Год французской любви - Волков Сергей Юрьевич - Страница 7

• Предыдущая
• 7/17
• Следующая

Пока Серый шел, руки его были в карманах, но подойдя ближе, он протянул ко мне правую и тихим, бесцветным голосом произнес:

— Дай сюда!

Он имел в виду арматурину, которую я все еще сжимал в кулаке, и тут мне надо было вмочить что есть силы по серому капюшону ребристой железякой и бежать, голося на весь лес, но я лишь бросил взгляд на протянутую ко мне руку, и окончательно одервенел — на руке была резиновая перчатка!

Не знаю, почему меня это так поразило, но в тот момент именно простая перчатка толстой резины, какие используют в работе электрики, чтобы их не долбануло током, произвела на меня настолько жуткое впечатление, что я покорно протянул Серому арматурину.

Он просто отшвырнул ее в сторону, угодив прямо в мутную воду, шагнул ко мне, на ходу выхватывая из другого кармана грязно-белую тряпку, схватил меня за шею свободной рукой и залепил, зажал тряпкой лицо. В нос мне ударил тошнотворный, химический, или скорее, больничный запах, все сразу поплыло, я начал падать, падать, падать, и помню, в последний момент меня удивило, что до сих пор никак не ударюсь о землю…

Б-р-р-р! И по сей день меня передергивает при воспоминании об этом запахе! Скорее всего это был хлороформ или что-то вроде того, но вырубил он меня капитально и надолго, и последнее, что я тогда видел — ту треклятую долинку, унылый овражек в буграх…

Очнулся я как-то сразу, и тут же, еще не открыв глаз, понял, что связан — и ноги и руки мои крепко и очень грубо спутаны чем-то жестким, типа электропровода. Я осторожно открыл один глаз — и почти ничего не увидел. Какие-то тени, темнота со всех сторон, и неяркий отблеск живого, мятущегося света из-за угла.

В ушах стоял тягучий звон, по всему телу прокатывались волны слабости, очень першило в горле. Я закашлялся, пытаясь перевернуться на спину, одновременно открыл второй глаз и наконец сообразил, где нахожусь.

Это было что-то вроде подвала, вернее, длинного и широкого подземного коридора. Откуда и куда он вел, мне было непонятно, но я лежал на дощатом топчане в своеобразном зале — здесь коридор расширялся едва не вдвое, и в полу темнело обложенное камнем широкое, круглое отверстие, шахта, метров пяти в диаметре.

Было темно, свеча горела где-то за поворотом, и в ее скудном свете я разглядел, что пол, стены и потолок — каменные, вдоль стен стоят какие-то ящики, сундуки, явно старые, и лишь здоровенный агрегат в стороне, что-то вроде большого компрессора, напоминает о том, что на дворе конец ХХ века.

Все это, включая и пол, и стены, было покрыто жутким слоем пыли, в пять пальцев толщиной буквально, и лишь по центру коридора шла рваная, неширокая полоса, от пыли свободная — тут ходили, и ходили недавно.

На поросших белесой плесенью и затянутых паутиной каменных стенах висели цепи, торчали пушистые от пыли крюки, хранившие остатки привязанных к ним веревок, а в редких нишах лежали бесформенные и тоже очень запыленные груды позеленевших палок и камней, в которых я с ужасом и дрожью опознал человеческие кости, очень старые и замшелые. Словом, ни на какие «Разинские пещеры» это подземелье не походило, скорее уж это подвалы Опричины, владения Малюты Скуратова…

И в этот момент меня вдруг словно током дернуло — Серый! Я же в лапах маньяка! Мамочки, что же делать-то! Я начал биться, в бессознательном желании освободиться, пытался вывернуть руки из оков провода, но Серый, видимо, имел опыт — я только натер запястья. От бессилия я заплакал, истерично взвизгивая — в тот момент я уже ни на что не надеялся.

Мои визги, видимо, привлекли внимание Серого, который что-то делал в коридоре за углом, там, где горела свеча. Он вышел, и вид его жуткой фигуры, вдруг возникшей в тусклом желтоватом свете, заставил меня замолчать.

— Очухался… — то ли спросил, то ли объявил сам себе он, подошел ко мне ближе, взметая полами плаща пыль, плюнул, неумело, так, что слюна повисла на нижней губе, схватил меня за волосы, резко повернул голову:

— Здравствуй… мальчик…

Он произнес это тихо, раз, другой, третий, потом отошел к черному провалу шахты, захихикал, повернулся ко мне и сказал свистящим шепотом:

— Сейчас я схожу… А потом вернусь и…

И он объяснил мне, что он со мной сделает, объяснил просто и четко, матом, без всяких киношных «Мы с тобой позабавимся!» и так далее. И продолжая твердить эти страшные слова, которыми я и мои друзья не раз бравировали в разговорах, подчеркивая тем самым свою «взрослость», он начал спускаться в шахту по железным скобам, вбитым в ее каменную стену…

Я вновь остался один. Бормотание Серого и шорох его рук о скобы еще слышались некоторое время, а потом стало тихо — шахта, видимо, была глубокой.

Меня трясло от ужаса. Это уже не был тот страх, что сковал меня ранее, страх перед пугалом, которого боялись все, нет, это был животный ужас, ужас жертвы, приготовленной к закланию, ужас безысходный и беспросветный. Я впал в какое-то оцепенение, только пальцы моих спутанных проводом рук шевелились, словно лапки краба, перебирая складки одежды…

Но постепенно что-то во мне восстало — ощущение было таким, словно какое-то насекомое вылупляется из кокона там, внутри меня — сперва появляются усики, затем голова, скомканные крылышки, но вот уже крылья обсохли, выпрямились, и прекрасная бабочка улетает прочь. И я начал бороться!

Электрический провод в изоляции трудно разорвать, далеко не каждому мужику это под силу, а разорвать несколько витков провода не сможет никто, это факт. Но провод можно переломить, если сгибать его в одном и том же месте — это я знал очень хорошо. Все осложнялось тем, что руки мои были спеленуты слишком крепко, и захватить пальцами провод я не мог. Зато я мог, согнувшись, дотянуться до провода на ногах, благо руки мне Серый связал впереди, а не за спиной. И для начала я занялся ногами.

Кое-как подцепив один виток провода, я изо всех сил потянул, сжав ноги, насколько можно, и таким образом, чуть-чуть ослабил кусок провода. Теперь его надо было переломить. Если держишь большой кусок провода в руках, это легко. Но у меня было лишь несколько сантиметров, и все же я начал гнуть скользкую жилу.

Силы в детских пальцах немного, но ужас подгонял меня, и я в исступлении гнул, гнул, гнул… И провод не выдержал! Дальше было проще — я распутал ноги, сел на топчане, попробовал встать — и тут же рухнул обратно на топчан. Занемевшие конечности совершенно не слушались, и я, словно парализованный, не мог не согнуть их, не выпрямить.

Постепенно кровообращение восстанавливалось. Серого было не слышно, и я уже собрался было бежать, прямо так, со связанными руками, но тут из черного зева шахты раздались царапающие звуки и голос Серого. Поздно!

На плохо еще слушающихся, негнущихся ногах, я доковылял до края шахты и заглянул вниз. Моему взору открылся прямой ствол, метров пятьдесят глубиной, на дне которого, освещенном такой же тусклой свечой, что и на верху, по кругу виднелись двери, четыре темных проема.

Метрах в десяти ниже меня, цепляясь за вбитые между каменных глыб скобы, карабкался наверх Серый. За его спиной виднелась связка каких-то тускло поблескивающих железяк, в темноте было плохо видно. Он был уже совсем близко, и мое счастье, что Серый не смотрел наверх. Надо было что-то делать, но что?

Я заметался у жерла шахты, мне даже пришла в голову мысль прыгнуть вниз, чтобы этот маньяк ничего не смог сделать со мной. Я представил на миг, как лечу вниз, как мое тело сбивает с лестницы Серого, и как мы оба с воплем падаем… И тут вдруг я понял, как мне надо действовать! Я сброшу на Серого не свое тело, а что-нибудь другое, тяжелое, ящик или мешок, один из тех, что лежат у стен.

Осталось только найти достаточно тяжелый ящик, дотащить его до того места, где в стену шахты были вбиты скобы, и сбросить. Времени было в обрез!

Я метнулся к одной стене, к другой, хватаясь за все подряд, но мешки рвались под моими связанными руками — ткань истлела, и покрытое плесенью зерно, оказавшееся внутри, распространяя тяжелый запах гнили, комками падало в густую пыль. Ящики же, все как один, оказались при ближайшем рассмотрении огромными, тяжеленными сундуками, обитыми металлом, с выпуклыми крышками, с большими кованными ручками, все запертые, и на многих висели на ржавых цепочках большие свинцовые печати. Ни один сундук сдвинуть с места мне не удалось…

• Предыдущая
• 7/17
• Следующая