От сокровищ моих - Михалевич Прот. Савва - Страница 4

Я ушел налегке, не взяв с собой даже куска хлеба, без спичек в кармане, т. к. никогда не курил. Ребята меня хватятся не скоро, поскольку привыкли к моим долгим отлучкам. Ягоды и грибы еще не поспели, а за время прогулки проснулся мой и без того не слабый солдатский аппетит. Неприятное чувство страха поползло откуда-то из недр живота к груди. Захотелось бежать и искать выхода вон за тем деревом, а если не там, вон за тем кустом. Не без труда подавив накатывающую панику, я вновь остановился, чтобы собраться с духом и поразмышлять. Очевидно: нестись сломя голову, куда глаза глядят бесполезно и глупо, только зря утомлюсь. Надо как-то сориентироваться. И тут я вспомнил одну штуку. В книжках о путешествиях и приключениях пишут, что нужно искать текущую воду. Любой маленький ручей всегда впадает в какую-нибудь речку, а речка – в большую реку. А уж по большой реке всегда можно сориентироваться на местности, да и по берегам всегда есть селения. Северная Двина протекает в 3 км к югу от нашей казармы. Мне надо искать ручей! Я находился посреди обширного болота, где деревья росли не так густо. На одну высокую ель я забрался, ободрав ладони и испачкав смолой всю одежду. Ничего, кроме качающихся еловых вершин вокруг я не увидел. Лес казался безбрежным океаном – кроме деревьев ничего. Оставалось положиться на слух. Покружив немного, я услышал слабое журчанье воды – крошечный ручеек вытекал из болота. Я пошел по его течению и вскоре обнаружил другой ручей, более широкий и бурный. Не буду описывать всю эпопею, но в конце концов моя новая тактика увенчалась успехом. Около 19 часов я очутился на шоссе, проложенному по берегу Двины, усталый и измученный вконец маршем по пересеченной местности и душевными волнениями. Сначала на дороге никого не было, затем показался одинокий «Уазик» и, надо же, в нем сидел морской офицер. Мне, как всегда «везло». «Кто вы, товарищ солдат и почему вне расположения своей части?» Я уже раскрыл рот, чтобы соврать, но ничего путного на ум не приходило и я сказал моряку всю правду. «Садитесь в машину.» Вот это мне уже не понравилось, т. к. я вообразил, что он хочет отвезти меня в архангельскую комендатуру. Однако машина километров через 5 повернула у развилки и доставила меня к дверям нашей казармы. Моряк высадил меня с пожеланием больше не плутать по лесам. Ребята уже беспокоились и собирались на поиски. Съев сохраненную для меня обеденную пайку, я завалился спать и проспал до утреннего подъема.

Этот случай, далекий от настоящего приключения, все же кое-чему меня научил и навсегда избавил от самонадеянности. Даже в не слишком дальние походы без спичек, ножа и компаса я уже не хожу.

Я росла в необычной семье, где все были просто одержимы охотой. Мой дед по отцу был лесничим в Беловежской пуще, неоднократно участвовал в императорских охотах, слыл превосходным следопытом, прекрасным стрелком и знатоком собак. Все его дети, в том числе и дочери – мои тетки, были страстными охотниками. В этом же духе воспитывал нас отец. Все мы: старший брат, две мои сестры и я, начали сопровождать отца на охотах в очень раннем возрасте. В 8 лет я в первый раз выстрелила из легкого ружья – двадцадки. В 15 лет на моем счету было немало добытой дичи: куропатки, тетерева, глухарь, утки, зайцы. Ее в те далекие годы (начало 20-х) было еще множество. На вальдшнепов, например, охотились в подмосковном Тушино. Отец учил нас не только стрелять. Всеми способами он старался закалить своих детей духовно и физически. Мы то и дело совершали изнурительные марш-броски по лесам и полям с рюкзаком и ружьем за плечами, ездили верхом, учились управлять лодкой, занимались гимнастикой, плаваньем. Бывало, сидим на даче вечером и пьем чай. Вдруг папа «неожиданно» вспоминает, что «забыл» убрать весла из лодки: «Ну-ка, Веруша, сходи принеси их». И идешь довольно далеко – через весь сад по темноте к берегу реки и вынимаешь злополучные весла. Ветер шевелит листвой, а тебе кажется: кто-то подкрадывается сзади. Не знаю, как у кого, но в нашей семье такие педагогические приемы себя оправдали. Мы действительно оказались подготовлены к тем невзгодам, что встретились на пути у каждого из нас.

К 17 годам в моем «послужном списке» уже числились волк и рысь, не говоря о глухарях, рябчиках, гусях, лисах. Я страстно желала сходить на медведя, но отец и слышать об этом не хотел. Он считал, что такая охота все-таки не для женщин.

Однажды папа вернулся с работы (он был крупным инженером) радостно-возбужденный и сообщил, что знакомые егеря под Тверью обложили медведя. Он собрался ехать со своими обычными друзьями-компаньонами… Новичком в компании был напросившийся сотрудник папиного предприятия – типичный интеллигент, щуплый, в очках, уверявший однако, что на его счету пара подстрелянных мишек. Я стала горячо просить взять меня с собой. Отец бы вероятно снова отказал, если б не заступничество дяди Жени – папиного друга и моего крестного. Он настоял, чтобы меня взяли на облаву. Однако отец поставил жесткое условие: я не должна стрелять, даже если медведь выйдет на мой номер. Делать нечего – я согласилась. Винтовку на всякий случай мне все-таки дали.

Разумеется, я попала на такое место, где выхода зверя ожидать было почти бесполезно. Ближайшим моим соседом оказался Пал Палыч – очкарик – «истребитель» медведей. Я не особенно огорчилась отцовскими запретами, надеясь, что послушание и дисциплина сыграют роль на будущее. У меня все еще впереди. А пока я наслаждалась обстановкой – пейзажем, запахом леса и прислушивалась к крикам загонщиков. Обычно думают, что медведь идет не спеша, ломая хворост и с треском загибая ветки, но Мой топтыгин появился почти бесшумно. Какие-то звуки послышались с соседнего номера – «истребителя», но что там произошло, мне не было видно. Через секунду зверь возник передо мной. Я видела его какое-то мгновение, подняла было ружье, но вспомнила о данном слове и опустила. Медведь тут же исчез. Я подумала, что надо быть незаурядным стрелком, чтобы выцелить даже такую крупную мишень в столь сжатый отрезок времени. Слева грохнул выстрел, затем еще один и еще. «Эге-ге! Доше-е-л!» – закричал сосед слева. Очевидно он добыл зверя. Вскоре показались загонщики и я смогла покинуть номер. Медведь оказался самцом, не очень крупным, но весьма упитанным. Он вышел сначала на Пал Палыча, но этот храбрец, бросив ружье на землю, с обезьяньей ловкостью забрался на ближайшую разлапистую ель в два обхвата толщиной и в этом неуютном положении его застали загонщики. Впоследствии бедному горе-охотнику пришлось перейти на другую работу, чтобы спастись от насмешек. А мне отец сказал: «Как это ты, дочка, не стреляла?» «Но я же слово дала!» «Что слово! Тоже мне охотница! Да я бы на твоем месте не выдержал – пальнул мишку».

Пожилой протоиерей отец Александр Матусевич с утра почувствовал себя плохо, вероятно вследствие двух ранее перенесённых инфарктов. «Хорошо, что не моя очередь служить» – подумалось ему, – «а то пришлось бы искать замену, а это всегда проблематично». Но в церковь идти надо, потому что он сегодня совершитель треб при другом служащем священнике. И отец Александр, приняв глицерин, вышел из дому. У него кружилась голова и сосало в желудке. Напрасно он принял лекарство натощак. Сегодня как раз можно было позавтракать, но никакого аппетита нет и в рот ничего не лезет. На дворе ему стало легче от свежего воздуха. Стояла ранняя весна и всюду ещё виднелись сугробы, но на старых липах за садом священника уже галдели грачи, а солнце светило не по-зимнему ярко. Священник раскрыл ворота, выгнал машину из гаража, затем снова ворота закрыл. Двигался он медленно и неторопливо. Ему мешала навалившаяся усталость, как будто он трудился целый день, а ведь только раннее утро и предстоит много дел. Удастся ли справиться с недомоганием и выполнить всё, чего от него ждут? В ранний час движение на улицах ещё не начиналось, и он доехал до храма быстро, минут за десять. Перед входом в церковь на паперти толпились нищие. Отец Александр бросил на них привычный взгляд, ещё не вылезая из машины. Это были всё те же люди, лица которых примелькались за последние несколько лет: цыганка Настя в грязном цветастом платье и платке, завязанном на затылке, дурачок Миша с маленькой головой на тощей шее и косыми глазами, карлица Маша в аккуратном детском костюмчике, странно контрастирующим с её старым морщинистым личиком. Все они хорошо знали батюшку и здоровались с ним. Иногда он подавал им мелочь или что-нибудь с канона: яблоко, батон и т. п. Однако сегодня на паперти находилась и Степанида – весьма скандальная и агрессивная старуха, пьяница и матершинница. Любимым её занятием являлось «обличение» духовенства. Из всего причта Степанида почему-то особенно цеплялась к отцу Александру, хотя он ничего плохого ей не сделал и кротко переносил её «бенефисы». Молодой иерей Роман, сослуживец отца Александра, уверял, что пьянство и скандализм Степаниды наигранны, за ними стоит нечто большее, чем обычная сварливость злой бабы и намекал, что ею РУКОВОДЯТ и в последнее время пожилой священник стал внутренне соглашаться с такими выводами, поскольку активность Степаниды резко возросла. Вот и сейчас он испытал неприятное чувство, проходя мимо неё, и сам на себя за это рассердился. Раньше подобными пустяками его было не пронять, а теперь сердце колыхнулось в тревоге.