На тревожных перекрестках - Записки чекиста - Ваупшасов Станислав Алексеевич - Страница 5

Приехал в город, доставил пакет члену Военного совета фронта товарищу Пупко. Он его вскрыл, прочитал бумаги и говорит:

- Вы прибыли первым. Устраивайтесь пока что, отдыхайте.

На моем лице недоумение.

- Куда я первым прибыл?

- На курсы,- отвечает.- Вот в пакете направление от дивизии, вот личное дело.

Я встал на дыбы, строптивый был.

- Не хочу на ваши курсы! - закричал.- Воевать хочу. Меня обманули, я не знал, что в пакете!

Член Военного совета спокойно меня вразумляет:

- Что же вы на меня кричите, молодой человек? По возрасту я вам в отцы гожусь, был в подполье, в эмиграции и много где еще, но такого крика не слыхал.

- Виноват,- говорю,- прошу извинить.

- Война так быстро не окончится, как вы думаете,- продолжает товарищ Пупко.- Мировой капитализм предпримет против нас еще не один крестовый поход, и нам надо встретить его во всеоружии. Политические знания, большевистское слово - это цемент, скрепляющий Красную Армию, и нам крайне нужны кадры хорошо подготовленных политработников. Имея их, наша армия станет еще сильней и сможет разгромить любых врагов. Следовательно, ваше место на военно-политических курсах. Зачисляю вас слушателем, желаю успехов в учении.

Ну что тут возразишь!

Из нашей дивизии прибыло еще 7 человек, приехали товарищи из других соединений, стали учиться.

Прошло полгода. Выпускники курсов получили назначения. Я хотел вернуться в свою 8-ю стрелковую дивизию, но меня послали в 17-ю. Она состояла почти сплошь из фронтовиков старой царской армии, которые участвовали в знаменитом Брусиловском прорыве, была закалена, боеспособна, а коммунистов среди ее личного состава было очень мало.

Командиром 151-го полка, в котором мне предстояло стать политруком роты, был Глотов, орловский парень, старший унтер-офицер царской армии, храбрый и решительный человек. С ним я прежде всего и познакомился. Комиссара в полку почему-то не было, не то выбыл, не то заболел, и мне пришлось часто общаться с Глотовым. Это был одаренный командир, пользовался у фронтовиков большим авторитетом, но частенько выпивал, и потому от начальства ему нередко перепадали разные неприятности, вплоть до временного отстранения от должности. К политическим работникам он относился по-товарищески, понимал их необходимость в новой армии, заботился о них.

Меня он принял радушно, познакомил с обстановкой, рассказал, что собой представляют бойцы и командиры полка.

- В общем народ у нас неплохой, имеет большой боевой опыт, хорошо дерется, а в политике слаб. Но тут, как говорится, вам все карты в руки,- сказал он в заключение,- работайте.

Политический уровень бойцов роты был действительно невысок. Но я сумел довольно скоро завоевать у них доверие, ко мне стали прислушиваться, все чаще соглашались со мной и однажды заявили удовлетворенно:

- Теперь видим, что ты большевик, а не коммунист.

- А в чем же разница? - спрашиваю с удивлением.

Оказалось, большевиками они называли сторонников Ленина, а коммунистами приверженцев Троцкого. Много мне с ними пришлось потрудиться, пока они стали разбираться в основах политграмоты.

А тут из политотдела дивизии поступила директива: создать в роте партячейку. Но из кого ее создавать? Стал проводить беседы, агитировать бойцов за вступление в партию. Слушают молча, сосредоточенно, согласно кивают головой. Когда мне кажется, что окончательно убедил их, спрашиваю, кто хочет стать членом партии. Молчат. Повторяю вопрос, а мне отвечают вопросом же:

- Воюем мы за Советскую власть хорошо, политрук?

- Хорошо.

- Так что же тебе еще надо?

- В партию будете вступать? Молчат.

Наконец один боец, курский крестьянин, объяснил мне, почему он не хочет вступать в партию.

- Пойми, политрук, попаду я в плен к белым, значит. Ну, что с меня взять мужик и мужик. Дадут в морду или шомполом огреют и прогонят. А ежели обнаружат в кармашке партбилет? Как пить дать, поставят к стенке и отправят на тот свет. А мне жить охота. Нам же Советская власть землю дала! После войны вернусь я домой да так заживу, что любо-дорого.

Вот и попробуй переубеди такого, когда ему всего дороже личное хозяйство.

Случилось так, что этот курский хозяйчик и в самом деле угодил в плен к белым. Всыпали они ему изрядно шомполов и чуть было даже не расстреляли. Хорошо что ему удалось бежать и вернуться в роту. Узнал я про его злоключения и спрашиваю:

- Ну как, помогла тебе твоя беспартийность?

- Нет, не помогла, политрук. Беляки они и есть беляки, ни с чем не считаются.

Поскольку человек настрадался в плену, выхлопотал я ему двухнедельный отпуск домой. Как он обрадовался, как благодарил меня и командира роты перед отъездом и после возвращения из отпуска.

Спустя несколько месяцев меня назначили комиссаром батальона.

На новой должности я особенно подружился с комбатом Иосифом Нехведовичем, командиром роты Николаем Рябовым, разведчиками Петром Курзиным и Иваном Жулегой.

К осени 1919 года войска нашего Западного фронта закрепились на линии рек Березина - Западная Двина. Часть Белоруссии была захвачена белопольской армией Пилсудского, в тылу у нее все жарче занималось пламя народного гнева, белорусские партизаны действовали в тесном контакте с нашими фронтовыми частями. Зимой мне довелось участвовать в совместном совещании армейских и партизанских командиров.

Среди выступавших был 20-летний парень, мой сверстник, с широко расставленными глазами, упрямым подбородком, в серой папахе. С заметным белорусским акцентом он толково рассказал о военном и политическом положении в тылу белополяков, сообщил о боевых операциях своего отряда, дислоцировавшегося в Лепельском уезде. Выступление молодого командира понравилось всем участникам совещания.

- Молодец Лазарь Мухо! - заговорили рядом.- Добрый хлопец!

Мне захотелось поближе познакомиться с боевым партизанским вожаком, и после совещания я подошел к нему, еще не зная, что сделал первый шаг к дружбе, которая будет у нас на всю жизнь. Партизан оказался приветлив и прост в обращении. Полное его имя было Лазарь Васильевич Гринвальд-Мухо. В командирской столовке за ячневой кашей и морковным чаем он поведал мне о своей жизни, в которой было немало похожего на мою.

С 11 лет батрак в Витебской губернии, потом рабочий телеграфной линии, солдат инженерного батальона. После Февральской революции участвовал в разъяснении политики партии большевиков среди населения родной Бочейковской волости, крестьяне избрали его заведующим Народным домом, который был открыт по его инициативе.

В феврале 1918 года вступил в партию, сражался в красногвардейских отрядах против немецких оккупантов близ Лепеля, Ушача и Полоцка. После заключения Брест-Литовского мирного договора был на военно-политической работе, воевал на Южном фронте, получил контузию и вернулся для поправки в Белоруссию. Но он был нетерпелив, вроде меня, и пролечился всего две недели вместо рекомендованных врачами шести месяцев. Снова советская, партийная, военная работа, организация партизанского отряда в тылу белополяков и смелые операции по нападению на мелкие гарнизоны, военные учреждения, штабы, склады и коммуникации противника.

Эта первая встреча с Лазарем Гринвальдом-Мухо глубоко запала мне в душу. С того дня я подолгу думал о нем, о наших товарищах по ту сторону фронта, об их опасной, мужественной борьбе. И даже не предполагал, что их судьба станет вскоре моей судьбой.

Вторая встреча с Лазарем Васильевичем произошла летом 1920 года, а со следующего года он больше в тыл врага не ходил, был переведен в особый отдел Западного фронта, стал работником военной разведки, затем чекистом, пограничником. Долго служил в Белоруссии, и здесь нам приходилось часто встречаться и сотрудничать.

В 1938 году Лазарь Васильевич с отличием окончил Военную академию имени Фрунзе, и в годы Великой Отечественной войны наши пути несколько разошлись: я руководил партизанами и подпольщиками в тылу оккупантов, а Гринвальд-Мухо командовал стрелковой дивизией на фронте.