Практикум для начинающих - Трапезников Владимир - Страница 11

Не расскажи я все это сейчас — пришлось бы давать объяснения потом: у Юлии остался включенным экран, и агенты Службы быстро бы выяснили с каким абонентом она говорила перед смертью.

— Почему так поздно докладываешь?

— Не в состоянии был сразу… — я потупился. — Потом не было условий…

— Бывает, — совсем не начальственным тоном произнес Нард. — Спасибо! Принял.

Он протянул руку, чтобы выключить экран, но вдруг спросил:

— Кстати, почему сообщаешь мне, а не начальнику практики? Кто у тебя?

— Старший следователь Альбин Фогг. Но он отстранил меня от расследования, и с Юлией Фрос я беседовал уже будучи на каникулах, по собственной инициативе.

Признаться, я порадовался, когда Бэр Нард понимающе кивнул.

— Ладно, отдыхай, раз каникулы.

Он выключил экран.

Погасил свой и я. Откинувшись на спинку кресла, блаженно потянулся. «Все! Теперь свобода, и можно предаваться всем удовольствиям мира!»

В сумерках на дорожке я разглядел Любаву. Распахнув дверцу, подал ей руку. Приятное тепло нежной ладони заставило затрепетать сердце.

Гравилет рванулся в потемневшее небо…

Земля внизу была плотно укрыта облаками. Поднявшаяся полная Луна серебрила безбрежный белый океан с замершими в разбеге крутыми валами. Волшебная игра света и тени. Тишина.

Я посмотрел на Любаву. Она спала, привалившись к спинке кресла и подложив под щеку ладонь. Лунный свет играл на рассыпавшихся по плечам волосах, проникал сквозь них, очерчивая нежный изгиб шеи, контур лица…

Что-то радостное, победное зазвучало в душе, и вдруг, неожиданно для самого себя, я отключил автоматику и, заложив глубокий вираж, резко бросил гравилет вниз, к белой пене облаков. В мгновение все изменилось, пришло в движение. Луна сорвалась со своего места и пропала, чтобы тут же возникнуть вновь с другой стороны. Звезды прочертили светящиеся трассы, а впереди возникли ватные горы. Выровняв машину, я на бешеной скорости лавировал между ними, иногда специально вонзаясь в их прозрачную толщу, чтобы затем вновь вырваться на простор чистого неба…

— Сто восьмой, что у вас? — противный бесцветный голос автомат-диспетчера остудил эмоции. — Индивидуальное управление на трассе запрещено! Включите автопилот!

— Опомнился! Черт бы тебя побрал! — тихо выругался я, но подчинился. Впрочем, на этого автомат-диспетчера грех было гневаться — он был из покладистых: терпел мои безобразия, видимо, до тех пор, пока они не стали создавать аварийной обстановки на трассе. Другой бы и секунды не дал порезвиться. Вроде все одинаковые, а вот поди ж ты: как у людей, у каждого свой характер. Не первый раз замечаю…

Гравилет лег на прежний курс.

— Как здорово было! У меня аж дух захватывало.

Оказывается, Любава проснулась и видела, как я резвился подобно молодому козленку. Странно: она ничего не должна была почувствовать, ведь автомат компенсации перегрузок оставался включенным. Смутившись, я пробормотал нечто неопределенное.

— Что ты пел? Будто гимн какой?

«Вот в чем дело! Вот почему она проснулась!»

— Понятия не имею, взбрело в голову на ходу… — действительно, хоть убей, этого я не помнил.

— Жаль… Хотела еще послушать. У тебя очень приятный голос.

— Не расстраивайся. Репертуар у меня богатый. Надеюсь, еще будет возможность проявить свои дарования.

— Зачем откладывать, спой сейчас. — Любава оперла о ладонь подбородок и приготовилась слушать.

— Ну, если хочешь… Досадно, подыграть не на чем…

Но импровизированному концерту не суждено было состояться. Запищал вызов. Кому-то я понадобился среди ночи. Нечего сказать — вовремя! Пришлось, зарычав в душе, нажать кнопку ответчика.

Этого человека сейчас мне меньше всего хотелось увидеть. Впрочем, не только сейчас…

— Практикант Ник! — безо всякого приветствия произнес Альбин Фогг. — Вы грубо нарушили субординацию: о случившемся в первую очередь вы были обязаны сообщить мне. Кроме того, кто дал вам право продолжать работу вопреки моему запрету?! Вашу недисциплинированность я вынужден отметить в аттестации в Академию. Вам надлежит представить подробный рапорт на мое имя с объяснением ваших действий… — Он остановился, разглядев рядом со мной Любаву. Его глаза изучающе уставились на нее. Наконец взгляд уперся в меня: — Хочу предостеречь вас от дальнейших несогласованных шагов и напомнить, что по Уставу курсант не имеет права работать в одиночку без особого разрешения.

Не прощаясь, он отключил связь.

Погасив экран, я откинулся в кресле и захохотал. «Плевать хотел на твои рапорты, выговоры и предостережения!» Забавляло несоответствие каменной физиономии и ярости, клокотавшей в каждом слове Фогга. «Хорошего перца на хвост ему насыпал. Знай наших!»

— Это твой начальник? — спросила Любава.

— Ага… Бывший… — сквозь смех выдавил я.

— Ты курсант Академии Службы космической безопасности?

Я утвердительно кивнул: какие, собственно, причины скрывать это. Но тут же удивленно посмотрел на свою спутницу — как она догадалась? Фогг был в обычном костюме, не в форме. Да и не сказал он ничего такого, прямо указывающего…

— Я его знаю, — ответила Любава на немой вопрос. — Альбин Фогг… Впрочем, удивляться было нечему: отец же рассказывал, что Фогг занимался делом Терфы. Просто в какой-то момент я перестал воспринимать Любаву, как участницу последней экспедиции…

— Как-нибудь расскажу, если хочешь, о нашем знакомстве, — добавила она. — Смотри! Уже прилетели!..

Действительно, гравилет не спеша опускался на зазывно моргающий огонек маячка.

Ночка здесь выдалась — не видать ни зги. Моросил мелкий холодный дождь. Ступив на траву, я поежился в своей легкой рубашке. Любава выглянула наружу и ойкнула. Ее босоножки на высоком каблуке не годились для путешествия по лужам. Без лишних слов я взял ее на руки.

— Показывай дорогу.

Обняв меня за шею, она указала свободной рукой на освещенное крыльцо одного из домов, и я бегом припустил по дорожке. Смеясь, она умоляла меня не поскользнуться. Взбежав по ступеням, я подождал, пока она отомкнула дверь. Так мы и вошли: я — в хлюпающих туфлях и по колено мокрых брюках, она — у меня на руках, тесно прижавшись к груди. Мягкий золотистый свет разлился по прихожей, и в волосах Любавы радужно засверкали мелкие капельки влаги, будто вплетенные нити алмазов. Склонив голову, я робко коснулся ее губ. Она замерла и вдруг ответила страстным поцелуем. Нежная рука легко провела по затылку, и, задохнувшись от счастья, я дал волю переполнявшим меня чувствам…

— Ну что, так и будем стоять? — Любава тихонько засмеялась. — Может, все-таки отпустишь меня?

Я все еще держал ее на руках, привалившись спиной к входной двери.

— Не хочу! — я помотал головой. — Боюсь, исчезнешь.

— Куда я исчезну, дурачок? — она легонько зацепила пальцем кончик моего носа. — Пусти!

Отойдя на несколько шагов, окинула меня критическим взглядом. Скомандовала:

— Давай сюда все мокрое. Да, и брюки тоже! Надо сушить и чистить. А сам отправляйся в ванную — хорошенько прогрейся.

— Ничего, не простужусь.

— Иди, иди, не повредит. Пока будешь париться, я успею умыться и сочинить ужин.

С охапкой моей одежды Любава скрылась за дверью. А я, оставшись в одних трусах, пошел разыскивать ванную.

Пушистый халат был явно не по размеру. Длина еще — куда ни шло: хозяйке он, наверное, был великоват и поэтому доходил мне почти до щиколоток. Но в плечах! Как я не старался запахнуть полы, сходились они лишь где-то на животе. Про рукава и говорить нечего — складывалось впечатление, что я слишком глубоко засунул в них руки. Затянув потуже пояс и повертевшись перед зеркалом, махнул рукой: не являться же на ужин голым. В таком виде и предстал на пороге гостиной.

Стол был сервирован на двоих. Пламя двух фитильков, плававших в ароматном масле, играло на хрустале бокалов, выхватывало из темноты приборы, бутылки с напитками, фрукты. Вкусно пахло жареным мясом. Убедившись, что хозяйка отсутствует, я направился к приоткрытой двери, из-за которой выбивалась полоска света. Осторожно заглянул. Это была спальня. Любава сидела перед зеркалом и, негромко напевая, заплетала косу. Неслышно подкравшись, я замер в двух шагах, чтобы она не увидела моего отражения, и залюбовался ее ловкой работой. Дождавшись, когда она закончит, быстро шагнул, обнял и, рыкнув «ам!», прильнул губами к шее. Она не вздрогнула, не отшатнулась, а, запрокинув голову, прихватила зубами мое ухо. Горячее срывающееся дыхание опьянило меня, бешено заколотилось сердце. Захлестнула волна нежности. Ослабив объятия, я, едва касаясь губами, целовал шелковистую кожу, вдыхая дурманящий аромат. Внезапно Любава вырвалась.