Любовь взаймы (Любовь Сейдж) - Браун Сандра - Страница 10

• Предыдущая
• 10/50
• Следующая

— Несколько двусмысленный комплимент, но все равно — спасибо.

Он перевел взгляд на ее грудь.

— Ты больше не плоскогрудая.

— Все равно ничего примечательного. Не то что у твоей возлюбленной.

Лицо его напряглось.

— Возлюбленной?

— Та, вчерашняя дама…

Он успокоился.

— А… У нее сиськи что надо, гм?

Марси выставила руки перед собой:

— Вот досюда. Ты что, не помнишь?

— Нет. Ни единой черты.

— Ты не помнишь серебряные волосы и пронзительно алые ногти?

— Не-а! — Глядя ей прямо в глаза, он добавил: — Она была просто удобная шлюшка.

Марси хладнокровно сложила перед собой руки на стойке бара. Не отводя взгляда, она наклонилась поближе к нему.

— Послушай, Чейз, давай я избавлю тебя от усилий, которые ты тратишь, чтобы меня оскорбить. Не существует такого оскорбления, которого я не слышала бы, начиная с того, что меня звали Четырехглазой Куриной Ножкой, и Гусенком, и Рыжиком… Так что ты можешь вести себя как подонок, когда я приношу тебе цветы, и это меня не оскорбляет. Что до непристойностей, то я работала вместе с мужиками и рядом с мужиками с тех пор, как окончила колледж. На любую неприличную шутку, которую ты только можешь придумать, я могу ответить еще более неприличной. Я знаю все слова, которые пишут в сортирах. Ты не можешь сказать ничего, что бы меня возмутило или шокировало… Я понимаю, что твоя потенция не умерла вместе с твоей женой, хотя тебе этого, быть может, и хотелось бы. У тебя есть физические потребности, которые ты удовлетворяешь с теми бабами, которые оказываются в данный момент под рукой. Я тебя за это не хвалю и не осуждаю. Сексуальность — это естественное человеческое качество. Каждый из нас распоряжается им по-своему. Нет, меня ставит в тупик не твое поведение, а поведение тех женщин, которые позволяют тебе пользоваться ими. Вокруг тебя люди, которые беспокоятся о тебе, а ты упорно отвергаешь их и злоупотребляешь их озабоченностью. Но я не позволю тебе так поступать по отношению ко мне. У меня есть более подходящие и намного более приятные способы проводить время.

Она встала, потянулась за жакетом и надела его.

— Ты, наверное, слишком туп, чтобы понять, что самое лучшее, что с тобой случилось, — это бык по кличке Эльдорадо. Жалко только, что он не дал тебе хорошего пинка в башку. Может, он вбил бы тебе туда немного здравого смысла.

Она направилась к двери, но не смогла отойти дальше, чем позволила ей длина его руки. Он поймал ее за полу жакета и удержал.

— Извини, пожалуйста, останься ненадолго!

Повернувшись, она бросила на него возмущенный взгляд:

— Чтобы ты смог еще раз проехаться насчет моего незамужнего положения? Чтобы ты мог попытаться шокировать меня вульгарностями?

— Нет. Чтобы я не был таким чертовски одиноким!..

Чейз не знал, почему он с ней так неприкрыто честен. Может быть, потому, что она была так же честна относительно самой себя. В глазах всех остальных людей она была добившейся успеха привлекательной женщиной. Однако, когда она смотрела в зеркало, она видела там высокого худого очкарика с волосами цвета морковки и накладками на зубах.

— Пожалуйста, Марси…

Она для виду поупиралась, когда он потянул ее за руку, но в конце концов смягчилась и снова вернулась на свою табуретку. Марси высоко держала голову, но после того, как их пристальный взгляд в глаза друг другу растянулся на долгие секунды, нижняя губа ее начала подрагивать.

— Ты все-таки винишь меня в смерти Тани, да?

Он поймал обе ее руки и сжал их между своими ладонями.

— Нет, — ответил он со спокойной настойчивостью. — Нет. Я никогда не хотел, чтобы у тебя создалось такое впечатление. Мне жаль, если оно все же появилось.

— Когда ты пришел ко мне в больницу наутро после аварии, я спросила тебя, не винишь ли ты меня. Помнишь?

— Нет. Я был переполнен горем. Я мало что помню о тех первых неделях после того, как это случилось. Лаки потом сказал мне, что я вел себя как настоящий шизик. Но что я помню точно, так это то, что у меня не было на тебя зла. Я виню только парня, который так вылетел на красный свет. Я виню Бога, но не тебя. Ты тоже пострадавшая. Я увидел это сегодня, когда мы ехали домой.

Он уставился на их сжатые руки, но не видел их по-настоящему, не чувствовал их, когда провел большим пальцем по костяшкам ее кисти.

— Я так любил Таню, Марси.

— Знаю.

— Но ты не можешь понять… Никто не может понять, как сильно я ее любил. Она была добрая и чуткая. Она никогда не хотела поднимать шум, не переносила, чтобы кто-нибудь расстраивался. Она умела дразнить так, чтобы было смешно, но совсем не больно. Она никогда не делала больно. У нас был великолепный секс. Она делала плохие дни лучше, а хорошие — великолепными.

Он набрал полную грудь воздуха, потом медленно выдохнул.

— А потом ее не стало. Так внезапно. Так необратимо. Остались только эта пустота и туман на том месте, где была она.

Он почувствовал, как у него в горле собирается комок — свидетельство того, что его мужество не беспредельно, и с трудом сглотнул.

— Я попрощался с ней. Обнял и поцеловал. Помахал ей вслед, когда она уезжала с тобой. А когда я увидел ее в следующий раз, она лежала в морге на столе. Было холодно, у нее посинели губы…

— Чейз!

— И ребенок, Марси… Мой ребенок! Он погиб. — Глаза его наполнились жгучими слезами. Чейз отпустил руки Марси и прижал кулаки к глазницам. — Иисусе…

— Поплакать — хорошо…

Он ощутил на своем плече ее руку.

— Если бы только я поехал с вами, как она хотела, может, этого и не случилось бы.

— Ты не можешь быть уверен в этом.

— Почему я не поехал? Что было такого важного, что я не мог вырваться? Если бы я поехал, может быть, я сидел бы там, где была она. Может быть, она выжила бы и родила нашего ребенка, а я погиб бы. Жаль, что нет. Я хотел этого…

— Нет, не хотел. — Резкий голос Марси заставил его вскинуть голову. Он отнял руки от глаз. — Если ты еще раз скажешь что-то подобное, я снова дам тебе пощечину.

— Это правда, Марси.

— Неправда, — ответила она, категорически качая головой. — Если ты и самом деле хотел умереть, почему ты не похоронен рядом с Таней? Почему ты не нажал на спусковой крючок, или не бросил машину с моста, или не взял в руки опасную бритву, или не проглотил горсть пилюль?

Она вскочила, дрожа от возмущения, продолжая наступать на него.

— Есть десятки способов покончить с собой, Чейз. Пьянство, бабы и родео — среди них. Но можешь не сомневаться: это чертовски медленный способ саморазрушения. Так что — либо ты лжешь, говоря, что хотел умереть, либо ты поразительно неумело действуешь. Единственное, что тебе хорошо удалось, — это совершенно расклеиться и испортить жизнь всем окружающим.

Он тоже встал. Теперь его раненая грудь болела не от горя, а от гнева.

— И какого дьявола ты позволяешь себе так со мной разговаривать? Когда ты потеряешь человека, которого любишь, когда потеряешь ребенка, только тогда ты будешь иметь право говорить, что я расклеился. А до той поры — убирайся из моей жизни и оставь меня в покое.

— Отлично! Но прежде я скажу тебе еще одно, последнее… Ты не чтишь памяти Тани. Твое горе бессмысленное и нездоровое. В то недолгое время, когда я ее видела, Таня показалась мне одним из самых жизнелюбивых людей, что мне приходилось встречать. И она буквально боготворила тебя, Чейз. В ее глазах ты не мог ошибаться. Интересно, осталась бы у нее хоть капля уважения к тебе, если бы она могла видеть, во что ты превратил свою жизнь с тех пор, как ее нет? Ей было бы приятно узнать, что ты совершенно раскис? Я в этом сильно сомневаюсь.

Он с такой силой стиснул зубы, что даже челюсти заболели.

— Я сказал — убирайся!

— Я ухожу. — Она поспешно пошарила в сумочке и достала оттуда сложенный листок розовой бумаги. Она расправила его на стойке. — Вот расписанный по пунктам счет из больницы, который я оплатила за тебя. Надеюсь, завтра я получу по нему сполна.

• Предыдущая
• 10/50
• Следующая