Тысячелетие - Варли Джон Герберт (Херберт) - Страница 36

Но радостное возбуждение скоро прошло.

Из всех вылазок эта была самой идиотской. Оба прошлых раза я надеялась изъять из двадцатого века твонки и решить проблему парадокса. На сей раз я предприняла всего лишь отвлекающий маневр, к тому же наверняка бесполезный. Мы не хотели, чтобы мистер Смит всерьез задумался над некоторыми вещами, записанными на пленке, и мы решили: чем позже он их услышит, тем лучше. Под вечер он устанет, не сможет как следует сосредоточиться и не обратит на них особого внимания.

Звучит малоубедительно, даже для меня. Не исключено, что мое нелепое поведение еще больше привлечет внимание Смита к словам де Лизла.

Оставалось утешаться тем, что другого выхода все равно не было. Вернее, он был- окно «В».

И мне это очень не нравилось. И не только это.

Я совершенно явственно ощущала там, в конференц-зале, как меня дергает за ниточки темпоральный кукловод- мистер Предопределение, профессор Рок, мисс Карма или мадам Чернокнижница- в общем, как бы он/она/оно себя ни называло. Кто бы или что бы это ни было, я чувствовала себя безвольной марионеткой в чужих руках.

И тогда, в тот момент…

…когда я сидела, скорчившись возле него на полу, а он смотрел на меня сверху вниз своим загадочным взглядом…

…я подумала: что я здесь делаю, черт побери? И что означает этот взгляд?

Да мною же просто играют! У меня не осталось никаких сомнений: вылазка в окно «Б» была лишь подготовкой к вылазке в окно «В». Не трахайся с ним, если не захочешь. И расскажи ему про ребенка. Она же просто слизнячка.

Кукловод вовсю дергал за ниточки. Его звали Шерман.

Я уже не удивилась, увидав очередные перемены на лице у Шермана, когда он встретил меня у Ворот. Нет, лицо его не стало человеческим, но перестало быть карикатурным. Я не удивилась бы даже, улови я в его чертах явное сходство с Биллом Смитом-намеки на которое проглядывали в раннем лицетворчестве Шермана, — однако сходства не было. Передо мной стоял андроид, но уже без всяких признаков фиглярства. Серьезная личность.

Окружающие теперь относились к нему с почтением. И безмолвно расступились, давая нам пройти в отдельную комнату, куда Шерман повел меня побеседовать с глазу на глаз.

— Ну, как дела? — спросил он.

— Может, лучше ты мне расскажешь?

— Хорошо. Ты отвлекла Смита, не позволив ему дослушать слова де Лизла. Смит тебя узнал, и твое лицо накрепко запечатлелось в его памяти. Крики де Лизла, безусловно, покажутся ему странными, но он решит не ломать понапрасну голову, тем более что коллеги его поддержат. Упрямее всех окажется Том Стэнли, но и он в конце концов убедит себя в том, что де Лизл попросту рехнулся.

— Я не собираюсь идти туда, Шерман.

Он продолжал, словно не слыша меня.

— Новый член комитета, мистер Петчер- или Горди, как он любит, чтобы его называли, — не прилетит в Калифорнию 12-го вечером. И Смиту, несмотря на крайнее нежелание, придется провести пресс-конференцию. Она пройдет, как обычно, в виде бесплодной говорильни: Смиту нечего будет сказать репортерам, а они забодают его своими вопросами. Весь вечер он будет повторять одно и то же: «Без комментариев».

— Я не пойду туда, Шерман.

— На пресс-конференции Смит впервые встретится с мистером Арнольдом Мейером, физиком-мистиком и известным сумасбродом. Вопросы Мейера покажутся Смиту идиотскими, но имя и внешность врежутся в память, хотя и не вытеснят из нее другое имя и другое лицо, увиденное в тот день. Мы продвигаемся вперед, Луиза, но до выхода из леса еще далеко.

— Я не пойду туда.

Он умолк, пристально глядя на меня в тишине. Потом совсем человеческим жестом сложил вместе кончики пальцев и постучал ими по подбородку.

— Расскажи ему про ребенка, Луиза, — проговорил он. — Она же просто слизнячка.

Я встала, намереваясь раздолбать его в клочья, но вставать мне, как выяснилось, не стоило. Я потеряла сознание.

Он кричал: «Мертвые! Они все мертвые, все до одного! Мертвые и обгорелые, Гил! Мертвые, обгорелые, разорванные на куски, все мертвые…»

И тут самолет ударился о вершину, и де Лизл умолк навеки.

День уже клонился к вечеру, когда пленку наконец обработали, очистив от шумов, и мы смогли разобрать слова. Оператор вырубил магнитофон, а мы все сидели, не в силах опомниться.

В голосе де Лизла был неописуемый ужас- он выплескивался наружу, явственно ощутимый, несмотря на плохонькое качество записи.

Сказать, что мы были ошеломлены, значит ничего не сказать. Никто из нас в жизни не слыхал подобных воплей на пленках РС. Страх, напряжение- сколько угодно. Они не роботы — те парни, что водят самолеты. Они стараются (чисто рефлекторно, как мне кажется), скрыть свое смятение в такие минуты, но эмоции прорываются наружу.

Нет. Все равно непонятно. Я привык к героизму летчиков или, по крайней мере, к стоицизму, но и паникой меня не удивишь. Пилоты такие же люди, как и мы. У них бывают душевные невзгоды, проблемы с выпивкой, семейные неурядицы. И свихнуться они тоже могут- но только не во время аварии в воздухе.

Да им попросту некогда! Даже пассажиры не успевают спятить так быстро. Я тоже помню фильм «Аэропорт», однако в жизни все иначе. В первые мгновения после удара могут раздаться крики, кто-то повскакивает с мест, но в скором времени наступает реакция. Люди просто сидят, остолбенелые, в своих креслах и ждут. Они не знают, что делать. И поэтому обычно не делают ничего. Они становятся очень послушными, они жадно ждут приказаний от бортпроводников и беспрекословно их выполняют. И только если аварийная ситуация затягивается и у них успевают созреть какие-нибудь бредовые планы спасения- только тогда их приходится усмирять.

Уэйн де Лизл просто не мог так свихнуться за такой короткий срок.

Чтобы за тридцать три секунды опытный пилот, ответственный человек, не побоявшийся расстегнуть ремни и выйти к пассажирам в салон самолета, который мотало, как катящийся с горы камень, — чтобы за тридцать три секунды он превратился в слабоумного… в труса, вопящего, что они все мертвые? Мертвые и обгорелые.

Обсуждение затянулось надолго.

Джерри: «А может, они и правда были мертвые? Если, к примеру, в фюзеляже пробило брешь. Ведь некоторые тела и обломки мы нашли далеко от места крушения».

Версию с ходу отвергли, да Джерри на ней и не настаивал. Если бы салон разгерметизировался, дверь в кабину снесло бы ко всем чертям, и де Лизла вместе с ней. Кого-то из пассажиров, конечно, могло вышвырнуть наружу потоком выходящего воздуха, но все прочие остались бы живы. Самолет снизился уже до пяти тысяч футов, так что пассажирам не грозила ни декомпрессия, ни нехватка кислорода.

Крейг: «Он сказал, они были обгорелые. Быть может, пожар в салоне начался раньше, чем де Лизл туда вышел?»

Эли: «В салоне первого класса? Не верю! Судя по состоянию обломков, горели только двигатели… Ну, возможно, крылья тоже, но не салон. Когда самолет врезался в гору, тогда- да, тогда рвануло. Но в воздухе? Огонь не мог распространиться так быстро».

Крейг: «А нельзя допустить, что горело внизу? Может, де Лизл успел добраться до салона второго класса?»

Том: «В 747-м? Слушай, мы же согласились, что в фюзеляже не было пробоины. На пленке-то ничего не слышно, а треск должен был раздаться адский».

Джерри: «Не обязательно, если дыру пробило где-то ближе к хвосту».

Том: «Но де Лизл просто не мог туда добраться! Пройти через салон первого класса, спуститься вниз по лесенке в салон второго и вернуться в кабину за тридцать три секунды? Только не на «боинге». Да в такой болтанке он мигом свернул бы себе шею на этих чертовых ступеньках!»

Я согласился с Томом. По «американским горкам» и то было бы легче спуститься.

— Итак, — сказал я, — можно считать установленным, что де Лизл в лучшем случае дошел только до лестницы. И в салоне он мог увидеть лишь кучку перепуганных людей.