История мира - Уэллс Герберт Джордж - Страница 24

Поэтому сияние величайших интеллектуальных открытий никогда не вышло за очень узкий круг людей, остававшихся в тесной связи с группой философов, которых оба первых Птолемея собрали в Александрии. Оно, это сияние, можно было бы сравнить со светом потайного фонаря, в центре самого фонаря свет мог быть ослепительным, только вот снаружи его никто не видел. Мир шел старым, утоптанным путем, даже не предчувствуя, что засев науки, который когда-то коренным образом изменит его, уже произведен. Мрак религиозной тупости вскоре накрыл и Александрию. В течение тысячи лет темноты посеянные Аристотелем зерна лежали глубоко укрытые. Но после этого они ожили и дали ростки. Буквально за пару столетий произошел широчайший рост знаний, и светлые идеи начали полностью менять всю жизнь человека.

В III веке до нашей эры Александрия не была единственным центром греческого интеллектуального движения. Было множество других городов, в которых, среди разбросанных то тут, то там останков краткосрочной империи Александра, развивалась бурная интеллектуальная жизнь. Таким городом были, к примеру, Сиракузы, греческая колония в Сицилии; был Пергам в Малой Азии, в котором тоже была огромная библиотека. Но этот великолепный эллинский мир внезапно постигло нашествие с севера. Не известные до сих пор северные варвары, галлы, шли теми же самыми путями, по которым когда-то пришли предки греков, македонян и фригийцев. А вслед за галлами пришел новый народ-завоеватель, римляне, которые постепенно порабощали все западные территории гигантского царства Дария и Александра. Это был весьма способный народ, но лишенный воображения, для котрого выгода и закон были важнее искусства и науки. Из Средней Азии тоже появились новые завоеватели, которые разбили и поработили государство Селевкидов, вновь отделяя Запад от Индии. Это были парфяне, орды конных лучников, которые в III веке до нашей эры захватили греко-персидскую державу Персеполиса и Суз точно так же, как до них это сделали персы и мидийцы в VII и VI веке. А с северо-востока близились новые кочевые народы, которые не были ни светлыми, нордическими, ни говорили на арийском наречии: желтокожие, черноволосы орды монголов. Но о них более подробно мы поговорим в одной из следующих глав.

Глава двадцать восьмая

ЖИЗНЬ ГАУТАМЫ БУДДЫ

А теперь мы должны отступить в нашем рассказе на три века назад, чтобы представить житие великого учителя, который был близок к тому, чтобы революционизировать религиозные мысли и чувства практически всей Азии. Этим Учителем был Гаутама Будда, который проповедовал в индийском Бенаресе приблизительно в то же самое время, когда Исайя провозглашал свои пророчества среди израильтян в Вавилоне, а в Эфесе Гераклит проводил мысленные исследования природы вселенной. Все эти люди жили на свете в одно и то же время, в VI веке до рождества Христова, и один о другом ничего не знал.

Этот шестой век по сути своей был одним из самых замечательных в истории человечества. Повсюду - мы еще увидим, что точно так же было и в Китае - людские умы взяли новую смелость. Повсюду стряхивали с себя традиции царства, жречества, кровавых жертв - повсюду теперь занимались и интересовались самыми глубинными и важными проблемами. Может сложиться впечатление, как будто бы в то время человечество, после периода детства, длившегося 20 тысяч лет, достигло возраста юности.

Самая древняя история Индии нам до сих пор известна мало. По-видимому, около 2000 г. д. н. э. с северо-запада в Индию проник народ, говорящий на арийском языке; не известно, то ли это было единоразовое нашествие, то ли целый их ряд - главное, что народ этот закрепил свой язык и свою традицию в северной части Индии. Этим языком был санскрит. В стране рек Инд и Ганг пришельцы застали темнокожее население с более высокоразвитой цивилизацией, но менее сильной волей. Но, похоже, что арии не смешались с местным населением так легко, как это произошло с греками или персами. Они держались от него подальше. Далекое прошлое Индии для историков не вполне ясно, но индийское общество уже с самого начала обладает весьма определенными чертами: оно разделено на несколько слоев, с целым рядом подразделений, оно поддерживает чистоту этих слоев, которым вместе не разрешается ни есть, ни общаться, ни заключать друг с другом супружеских союзов. В течение всей индийской истории этот раздел на касты сохраняется. Благодаря этому, народ Индии отличается от более простых, легко скрещивающихся европейских или монгольских масс населения. По сути своей, народ Индии составляет целый комплекс групп.

Сиддхарта Гаутама был сыном аристократического рода, правящего в маленьком княжестве на склонах Гималаев. На девятнадцатом году жизни его женили с красавицей двоюродной сестрой. Он охотился, развлекался и жил в солнечном мире садов, рощ и залитых водою рисовых полей. И вот посреди именно такой жизни его посетило глубочайшее неудовлетворение. Это было страдание тонкого ума, который ищет для себя занятий. Он чувствовал, что та жизнь, которую ведет, настоящей жизнью не является, это будто бы какой-то праздник - праздник, длящийся слишком уж долго.

Разум Гаутамы был охвачен мыслью о болезни и смерти, о неуверенности и недостаточности всяческого счастья. В таком вот настроении он повстречал одного из бродячих аскетов, которых уже в те времена в Индии было поллно. Эти люди вели суровую жизнь, проводя массу времени в размышлениях и религиозных дискуссиях. О них говорили, что они, якобы, ищут каую-то более глубинную правду жизни, и вот тут-то душа Гаутамы была охвачена непреодолимым желанием, чтобы последовать их примеру.

Он как раз рассуждал над своим решением, как вдруг ему донесли, что жена родила ему первого сына. "Вот он - новый узел, который следует разорвать", - сказал на это Гаутама.

Он вернулся в деревню, сопровождаемый радостными криками соплеменников. Для того, чтобы почтить рождение нового узла, был устроен шикарный пир с танцами баядерок, но ночью Гаутама проснулся в совершенно подавленном состоянии духа, "словно человек, которому сообщили, что дом его горит". И он решил бросить свою счастливую, бесцельную жизнь. Он тихонько подошел к порогу комнаты супруги, и в свете маленькой масляной лампы увидал ее, когда она сладко спала, осыпанная цветами, с сыночком в объятиях. Его охватило непреодолимое желание в первый и последний раз обнять собственного ребенка, но, опасаясь, что разбудит жену, он повернул и вышел в мир, освещенный светлой индийской луной, после чего уселся на коня и уехал.

Той ночью он заехал далеко-далеко, а утром. увидав, что уже находится за границами владений клана, сошел с коня на песчаном берегу реки. Здесь он срезал мечом свои кудри, снял с себя все украшения и вместе с конем и мечом отправил домой. Идя далее, он встретил человека в лохмотьях и поменялся с ним одеждой, после чего, уже лишенный всяческих светских блестяшек, теперь мог свободно отправляться на поиски мудрости. Гаутама направился к югу, к обиталищу отшельников и учителей, которое находилось в Виндийских горах. Там в гротах обитали мудрецы. которые спускались в город за самым простым пропитанием и с помощью живого слова делились своими знаниями с каждым, кто за ним приходил. Гаутама овладел всей метафизикой тех времен, только его живой ум не удовлетворялся готовыми решениями проблем.

Индийский разум всегда был склонен считать будто силой и знаниями можно овладеть путем крайней аскезы, через посты, медитации, самоотречение; Гаутама теперь желал проверить эти взгляды. Вместе с пятью учениками он отправился в джунгли и там предался постам и ужаснейшим умерщвлениям плоти. Слава его разошлась "словно голос громадного колокола, подвешенного у балдахина небес". Только это не дало ему чувства абсолютной истины. Как-то раз он прохаживался и, несмотря на слабость, пытался размышлять. Вдруг он потерял сознание. Когда же он пришел в себя, то понял бесплодность всех известных ему наполовину магических средств постижения мудрости.

И тогда он перепугл товарищей, потребовав обычной пищи и отказавшись от всяческого умервщления плоти. Дело в том, что до него дошло, что если человек должен дойти до какой-либо истины, скорее всего он достигнет этого с помощью нормального мозга, в здоровом теле. Такой взгляд был совершенно чужд понятиям этой страны и этого времени. Ученики покинули его и с печалью возвратились в Бенарес. Гаутама же далее пошел один.