Состоятельная женщина. Книга 1 - Брэдфорд Барбара Тейлор - Страница 57
- Предыдущая
- 57/114
- Следующая
Ландшафт за окном за последние несколько недель разительно изменился: пыльно-серые и мрачные черные тона, еще недавно господствовавшие тут, уже уступали место первой весенней зелени. Черная земля стала мягче – повсюду видны были приметы пробуждения жизни, наполнявшие собой дрожавший от поднимавшегося тепла воздух. Адель, однако, видела все это как бы сквозь мутную пелену, погруженная по обыкновению в свои мысли и заботы. Ушедшая в себя, в глубины своего внутреннего мира, она жила в отрыве от мира, который ее окружал, странно отгороженная от всего внешнего, всего, что было для нее посторонним. Ее собственная душа была той единственной реальностью, какую она признавала.
Но вот на ее неподвижное лицо упал солнечный луч, высветив гладкую кожу и очертания, которые скорее могли принадлежать молодой девушке, а не тридцатисемилетней женщине. Впрочем, девичьи черты Адель Фарли были обманчивы красотой мраморного изваяния, совершенного, но неживого, как если бы высеченная рукой скульптора статуя хранилась под стеклом долгие годы и ее ни разу не согревала чья-нибудь любовь, не мучили собственные горести и не трогали чужие страдания.
Вдруг, с несвойственной ей обычно порывистостью, Адель отпрянула от окна – в глазах ее засветилась решимость. Она быстро пересекла комнату и подошла к стеклянному шкафчику французской работы, стоявшему у дальней стены, в котором были выставлены разные вещицы, собранные ею за годы их с Адамом совместных путешествий. Когда-то Адель по-настоящему гордилась этой своей коллекцией, доставлявшей ей неизменное удовольствие, но теперь интерес ее давно угас.
Остановившись перед шкафчиком, она с беспокойством огляделась вокруг и только тогда решилась извлечь из кармана небольшой ключик. Ее прекрасные глаза при этом превратились в две щелочки, в которых посверкивала хитрость, а лицо исказилось гримасой тайного злорадства, так портившей ее выразительные красивые черты. Она с осторожностью вынула из шкафчика графин темно-красного венецианского стекла. Блестя от игравшего на нем солнечного луча, он светился мириадами радужных бликов, но Адель совсем не обращала внимания на игру света, когда-то так радующую ее. Поспешно вытащив стеклянную пробку, она поднесла графин к холодным бледным губам трясущимися руками. Адель пила жадно, припав к горлышку так, словно речь шла о том, жить ей или нет, и она умирает от душившей ее жажды. Сделав несколько больших глотков (чувствовалось, что к этой процедуре она прибегает не впервые, и в ее движениях сквозила привычная уверенность), она благодарно прижала графин к груди, закрыв в блаженной истоме глаза и глубоко дыша. По мере того, как жидкость спускалась все ниже и по всему телу разливалось благословенное тепло, постоянно мучивший ее ужас начал отступать вместе с тревогой, появлявшейся у нее, как только она просыпалась поутру. Эйфорическое чувство покоя овладевало ею – алкоголь постепенно делал свое дело. Она снова оглянулась вокруг – прежнего страха и враждебности комната ей уже не внушала, только сейчас смогла она разглядеть мягкие солнечные лучи, лившиеся в гостиную, яркий огонь, пылавший в камине, первые весенние цветы в настольной вазе.
Адель улыбнулась самой себе и еще раз поднесла графин к губам и снова с жадностью прильнула к нему. Лишь тоненькая струйка коснулась ее языка. Тогда она отвела руку с графином, потрясла его в явном нетерпении, зло поглядела на графин и, не веря собственным глазам, покачала головой. Графин был пуст.
– Проклятье! Проклятье! Проклятье! – трижды вскрикнула она в ярости, искажавшей ее голос.
Затем Адель снова пристально поглядела на графин. Руки ее при этом опять затряслись, по телу внезапно пробежала холодная дрожь. „Я что, много пила вчера вечером?” – спросила она сама себя. Больше всего ее ужаснуло, что она решительно ничего не помнит. Она сразу же запаниковала, и тут ей сделалось по-настоящему страшно. Она осознала всю безвыходность своего положения. Подумать только, у нее больше совсем не оставалось алкоголя! Мысль об этом почти парализовала ее. Даже если бы ей удалось справиться с искушением выпить в течение дня, то все равно она должна знать, что на ее половине остаются хоть какие-то запасы спиртного. Это придавало ей чувство уверенности. А теперь она не могла больше чувствовать себя в безопасности.
Пошатываясь, Адель, словно слепая, почти на ощупь, добралась до стула и буквально упала на него. В голове у нее была полнейшая пустота. Все еще не выпуская графина из рук, она обхватила свою грудь и принялась раскачиваться взад-вперед, тихонько поскуливая, как побитая собачонка, мучимая невыносимыми страданиями.
– Господи! Господи! – бормотала Адель. – Скажи, что мне теперь делать?..
И, закрыв глаза, чтобы по своему обыкновению бежать от реальности, она начала дрожать безостановочной мелкой дрожью.
Кровь отхлынула от ее лица, которое стало сразу же мертвенно-бледным: Адель откинула голову на спинку стула, чтобы хоть немного унять дрожь, и ее волосы рассыпались по плечам – сейчас она больше всего походила на измученную девочку, каковой в сущности и была. Несмотря на всю свою красоту и дорогой утренний наряд, в который она была облачена, Адель выглядела жалкой и потерянной в этой огромной комнате, где витал призрак надвигавшейся трагедии, готовой вот-вот разразиться.
Наконец она открыла глаза.
– Миленький мой ребеночек, – произнесла она, адресуясь к предмету, который держала в руках. – Дорогой мой. Милый мой Джеральд. – Сделав небольшую паузу, она снова поглядела на свои руки, и по ее лицу пробежала тень недоумения. – Или это не Джеральд, а Эдвин? – Она медленно кивнула головой. – Конечно, не Джеральд. Это Эдвин. – И она принялась мычать что-то нечленораздельное, продолжая что было силы раскачиваться на стуле.
Тот, кто увидел бы Адель Фарли час спустя, наверняка решил бы, что перед ним совсем другой человек, настолько разительным показалось бы ему произошедшая метаморфоза. Не осталось и следа того возбуждения, в тисках которого она еще так недавно находилась; ее манеры обрели спокойную сдержанность. Одновременно с этим состояние горячки, отражавшееся в ее лихорадочно блестевших глазах, сменилось сосредоточенностью и осмысленностью, не имевшими ничего общего с полубезумным поведением и внешним видом.
Выглянув снова во двор, Адель на сей раз обратила внимание на то, что за окном идет дождь. Причем не обычный для Йоркшира легкий дождичек начала весны, это был настоящий потоп. Вот уж действительно разверзлись небесные хляби: струи воды, подстегиваемые порывами ветра, хлестали по оконному стеклу, дребезжавшему от бешеного напора. Как безумные, метались ветви деревьев, и сад, казалось, вот-вот не выдержит и оторвется от земли. Только вересковые пустоши оставались такими же, как всегда, невозмутимыми и мрачными, и все так же неприступно стояли на фоне потемневшего неба скалистые горы. Адель задрожала при виде этих ужасных громадин. Уроженка южных мест Англии, она всегда страшилась этих суровых краев, столь непохожих на буколические прелести зеленого Суссекса. Здесь, казалось ей, горы, словно тюремные стражи ограждают ее от мира – такими же „пленниками” были дом и деревушка, принадлежащие Фарли. В Йоркшире она всегда чувствовала себя чужой. Чужой в чужих краях.
Ее била дрожь. Она замерзала – пальцы рук и ног превратились, как ей казалось, в сосульки. Адель вся сжалась, кутаясь в свое легкое шелковое одеяние, тщетно пытаясь согреться. Дрова в камине, заметила она в ужасе, тем временем догорели, и там оставалось лишь несколько дотлевающих головешек. Отойдя от окна, Адель наткнулась на валявшийся на полу графин – она даже не заметила, как выпустила его из рук. „Как это могло случиться, – подумала она, поднимая его и с недоумением разглядывая. – И почему он очутился здесь?” Неужели она вынимала его из стеклянного шкафа? И тут ей вспомнилось: она сама, захотев выпить, доставала графин. Когда это было? Час или, может быть, два назад? Этого она не помнила. Она вообще не помнила ничего, что было с ней с утра. Адель тихо засмеялась. До чего все это глупо, подумалось ей. Ее страхи, охватившая ее паника... Чего ей бояться? Ей, хозяйке этого дома. Да надо только позвонить, вызвать Мергатройда и велеть ему принести бутылку виски. Вот и все. И еще бренди. Конечно, втайне от Адама, как всегда и делал дворецкий, прекрасно ее понимавший.
- Предыдущая
- 57/114
- Следующая
