Жизнь Кости Жмуркина - Чадович Николай Трофимович - Страница 76

• Предыдущая
• 76/84
• Следующая

– Пусть остается. – Второй раз за неполные сутки Костя отказывался от посошка. – Выпьем вместе, когда я вернусь. Только учти, пастух из меня неважный.

– Я тебя беру не пастухом, а только подпаском… Ну иди же! А то мы так никогда не разойдемся…

Со скрежетом крутя давно не знавшие смазки педали, Костя на велосипеде повторил тот же путь, который накануне они прошли пешком. Подобным видом транспорта он не пользовался уже лет двадцать и поначалу в своем успехе сильно сомневался, однако стоило только начать, как мышцы сами собой включились в работу. Память тела была надежней памяти сознания.

Хутор, на котором осталась Аурика, почти сразу исчез из виду. Туман быстро рассеивался, и сейчас при свете только-только показавшегося над горизонтом солнца он видел, что каждый клочок этой земли, включая склоны оврагов и вершины холмов, тщательно возделан, что избы-мазанки хоть и убоги на вид, но любовно побелены, что каждую усадьбу окружает аккуратный плетень, что почти во всех дворах уже суетятся хозяева, а над трубами летних кухонь поднимается дымок.

«Брошу все к чертовой матери, переберусь сюда жить и женюсь на Аурике, – подумал он. – Это же волшебный край! Палку в землю воткнешь, и та зацветет. Что я – работы себе не найду? Авось и Верещалкин чем-нибудь пособит».

Словно в далеком детстве. Костя успокаивал себя собственными фантазиями, которые были сейчас его единственным щитом против коварной действительности, навевавшей совсем другие мысли. В грубой, но откровенной форме их можно было сформулировать так: «Прокаженному нельзя жениться и поздно начинать новую жизнь».

Упоминание о проказе вовсе не было поэтическим преувеличением. Недуг, которым он страдал по воле злого рока, для окружающих был куда опаснее проказы. Разящий меч Костиной любви загубил уже немало судеб.

Вскоре он добрался до придорожной закусочной, той самой, где Аурика так лихо отплясывала на столе.

По причине раннего часа закусочная была еще закрыта, что не могло не вызвать у Кости чувства досады. Кружечка пивка ему бы сейчас совсем не помешала.

Дорожные указатели, на которые он так рассчитывал, отсутствовали. Вполне вероятно, что их сняли умышленно, дабы сбить с толку вероятного противника. Пришлось ориентироваться самостоятельно, тем более что кое-какую практику Костя имел. Став спиной к восходящему солнцу, он определил, что налево будет юг, а направо – север. А то, что ехать надо именно на юг, он знал точно.

Первые километров пять Костя преодолел безо всяких происшествий. С горки велосипед катился довольно резво, вот только на подъемах пошаливал, словно бы хотел довести седока до инфаркта.

Движение по шоссе, как попутное, так и встречное, напрочь отсутствовало, и Костя с запозданием вспомнил, что кто-то в его присутствии упоминал про комендантский час, действующий в темное время суток. Оставалось надеяться, что с восходом солнца все ограничения на свободу передвижения сняты.

В самом конце очередного спуска Костя услышал, что его догоняет автомобиль.

Заглушив мотор, он замедлял ход, как бы подкрадываясь к Косте. Не вызывало никакого сомнения, кто из них двоих охотник, а кто – добыча. Глубокие кюветы бегству не благоприятствовали, да кроме того Костя хорошо помнил слова Аурики, советовавшей воздерживаться от опрометчивых поступков.

Тихо шелестя шинами, автомобиль – очень пыльный открытый «козлик» – поравнялся с велосипедистом и принялся отжимать его на обочину. Водитель смотрел прямо перед собой, словно все происходящее его нисколько не интересовало, зато оба его спутника, одетые в обычную для этих мест полувоенную форму, целились в Костю из автоматов.

Впервые черные зрачки смерти смотрели на него так пристально.

Резво соскочив с велосипеда, Костя поднял руки. Затормозил и автомобиль. Автоматные стволы по инерции качнулись вперед, но затем вновь сосредоточили свое внимание на фигуре одинокого велосипедиста.

Водитель, видимо, главный из этой троицы, вытащил откуда-то потрепанную картонную папку и стал неторопливо перебирать хранившиеся там бумаги, пока одна из них не заинтересовала его.

– Иван Скобейда, – прочел водитель едва ли не по складам. – На вид тридцать лет. Высокого роста. Среднего телосложения. Лицо вытянутое, славянского типа. Носит длинные волосы. Мочка левого уха отсутствует. В нижней челюсти четыре зуба из желтого металла.

– Открой рот, – приказал один из автоматчиков, а когда Костя без промедления повиновался, разочарованно произнес: – Не тот…

– Гогошвили Авандил, – продолжал водитель, выудив из папки новую бумагу. – На вид пятьдесят лет. Рост ниже среднего. Атлетического телосложения. Бывший штангист. Глаза карие, на левом бельмо после ожога пороховыми газами. Волосы черные, вьющиеся. На предплечьях обеих рук татуировки в виде черепа, креста, кинжала и змеи.

– Не тот… – вздохнул другой автоматчик и прикладом почесал свой живот.

– Порумбеску Роман, – не сдавался водитель. – На вид сорок пять лет. Рост и телосложение средние. Шатен, волосы короткие. Имеет лобные залысины. Глаза серые. Говорит с акцентом, слегка заикается. Особые приметы отсутствуют. При задержании может оказать ожесточенное сопротивление.

– Похож! – в один голос воскликнули автоматчики и дружно передернули затворы.

От этого пренеприятнейшего звука у Кости, говоря словами пророка Даниила, «ослабли связи чресел и заколотились колени одно об другое».

– Моя фамилия Жмуркин! – фальцетом воскликнул он. – Я могу предъявить документы! Я участник Международного конгресса прогрессивных писателей! Я являюсь почетным гостем вашего правительства! Я не заикаюсь!

– В штаны не наложи, писатель, – хладнокровно прервал его водитель, и опять зашелестел своими бумагами. – Жмуркин, говоришь… Есть такой, Константин Михайлович?

– Так точно!

– Документы, говоришь, при себе?

– Да!

– Бросай сюда, только аккуратненько, без резких движений.

Паспорт красной птицей упорхнул в автомашину и после тщательного изучения был помещен в грозную папочку, которую без преувеличения можно было назвать Книгой судеб.

– Садись в машину, – распорядился водитель, и один из автоматчиков сразу подвинулся, освобождая заднее кресло.

Все это было весьма странно. На каком, интересно, основании прогрессивный писатель Жмуркин оказался в одной компании с явными рецидивистами Скобейдой, Гогошвили и Порумбеску? И куда его собираются сейчас доставить?

– Вы не могли бы объяснить мне суть дела? – Костя облизал пересохшие губы. – Я что, арестован?

– Потом узнаешь. Садись. – Водитель начал проявлять признаки нетерпения, а его приятели вновь потянулись к оружию.

– Ладно. – Костя решил не играть с судьбой в орлянку. – А как же велосипед?

– Про велосипед указаний не было. Хотя можешь взять его с собой. Места хватает.

Когда автомобиль тронулся, Костя, еще не оправившийся от сильнейшего стресса, попросил:

– Ребята, у вас выпить не найдется?

– Воды или чего-нибудь покрепче? – осведомился водитель.

– Чего-нибудь покрепче, – признался Костя.

– Не положено, – ответил водитель с садистским весельем. – В ориентировке есть примечание: «После задержания Жмуркина К. В. его доступ к спиртным напиткам ограничить».

Столь гениальная в своей простоте и емкости фраза могла родиться только в голове директора ТОРФа Верещалкина.

И действительно, по прибытии в город патруль передал Костю прямо в руки Верещалкину, который нынче был подозрительно трезв и чем-то чрезвычайно озабочен. Даже свои знаменитые очки он то снимал, то снова вешал на нос, то вообще прятал в карман. Само собой, что волновало его нечто куда более важное, чем судьба Кости Жмуркина.

– Ты человек самостоятельный, и я не буду выспрашивать, куда ты вчера пропал, – сказал он холодно. – Надеюсь, что в дальнейшем такие фокусы не повторятся.

– Я в штате твоих сотрудников не состою. – После всего случившегося этим утром безоружный Верещалкин был для Кости не указ. – Если что, могу и домой вернуться.

• Предыдущая
• 76/84
• Следующая