Сын Чернобога - Шведов Сергей Владимирович - Страница 70

• Предыдущая
• 70/76
• Следующая

– Молчи пока, – прижал палец к губам боготур. – Если печенеги об этом узнают, они ребенка не пощадят.

Князь Олег решил воспользоваться одержанной победой и прибрать к рукам побережье Черного моря. Князь Ингер сомневался в том, что у киевлян хватит сил для столь решительных действий.

– Я не собираюсь брать Херсонес, – возразил Олег. – Но прижать хвост ромеям не помешает. Ромеи должны знать, что жить и торговать здесь они смогут только с нашего согласия. Что же касается беков, то мы обязательно когда-нибудь выгоним их из Крыма, а заодно закрепим за собой Тмутаракань.

– Ты слишком далеко заглядываешь, князь, – нахмурился Ингер. – Нам не хватит сил для затяжной войны.

Этот спор между князьями был далеко не первым и, скорее всего, не последним. Ближники князя Ингера, состоявшие в большинстве своем из славян, полагали, что хитроумный франк не столько хлопочет о процветании Киевского княжества, сколько торит их телами дорогу к ромеям и арабам для варяжских купцов. Торговля – дело, конечно, благое, но с какой стати славяне должны оплачивать своей кровью прибыли торгашей из далеких и почти что чужих земель?

– А разве славянские бояре и купцы не богатеют от этой торговли? – возразил Олег своему давнему недоброжелателю воеводе Олемиру, далеко не последнему человеку среди ближников Ингера. – Глупо отпускать ромеев восвояси, не выставив им условий. А что касается угров, то мы еще не рассчитались с ними сполна за разоренную Русаланию. Разъяренные поражением и гибелью родовичей, они теперь обрушатся на земли уличей и тиверцев, которые не простят великому князю бездействия.

– А разве тиверцы и уличи уже встали под руку Ингера? – возразил франку воевода Вратислав, сын боярина Казимира.

– Не встали, так встанут, – усмехнулся Олег. – Иного выхода у них нет.

– Князь прав, – поддержал Олега воевода Борислав. – Нельзя упускать плоды столь блестящей победы.

Воевода Борислав, не в обиду ему будет сказано, тоже был не последним в Киеве торгашом. В его верности Ингеру никто из бояр не сомневался, но стоило только зайти речи о прибыли, тмутараканец неизменно вставал на сторону Олега, рискуя при этом вызвать недовольство как самого великого князя, так и его ближников. Вот и сейчас своим непрошеным вмешательством он внес раскол в ряды сторонников Ингера и тем облегчил положение хитрого франка, тем более что у самого Ингера, судя по всему, не было на этот счет твердого мнения.

Сыну Варяжского Сокола уже шел двадцать второй год. Это, конечно, еще не тот возраст, когда можно безбоязненно бросать вызов могущественному дядьке. Однако ближники князя Ингера нисколько не сомневались в том, что их время уже не за горами. С каждым годом великий князь набирался сил и разумения, а Олегу Вещему все труднее было гнуть свою линию, не считаясь с мнением киевских старейшин.

– Хорошо, – не стал спорить с воеводой Бориславом князь Ингер. – Сколько тебе нужно мечников, дядя, для успешного завершения войны?

– Я возьму только конницу, – сказал Олег. – Думаю, этого будет достаточно. А тебе, великий князь, следует вернуться в Киев. Негоже надолго оставлять землю без верховного правителя.

Это предложение было разумным, а потому не вызвало возражений со стороны ближников Ингера. Разве что сам великий князь был слегка недоволен тем, что слава новой победы опять достанется Олегу.

– Какие твои годы, князь Ингер, – сказал ему воевода Борислав, когда они вышли из шатра. – Все твои победы еще впереди. Захватить проще, чем удержать. А удерживать придется тебе. И не только лаской, но и таской. Слишком уж много на славянских землях людей, склонных к своевольству.

Ефанда считала, что этого тмутараканца Нигеру послали боги. Впрочем, в данном случае княгиня была заинтересованным лицом, ибо ее связь с Бориславом длилась вот уже семь лет. Поначалу князь был недоволен поведением матери, но с течением времени смирился с тем, что молодой еще, в сущности, женщине нужен рядом мужчина.

Ингер ценил в своем ближнике силу и ум, а также редкостную способность договариваться с людьми, в том числе и с упрямым князем Олегом, поначалу откровенно пренебрегавшим своим юным соправителем. Борислав, не прибегая к оружию и заговорам, сумел укрепить положение юного князя настолько, что голос Ингера в Киеве теперь звучал нисколько не тише, чем голос Олега.

Не последнюю роль в этом сыграли деньги. Казна великого киевского князя всегда была полна, в отличие от казны князя Олега, который не слишком умело, по мнению ближников Ингера, тратил свою часть дани, поступающей с покоренных земель. Надо сказать, что число этих данников прирастало все-таки стараниями Олега, обладавшего полководческим даром, а не Ингера, пока не научившегося побеждать. Но так или иначе, а князь Олег не раз вынужден был обращаться за денежной поддержкой к своему юному соправителю, который охотно шел ему навстречу, уверенный в том, что казна, понесшая ущерб после набега расточительного франка, вновь наполнится содержимым стараниями воеводы Борислава. Злые языки утверждали, что умение обращаться с деньгами тмутараканец унаследовал от своей бабки-рахдонитки, но если это было действительно так, то князю дар Борислава пошел только на пользу.

Пока что Ингеру не везло только в одном. Княгиня Добромила родила ему дочь, а потом как обрезало. Не помогали ни щедрые жертвы богам, ни старания ведуний. Старый боярин Казимир настоятельно советовал Ингеру взять вторую жену, дабы не оказаться в положении Дира, но великий князь решил пока не торопиться. Ему нужен был не просто наследник, а сын от корня легендарного Кия, что заметно укрепило бы положение Рюриковичей на великом столе. В своих силах Ингер был уверен, ибо наложницы исправно рожали ему сыновей и дочерей, оставалась надежда и на то, что и княгиня Добромила в конце концов порадует мужа здоровым и крепким сыном, продолжателем дел, столь удачно начатых Варяжским Соколом. Славянская империя, о которой еще недавно говорили разве что с усмешкой, ныне приобретала свои очертания. Считаться с ней теперь придется не только Итилю, но и горделивым ромеям.

Магистр Григориус в поражении винил только бека Песаха. Этот старый дурак, возомнивший себя великим полководцем, погубил ни за что ни про что три тысячи доблестных ромеев! Хорошо еще, что у Григориуса хватило ума вовремя вывести с поля боя своих людей и тем сохранить для императора Льва почти шесть тысяч конников. Правда, сам Песах был иного мнения и об уме магистра Григориуса, и о доблести его ромеев, позорно бежавших с поля битвы.

Справедливости ради следует заметить, что первыми повернули коней вспять все-таки угры и тем самым превратили победу в жесточайшее поражение. Но когда Григориус увидел, что произошло в стане несчастных угров, он просто не смог обвинить гана Курсана в предательстве. Растерзанные тела женщин, детей и стариков долго еще преследовали его в ночных кошмарах.

Ган Курсан, впавший в ярость, едва не расправился самолично с беком Песахом, обещавшим ему охранять женщин и детей, но бросившим их на произвол судьбы. Претензии Курсана были вполне обоснованы, горе его понятно, но Григориус никак не мог допустить, чтобы недавние союзники перебили друг друга на потеху славянам. Магистр пустил в ход все свое красноречие, чтобы удержать ганов Курсана и Арпада, жаждавших мести, от опрометчивых действий. Своих родовичей они к жизни не вернули бы, но навсегда рассорились бы как с Хазарией, так и Византией.

После долгих увещеваний ган Курсан все-таки взял себя в руки и усмирил своих угров, рвущихся в драку. Их отрезвлению способствовали и славяне, которые неожиданным маневром отрезали войску, потерпевшему поражение, пути отхода в Крым. Численность славянской рати пока установить не удалось, но магистр Григориус не сомневался в том, что деморализованные угры, ромеи и хазары не способны оказать серьезное сопротивление столь грозному противнику.

Бек Песах по-прежнему считал себя главным в хазаро-ромейском войске, но доверие к нему простых воинов упало настолько, что все ответственные решения приходилось принимать магистру Григориусу. Ему с трудом удалось переправить через Днепр войско, окончательно упавшее духом, и тем самым хоть ненадолго оторваться от славян князя Олега. Именно этот франк, люто ненавидимый беком Песахом, преследовал сейчас беглецов.

• Предыдущая
• 70/76
• Следующая