В объятиях заката - Браун Сандра - Страница 6
- Предыдущая
- 6/88
- Следующая
— Ему нужно материнское молоко. А оно сочится из сосцов этой девушки.
— О Боже мой! — сказала Леона Уоткинс.
Росс еще раз посмотрел на девушку. Она стояла между ним и тускло светящей лампой, свет которой обрисовывал силуэт ее тела под тонкой ночной рубашкой. Ее груди казались тяжелыми, его притягивала их полнота. Почему она разгуливает в одной ночной рубашке? Даже если она больна после родов, ни одна приличная женщина не позволит себе появиться перед посторонними людьми, особенно мужчинами, в таком виде. Его бледные губы искривились, и он подумал: из какого борделя, интересно, сбежала эта девушка? Виктория бы ужаснулась, увидев ее.
— Я не хочу, чтобы ребенка Виктории кормила шлюха, — угрожающе сказал он.
— Вам известно о ней не больше чем мне.
— Она потаскуха! — закричал он. Ярость против всего мира из-за безвременной смерти Виктории наконец прорвалась, и девушка стала козлом отпущения. — Вы не знаете, ни откуда она, ни кто она. Только женщины определенного сорта рожают ребенка, когда рядом нет мужа, который может о них позаботиться.
— Может быть, и так, но не во время войны. Не тогда, когда по всей стране бродят перебежчики, негодяи и авантюристы-янки, которые убеждены, что на Юге теперь все принадлежит им. Мы не знаем, сколько она выстрадала. Вспомните, всего два дня назад у нее умер ребенок.
Лидия не вслушивалась в их спор. Ее вниманием завладел маленький мальчик. Нездоровая бледность покрывала его лицо. Кроме собственного ребенка, Лидия не видела новорожденных. Этот был меньше, чем ее, и ее испугала его крошечность. Сможет ли выжить такой крошечный? Его пальчики, сжатые в кулачки, были почти прозрачны, глазки закрыты, дыхание затруднено. Его розовый животик дрожал. Он прерывисто плакал, время от времени делая паузу, чтобы отдохнуть и набрать воздуха в легкие. Но слабый плач не прекращался. И для Лидии он звучал как песнь Лорелеи: неодолимо влек ее к ребенку.
Она почувствовала толчок где-то внутри, в животе, немного похожий на родовую схватку, но без боли. Ее сердце раскрылось, толкнулось в набухшую грудь, которая тоже дрогнула, но не от напора молока, а от желания отдать себя этому младенцу, проявить материнский инстинкт.
Она не сводила с ребенка глаз, не отдавая себе отчета в том, что приближается к нему и уже касается пальцами его нежной щечки. Потом ее рука поднырнула под головку, которая легко уместилась в ее ладони. Медленно, боясь сделать ему больно, она подсунула другую руку ему под попку и вынула его из корзинки. Не отрывая глаз от сморщенного, в пятнах, личика, она опустилась на низкую трехногую скамеечку.
Младенец сучил тонкими ножками, колотил пяточками ей в живот. Она уложила его на сгиб локтя, так что маленькая головка оказалась прямо напротив ее полной груди. Как зачарованная, она смотрела на его крошечный ротик, открытый и ищущий.
Она спокойно подняла руку к верхней пуговке ночной рубашки и расстегнула ее. Потом другую. Затем еще несколько, пока не смогла спустить рубашку с плеча, чтобы обнажить грудь. Свободной рукой она поднесла грудь к личику младенца. Он нашел сосок, впился в него и стал жадно сосать.
Внезапно прекратившийся детский плач стал причиной того, что энергичный обмен колкостями в конце фургона вдруг смолк. Сердце Росса замерло. Его первая мысль была, что его сын умер. Он резко обернулся, ожидая увидеть неподвижное мертвое тельце, но зрелище, открывшееся его встревоженному взору, потрясло его едва ли не больше.
Эта девушка держала его сына на коленях. Младенец жадно сосал ее грудь. Молоко пузырилось у его ротика. Она мягко подталкивала к нему грудь, помогая ему глубже захватить сосок. Копна непричесанных волос скрывала от Росса ее лицо.
— Ну, — удовлетворенно заключила Ма, — надеюсь, все, что нужно, уже сказано. Может быть, мистер Грейсон, вы проводите Леону до ее фургона? А я останусь здесь и устрою Лидию.
— Устроите! — возмутилась Леона. — Разумеется, она не останется в фургоне мистера Коулмэна. Это неприлично!
— Пойдемте, миссис Уоткинс, — сказал Хэл Грейсон. Ему хотелось как можно скорее вернуться в свой фургон и лечь в постель. Слишком рано приходилось вставать все эти дни, да и смерть миссис Коулмэн омрачила это путешествие, их переселение в Техас. Он не особенно жаждал руководить караваном, но выбрали именно его, и он старался оправдать оказанное доверие. — Мы разберемся во всем завтра утром. Я уверен, что ничего неприличного до утра не случится. — И он почти потащил упирающуюся женщину из фургона.
Когда они ушли, Ма посмотрела на Росса Коулмэна, который не сводил тяжелого взгляда с девушки. Ма затаила дыхание, пытаясь понять, что он собирается делать. Вообще его считали человеком приятным и дружелюбным, и к жене своей он относился как к королеве. Но какое-то постоянное беспокойство в его взгляде заставляло Ма думать, что этот человек не так прост, как кажется на первый взгляд. Он двигался чуть слишком быстро, его глаза были чуть слишком зорки и изменчивы — это выдавало в нем человека, который повидал жизнь и научился осторожности. Сейчас в нем явно происходила внутренняя борьба — каждый точеный мускул у него под кожей был напряжен.
Росс заставил себя сделать несколько шагов по дощатому полу. Его сын больше не кричал, а жадно сосал. Эта подозрительная пришлая девчонка кормила его сына, а он, Росс, стоял здесь и позволял это делать! Что бы подумала Виктория, если бы видела это?
Росс вспомнил ее истерзанное извивающееся раздутое тело и как она одновременно со своим последним вздохом вытолкнула его сына в жизнь… Нет, никакая женщина, особенно не слишком нравственная, не будет воспитывать сына Виктории Джентри Коулмэн! Это было бы святотатством. Что ответит он своей совести, если отдаст сына в руки такой женщине? Но что скажет он своей совести, если из-за его щепетильности сын умрет?
Не в силах принять решение, он присел перед скамеечкой и стал смотреть, как ротик его сына жадно впился в полную молока грудь. Белоснежное совершенство этой груди нарушали только голубые вены, бегущие к темному соску, как линии рек на географической карте. Росс был совершенно зачарован этим зрелищем, и ему пришлось сделать усилие, чтобы перевести глаза на лицо девушки.
Он смотрел, как ее веки медленно, мучительно медленно поднимаются. Наконец густая завеса ее ресниц взметнулась вверх, и он взглянул ей прямо в глаза. Их реакция друг на друга была одинаковой — потрясение и удивление, но ни один из них не выдал себя.
Росса с головой захлестнула волна ее женственности. У него перехватило дыхание. Лидия была воплощенная чувственность, и Росс понял, что покорен, и, в свете недавней смерти своей жены, возненавидел себя за это. Как человек, попавший под обвал, он жаждал вырваться из-под него и глотнуть свежего воздуха.
Ее глаза, опушенные густыми коричневыми, золотистыми на концах ресницами, были цвета выдержанного дорогого виски, глоток которого сначала обжигает мужское горло, а потом разливается по жилам приятным теплом. Глаза ее были почти того же редкого цвета, что и непослушные волосы, которые, он подозревал, вполне выражали необузданность ее натуры.
Ее нежная кожа покрылась загаром от долгого пребывания на солнце. Изящно вылепленный, немного вздернутый носик покрывала легкая россыпь веснушек. Но больше всего его волновал ее рот. Особенно полная нижняя губа — ни один мужчина не мог бы оставить ее без внимания. Он и не пытался, он во все глаза смотрел на нее, стараясь взглядом устыдить ее за эту вызывающую чувственность рта. К тому же она имела привычку часто облизывать эту соблазнительную губку язычком. Росс ощутил, что внутри у него все сжалось, и опять посмотрел ей в глаза.
Казалось, она нисколько не стыдилась — ни того, кем она была, ни того, что сидела перед ним с обнаженной грудью, открытой его взору, который, он чувствовал, надо бы отвести. Она смотрела на него прямо, смело и изучающе — тем же оценивающим взглядом, каким смотрел на нее он. Ни застенчивого трепета ресниц, ни скромно опущенной головы, ни намека на стыдливость.
- Предыдущая
- 6/88
- Следующая
