воющей бледнокожей толпе.

Конный клин не задерживался ни на миг. Наоборот, продвигаясь вниз по склону замковой горы, постепенно набирал скорость. И клин – вырвался. Прорвался.

• Предыдущая
• 40/67
• Следующая