Убийство со взломом - Харрисон Колин - Страница 62
- Предыдущая
- 62/91
- Следующая
– Ну, согласиться с вашими доводами мне трудно. Тридцатилетняя работающая женщина имеет большие потребности, нежели подросток, – уперся Маструд, – так что повторяю опять: не может ли для нее существовать иной источник дохода?
– Ей-богу, не могу себе представить подобный источник. – Хотя у этой сволочи, у этого чудовища Джона Эппла и могут водиться денежки.
– Что мне ответить ее адвокату?
– Скажите ему, что предложение моего участия остается в силе, но что я предпочел бы сесть с ней один на один и обсудить это в приватном порядке.
– Она желает общаться только через адвоката.
– В таком случае сообщите ему, что если она передумает, то я к ее услугам и буду рад ей помочь.
Но Маструд вновь покачал головой:
– Нет. Я лишь сообщу, что вы понимаете и принимаете ее условия. Видите ли, передумай она, чего вы, несомненно, желаете, и так как вы уже выразили свою готовность предоставить ей содержание, она может вновь отвергнуть его. Иными словами, если вы выразите желание ей помочь, она не пойдет на это из чувства противоречия, думая, что таким образом подыгрывает вам, пляшет под вашу дудку, что любой ее спонтанный шаг заранее предугадан вами. – Маструд поднял брови, ожидая, пока до Питера дойдет его логика. – Говоря иначе, еще раз не разрушайте ее веры, пускай иллюзорной, что она действует по своей воле и независимо от вас. Это позволит ей в некоторой степени сохранить чувство собственного достоинства, а к тому же и вам может помочь достигнуть желаемого.
– У вас, кажется, уже на все имеются ответы, – заметил Питер.
– Да, кое-какие ответы у меня действительно имеются. Ведь за это вы мне и платите, не так ли?
– Буду знать. – Питер холодно улыбнулся. – Почему-то только я все еще пребываю в сомнениях.
Маструд постучал костяшками пальцев друг об друга, как бы сводя обилие возможных слов к нескольким, самым необходимым.
– Если я и скажу вам почему, это все равно не поможет.
Маленькие пузырьки желудочного сока начали лопаться и жечь где-то в районе диафрагмы, и Питер почувствовал себя глубоко несчастным. Вот так же он сам глядел недавно на Берджера.
– И все-таки скажите.
– Невозможно усвоить нечто, не испытанное на собственном опыте, что относится и к данным словам.
Так вот к чему все свелось. И за это ему придется выложить те немногие деньги, что у него еще остались?
– Вот в чем суть трагедии, – хмуро заключил он.
– Именно! – с готовностью подхватил Маструд, радуясь некоторой перемене в теме разговора и возможности отойти от обсуждения неприглядных деталей еще одного, очередного, скучного бракоразводного дела. – Отсюда и следствие: невозможно поверить чему бы то ни было, пока самолично не откроешь в себе того, что препятствовало этому раньше.
– Например?
– Бросьте, Питер. Не скромничайте. – Маструд задумчиво покачал своей давно не мытой головой. – Ведь вы сами ежедневно сталкиваетесь с таким же печальным обстоятельством.
И это было правдой. Ратуша представляла собой шесть этажей залов и кабинетов, где каждый из ответчиков оспаривал непреложность строго установленных законом норм ответственности в попытках изменить свою судьбу, утверждая, что нет, это невозможно, это не он, он не мог прирезать свою подружку, ограбить склад или универсальный магазин, что неуплата налогов, в которой он обвиняется, – это ошибка, или же, в соответствии с несколько иной тактикой ведения спора, признавая, что да, это он избил и изувечил пятерых стариков, но его, дескать, извиняют обстоятельства, заявляя, что если ему вменят в вину не распространение кокаина, а лишь хранение его у себя в доме, он укажет пальцем на настоящего распространителя. Или же утверждая, что в случае снятия с него обвинения в краже топлива, выделенного для школьных котельных, и перепродаже его на сторону, домовладельцам в бедных кварталах, он выступит свидетелем против того, кто подделывал отчетность и клал в карман взятки; ведь и «согласованное признание вины» – эта движущая пружина всего судебного механизма – есть не что иное, как отказ смириться с участью, которую преступник сам же себе и уготовил.
– Знаете, ведь дело-то как обстоит… – Питер усмехнулся, заметив на лице Маструда нетерпеливое ожидание того, что он скажет. – Я верю в то, что жизнь наша – штука отличная и что большинство людей также отличные люди. Я действительно сохраняю в себе эту веру. Но, как это ни неприятно, надо быть реалистом. Возьмите любой среднестатистический случай. Вы предупреждаете парня, что если он не перестанет бить свою подружку по субботам, она в конце концов разозлится и побежит в полицию. Можете сколько угодно взывать к его разуму, говоря, что ему угрожает взятие под стражу за оскорбление личности при отягчающих обстоятельствах. Я сколько раз сам наблюдал подобное. Люди хотят думать, что судьба человека определяется его умственными способностями, его профессией, воспитанием. Вам известно также, что на нее влияют установленные обществом нормы. А я вот не верю этому. Я хочу сказать, что не говорю тому парню ничего из того, что не было бы ему известно заранее, но человеку можно говорить и говорить без конца о том, как дурно он поступает, а он – и так бывает сплошь и рядом – не будет вам верить или же, наоборот, верить будет, но не будет ничего менять в своей жизни. – Его вдруг осенило. – Вот, например, возьмем вас.
– Меня? – Маструд удивленно нахмурился.
– Вы разжирели. Кровь, должно быть, струится по вашим жилам с великим трудом, медленно, по одной молекуле в секунду. Вы это знаете и знаете, что надо сделать, чтобы это изменить. Так что да, я с вами согласен, согласен больше, чем вы думаете. Могу даже сидеть здесь и обсуждать это все, как будто сказанное меня не касается, однако оно касается и меня. Правда ведь? И разве не это заставляет вас волноваться?
– А я должен волноваться?
– В случае, если я вам небезразличен.
– Небезразличен, но есть и другие, которым вы небезразличны.
Питер забеспокоился, уж не обидело ли Маструда его замечание насчет того, что он «разжирел».
– Почему у меня такое чувство, будто разговор наш перестал быть разговором клиента с адвокатом по разводу? – спросил он.
– Потому что так оно и есть.
Маструд попросил секретаршу некоторое время не соединять его ни с кем.
– Работа для меня не главное. Мне не нравится помогать людям разбегаться в разные стороны, я бы куда охотнее помогал им соединяться. Однако я ясно вижу, что такова жизнь и что я не в состоянии изменить сценарий супружеской трагедии. Поэтому я помогаю вашему брату вновь обрести почву под ногами, исцелиться и извлечь урок. С тем чтобы в следующий раз не повторять своих ошибок. Помогаю людям из хаоса, в который превратилась их жизнь, выстроить что-то стоящее, подобие счастья. Это – в идеальном варианте. А свойство идеалов – прояснять приоритеты. Мой приоритет – это помогать людям выстоять.
– Как раз для этого и я пошел в прокуроры, – встрял в его монолог Питер. – Я думал, что стану помогать…
– О-о, да бросьте вы, – поморщился Маструд. – Звание прокурора понадобилось вам для удовлетворения совсем иных желаний и потребностей. Вам нужна власть, интрига, нужно гарцевать на белом коне – словом, всякое такое, полный комплект. Вы ничем не лучше прочих. Не замечали?
– Вы говорите прямо как моя жена.
– Я с ней незнаком, но выскажу догадку, основываясь на собственном опыте. Помогая другим, она стимулирует и процесс собственного исцеления…
– Да, но…
– Послушайте меня, вы моложе и наивнее, чем себя считаете, – сердито бросил Маструд, – Я и сам через это прошел, и сам все испортил. И она попросила развод. Не потому, что вдруг перестала меня любить, а потому, что, как сильная женщина, сохранила стремление к идеалу и, значит, была способна двигаться к нему. Однако понял я все это лишь постфактум, много времени спустя. Но мне повезло. Я встретил другую женщину, в чем-то даже более привлекательную, хотя в чем-то и уступавшую моей жене. Она была женщиной хорошей, добродетельной, так же приверженной высоким идеалам. Я полюбил ее, я заставил себя забыть свой первый брак и жениться вторично. И несколько лет я был счастлив. Обе мои жены даже подружились. Сумели сделать это ради меня. Вторая жена полюбила моих детей. А однажды я полетел в Чикаго на совещание юристов, обсуждавших какую-то мелочь в законодательстве, мало кому интересную. После основного доклада я спустился в бар отеля, хотел собраться с мыслями, я позвонил жене, она казалась чем-то подавленной, но я не захотел в это вникать. Я болтал какие-то глупости, к помощи которых прибегают, когда хотят, чтобы тебя оставили в покое. Потом я повесил трубку, наверное даже слегка раздраженный этой ее подавленностью. А потом я познакомился там с женщиной, и мы разговорились. Она была очень сексуальна, и по прошествии времени я задним числом понял, что она решила, будто я богат. Женщины склонны к подобным ошибкам, удивительно умея попадать пальцем в небо, видимо, из-за недостатка собственного опыта в этом отношении и собственных средств. Она принялась меня обхаживать. Огромное количество мужчин изменяют, думая, что несчастливы в браке. Другие изменяют просто от скуки. Когда все так просто и легко, забываешь о морали. Мы отправились с ней в постель. Тут она оказалась изумительна. Я решил, что на этом все и кончится, что это будет, так сказать, единичное отклонение от курса. Помню, что, еще лежа с ней в постели, я придумывал, как бы от нее избавиться. Целуя ее, я разрабатывал план безболезненного удаления ее из моей жизни. Но не тут-то было. Она сунула мне в чемодан визитку. Сделала это как нечто само собой разумеющееся. Я не могу ее винить. Поступила как поступила. Ведь точно так же действовал и я. Когда я вернулся, то моя жена, распаковывая чемодан, спросила, что это за визитка. Я соврал что-то насчет возможного поступления в фирму новой сотрудницы.
- Предыдущая
- 62/91
- Следующая
