Прокурор - Безуглов Анатолий Алексеевич - Страница 61

• Предыдущая
• 61/123
• Следующая

Эта новость поразила Захара Петровича: значит, жена уже знает! У него сжалось сердце.

- Что Маринке надо? - снова задала вопрос Межерицкая. - Почему вдруг все это выплыло?

И Измайлов рассказал о том, с чего начались для него черные дни, которые продолжаются и поныне. Не скрыл, что все это может отразиться на его служебном положении.

- Ну и дрянь же она! - возмутилась Лиля. - Симпатичная была девка, но дрянь! Ребенок от одного, замуж выскочила за другого. И тебя обманула, и его...

- Зачем ты так, - поморщился Захар Петрович. - Обстоятельства...

- Ерунда! Не вздумай, кстати, клевать на эту удочку, - строго предупредила Лиля. - Повесит тебе на шею дочь, внука...

Борис Матвеевич, молчавший долгое время, вдруг рявкнул:

- Замолчи ты, наконец!

- А почему это я должна молчать? - опешила Лиля.

- Говоришь так, словно речь о каких-то щенках! Это ведь люди! Понимаешь, живые люди! - Он со злостью ударил рукой по баранке. - Ей-богу, лучше помолчи. Ты, Захар, как надумал поступить?

- А ты, Боря, что стал бы делать на моем месте? - вопросом на вопрос ответил Измайлов.

- Дочь есть дочь, - убежденно произнес тот.

- Вот именно! - произнес Измайлов. - Она не виновата! - Он повернулся к Лиле. - Я должен с ней встретиться и сказать правду.

- Ну и глупо! А о Галине ты подумал? - возразила Лиля. - Легко вы, мужчины, относитесь к семье.

...Самым тяжелым для Измайлова были последние ступеньки перед своей дверью. Он решил рассказать Галине все.

Ключ долго не попадал в замочную скважину. В квартиру Захар Петрович вошел с бешено колотившимся сердцем. Были приготовлены первые слова объяснения. Но его встретила тишина. Мертвая тишина. Все окна почему-то были наглухо закрыты.

Тягостное предчувствие холодом обдало душу.

На столе в большой комнате белел лист бумаги.

Измайлов взял его в руки. Галиным почерком было написано всего одно слово: "Прощай". Тут же лежала фотография Марины с маленькой Альбиной на коленях.

И, как последняя капля, как точка, которая отбивала конец чему-то, на столе лежало обручальное кольцо Галины...

* * *

После работы Гранская зашла на рынок за зеленью и овощами. Обещала прийти Вера Самсонова. По холостяцкой привычке Инга Казимировна не баловала себя разносолами, но для подруги решила приготовить что-нибудь вкусное.

Вера пришла в длинном свободном платье из бледно-зеленого японского шелка. Женственная, воздушная. Особую прелесть придавала ей россыпь родинок на шее. Глеб Артемьевич как-то сказал, что эти самые родинки и свели его когда-то с ума.

Самсонова сидела на кухне, пока Инга Казимировна священнодействовала над гуляшом по-венгерски, готовить который научил ее Кирилл.

- Не понимаю я тебя, - сказала Инга Казимировна. - Отпуск, а ты торчишь в Зорянске. Съездила бы куда, встряхнулась...

- Поеду, поеду. И может быть, навсегда, - вздохнула Самсонова.

- Что-что? - не поняла Гранская.

- Ничего, - тихо ответила подруга. - Я так... Понимаешь, Ингуша, год какой-то тяжелый. Ничего не получается. Даже статью, которую заказали в журнале, не могу осилить.

- Спокойное солнце, - сказала Инга Казимировна.

- В каком смысле?

- Ученые считают, что на нашу психику влияет активность вечного светила... Эйнштейн, например, свои знаменитые работы написал в те годы, когда на Солнце были всплески. В это время хорошо творили писатели, композиторы. Берлиоз, Россини, Паганини... А солнечная активность повторяется через одиннадцать лет.

- Тогда подожду, - улыбнулась Вера. - Может, действительно озарит. А пока остается наслаждаться творениями других. Знаешь, я открыла для себя Бальмонта... - Она достала из сумки томик. - Из Москвы друзья прислали...

- Бальмонт... Это тот символист?..

- Ингуша, ну зачем обязательно клеить ярлыки? - как от боли, поморщилась подруга. - Просто прекрасный поэт.

И она, раскрыв книжку, прочла:

- О, люди, я вслушался в сердце свое

И знаю, что ваше - несчастье...

Увидев, что эти строки не произвели на подругу впечатления, она перелистала томик.

- А вот послушай еще:

Я хочу порвать лазурь

Успокоенных мечтаний.

Я хочу горящих зданий,

Я хочу кричащих бурь!

- Слишком много "я", - заметила Инга Казимировна.

- Ладно, - вздохнула Самсонова, пряча книгу в сумку. - У каждого свой вкус... А, между прочим, Бальмонт в свое время был кумир, почище, чем теперь Евтушенко или Вознесенский. Правда, с закидонами.

- Обыкновенный псих.

- Вовсе нет! - возразила Вера. - От поэтического и душевного экстаза...

- Я же говорю, юродивый.

- Бальмонт был образованнейший человек. Читал на всех европейских и древних языках...

- Вернемся к прозе жизни, - сказала Инга Казимировна, ставя приборы на стол. - Лично я голодна, как волк.

- Знаешь, хорошо приготовить - тоже поэзия... Ну и пахнет! Божественно!

Однако к еде она едва притронулась. И чем больше Гранская приглядывалась к приятельнице, тем сильнее замечала в ней какую-то перемену. Синева под глазами, которую не могла скрыть косметика, замедленность, нерешительность в движениях, печальный взгляд.

- Ты плохо ешь, голубушка, - сказала Инга Казимировна. - Я понимаю, другое дело у тебя в саду, на свежем воздухе...

- А мне там нечем дышать, - с каким-то тихим отчаянием призналась Самсонова.

И Гранская поняла, что подруга пришла к ней не для того, чтобы болтать о поэзии... Что-то тяжелое было у нее на душе.

- Я в последнее время часто вспоминаю один случай. Мне отец рассказывал. Он ведь в сорок первом воевал в ополчении под Москвой... Как-то был жестокий бой, погибла масса народу. Отца тоже ранило. Но легко. Ползет он под пулями. Слышит стон. Видит, в снегу, в луже крови, девчонка. Совсем молоденькая, школьница еще. С санитарной сумкой. Отец наклонился к ней, говорит, держись, мол, сейчас я тебя перевяжу и дотащу до наших. Она смотрит на него и головой качает. Отец ей: чего тебе? Попить? И подставляет к губам фляжку. А девочка шепчет: "Поцелуйте меня... Меня еще ни разу никто не целовал..."

Самсонова замолчала.

- Умерла? - спросила Инга Казимировна.

- Отец не знает. Вытащил он ее с поля боя. Отправили в тыл, в госпиталь... И вот я думаю: а была ли у меня в жизни любовь?

- Вот те на! - изумилась Инга Казимировна. - Прожила с мужем полтора десятка лет...

- Ну и что? - перебила ее Вера.

- Да и Глеб...

- Не то, не то ты говоришь, - поморщилась Самсонова. - Не помню, почему и как я вышла за него. Что-то показалось... А на самом деле... она вяло махнула рукой.

- Просто ты вбила себе в голову! - решительно сказала Гранская. Пройдет. Я читала, в семейной жизни бывают кризисы. Первый раз - после женитьбы. Все мы ждем чего-то необыкновенного и разочаровываемся... Второй кризис - когда подрастают дети. Это очень опасный момент. Действительно, Катька твоя почти невеста...

- Катя ни при чем... - Самсонова сцепила свои длинные пальцы. Она сидела некоторое время, потом с болью и отчаянием сказала: - Жить не хочется.

Инга Казимировна испугалась.

- Не говори глупостей! Что ты решила?

- Не знаю, Инга, не знаю. Ничего не знаю. - Вера безвольно опустила руки на стол. - Весь ужас в том, что и хочу уйти от Глеба и не могу... Ты что на меня так смотришь?

- Переживаю за тебя.

- А мне показалось, боишься.

- И боюсь.

- Не надо, - серьезно сказала Вера. - Я не люблю, когда меня жалеют.

У Гранской немного отлегло. Она достала припрятанную пачку сигарет. Но Вера решительно отобрала у нее курево.

- Бросила, так крепись, - сказала она. - Тоже мне, следователь...

- Вот такая ты мне нравишься, - нервно засмеялась Инга Казимировна. Так в чем же дело? Какая муха тебя укусила?

- Все очень сложно...

- Или очень просто... Я дам тебе почитать одну статью в психологическом журнале. Это, по-моему, то, что тебе надо знать. А зная болезнь, можно считать, что уже наполовину вылечилась...

• Предыдущая
• 61/123
• Следующая