История мира - Уэллс Герберт Джордж - Страница 33

Система рабского труда охватывала практически все отрасли промышленности и любой вид труда, требующий большого числа работников. Шахты и выплавка металла, гребцы на галерах, постройка дорог и крупных зданий в особенной мере опирались на рабском труде. Ими же выполнялись и практически все работы по дому. А кроме того имелись еще и бедняки, но рожденные свободными, и вольноотпущенники, которые по городам и весям работали на собственный счет или же нанимались к кому-нибудь. Это были ремесленники, надзиратели и т.п. оплачиваемые работники, которые конкурировали с рабами; но нам, к сожалению, не известно, какой процент общего населения они составляли. Скорее всего, в разные времена и в различных местах он менялся. Имелись некоторые различия и в самом рабском состоянии: от раба, которого на ночь заковывали в кандалы, а после бичом гнали на полевые работы или же в каменоломни, и до раба, которому хозяин разрешал, как свободному человеку, заниматься ремеслом и жить вместе с женой, при условии, чтобы получать от труда своего раба больше выгоды.

Существовали и вооруженные рабы. В самом начале периода пунических войн, в 264 г. до н.э., в Риме возродился этрусский вид зрелищ: гладиаторские бои. Вскоре он сделался весьма модным; очень быстро каждый римский богач имел собственную гладиаторскую школу; иногда он показывал этих гладиаторов на арене, но главным их назначением было охранять своего господина. Были и ученые рабы. Рим завоевал высокоцивилизованные города Греции, северной Африки и Малой Азии, где захватил множество весьма образованных пленников. Воспитателем молодого римлянина из хорошей семьи чаще всего был раб. Богатые люди имели греческих рабов в качестве секретарей, библиотекарей и т.д. У них имелись собственные поэты, так же, как и дрессированные собаки. Традиции нынешнего мирка ученых, литераторов и критиков с его мелочностью, трусостью и драчливостью выросли именно в этой вот атмосфере рабства. Имелись и предприимчивые люди, которые покупали молодых, интеллигентных рабов и давали им отличное образование, чтобы впоследствии продать подороже. Здесь же готовили работников для переписывания книг, ювелирного дела и тому подобных профессий.

В течение четырехсот лет, от великих завоеваний времен республики и до момента разложения после великой чумы, положение рабов подверглось значительным переменам. Во II веке до нашей эры военных пленников было предостаточно, обычаи же были дикими и неразумными, раб не имел совершенно никаких прав, и не было такого вида оскорблений, которому бы в те времена раб не подвергался. Но уже в первом веке нашей эры в судьбах рабов можно заметить значительное улучшение. Военнопленных становилось все меньше, раб становился все дороже. Рабовладельцы пришли к выводу, что, чем лучше со своей собственностью обходиться, тем большей от раба будет польза и выгода. Опять же, возрос и моральный уровень общества, все чаще люди стали пользоваться понятием справедливости. Греческая образованность смягчала древнеримскую суровость. Теперь уже жестокость была ограничена: хозяин уже не мог продавать раба в цирк исключительно из собственного каприза, раб получил определенные права собственности, он уже мог получать вознаграждение в качестве поощрения; даже были признаны определенные формы брака между рабами. Многочисленные виды обработки земли не годятся для массового производства или же требуют большего числа работников только лишь в определенное время года. Там, где подобные условия преобладали, раб становился оброчным крестьянином, отдававшим своему хозяину часть урожая или же работал на него определенную часть времени.

Поняв, что, по сути своей, эта громадная латинско-греческая империя двух первых веков нашей эры была державой рабов, и насколько малым в ней было количество тех, у которых имелось хоть немного гордости и свободы в собственной жизни, мы начинаем понимать и источники ее упадка. В империи было мало того, что мы называем семейной жизнью, мало спокойных домов, способных дать приют труду, мысли и науке; школы и коллегии были чрезвычайно немногочисленными и очень отдаленными друг от друга.. Свободная воля и свободная мысль исчезли. Прекрасные дороги, руины величественных строений, традиция закона и силы - все оставшееся, чтобы пробуждать изумление последующих поколений, никак не может скрыть перед нами, что все это величие основывалось на порабощении воли, подавлении проявлений разума и на извращенных желаниях. И даже то меньшинство, которое правило этим безграничным царством подавления и принудительного труда, в глубине души не чувствовало себя счастливым; искусство, литература, наука и философия, являющиеся плодом свободного и счастливого разума, в этой атмосфере лишь гнили. Очень много было последователей, копиистов, очень много было искусных ремесленников, много рабской педантичности среди этих рабских представителей науки, но вся римская империя за четыреста лет не создала ничего, что можно было бы сравнить с отважными и благородными умственными начинаниями небольших Афин всего лишь за одно столетие их величия. Под римским владычеством Афины превратились в ничто. Сошла на нет александрийская наука. И вообще, как может показаться, сам дух людской находился тогда в периоде упадка.

Глава тридцать шестая

РАЗВИТИЕ РЕЛИГИОЗНЫХ ИДЕЙ ВО ВРЕМЕНА РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

Людская душа в этой латинско-греческой империи первых двух веков христианской эры была удручена и разочарована. Повсюду правили принуждение и жестокость; гордыня и желание пустить пыль в глаза заменили чувство чести и долга; практически нигде нельзя было встретить постоянства в счастье и душевном состоянии. Бедные были совершенно несчастны, и ими все презирали; богатые тоже не чувствовали себя в безопасности и горячечно искали развлечений. Городская жизнь часто выплескивалась в багряной страсти цирка, где дрались с собой люди и животные не на жизнь, а на смерть, где они мучили друг друга и убивали. Цирки принадлежат к самым характерным останкам римских развалин. Городская жизнь римлян была окрашена существованием цирковых арен. Беспокойство же человеческих сердец проявлялось в глубочайшем религиозном беспокойстве.

С того момента, когда арийские орды впервые вторглись в границы древнейших цивилизаций, судьба старых богов была предрешена: им нужно было либо измениться, либо исчезнуть. На протяжении сотен поколений темноволосые земледельческие народности связывали свою жизнь и свои мысли с храмом, который был центром всей их жизни и существования. Их разум был занят обрядами и вечными опасениями того, чтобы в жертвенных обрядах или мистериях не произошли какие-то неточности. Их боги кажутся нам чудовищными и алогичными, поскольку сами мы принадлежим к миру, воспитанному на арийских принципах, но для этих древних народов их божества обладали непосредственной действительностью и жизненной способностью существ, которых видишь в интенсивных мечтаниях. Завоевание одного города другим в Шумере или раннем Египте вело за собой изменение или же переименование богов и богинь, но оставляло неизменным форму и сам дух культа. Общий характер этой религии не подвергался каким-либо переменам. Герои сна могли меняться, но сон продолжался, и всегда он был одним и тем же видом сна. Первые семитские завоеватели имели достаточно подобную шумерской мысленную структуру, чтобы принять религию завоеванной ими месопотамской цивилизации в качестве собственной, не внося в нее никаких коренных перемен. Египет никогда не познал такого завоевания, которое бы вызвало религиозную революцию. И во времена Птолемееев, и во времена Цезарей его жречество, храмы и алтари по сути своей остались египетскими.

Если победители и побежденные обладали похожими общественными и религиозными привычками, их боги могли жить друг с другом в согласии, объединяться и ассимилировать. Если два божества имели подобный характер, их тут же отождествляли друг с другом. Жрецы, а за ними и простой народ, утверждали, что это один и тот же бог, только почитаемый под различными именами. Такое объединение богов мы называем теокразией; период великих завоеваний около 1000 г. до н.э. был периодом теокразии. На громадных пространствах местные божества расплылись, чтобы предстать в виде одного всеобщего бога. Именно потому, когда иудейские пророки провозглашали в Вавилоне, что имеется только один Бог, Бог справедливости для всей земли, людские умы были готовы воспринять эту идею.