Диверсант № 1 - Самаров Сергей Васильевич - Страница 16

• Предыдущая
• 16/72
• Следующая

Джошуа ехал в надежде, что ему не повезет.

Казино не поразило своими внешними атрибутами. Это явно не американский размах. Чуть в стороне машет светящимися крыльями ветряной мельницы «Мулен Руж»,[14] а здесь над входом вертится только небольшая электронная рулетка. Зато публика здесь выглядит более степенной, чем в Лас-Вегасе. Не суетливые нувориши, быстро разбогатевшие и так же быстро стремящиеся разориться, а настоящие европейцы, чувствующие свое превосходство в чем-то другом. И, конечно, никто не ходит здесь в казино в джинсах. Чувствуется воспитанный веками вкус. Хорошее определение, весьма подходящее к моменту, дал когда-то отец Джошуа: «Американцы чувствуют свое внешнее превосходство перед европейцами, а европейцы чувствуют свое внутреннее превосходство над американцами. И потому они никогда не будут любить друг друга». Здесь, на каменных ступенях солидного старинного здания, младший Гольдрайх понял старшего Гольдрайха. И это понимание понравилось ему. Показалось, что такая солидная публика играть будет очень солидно. Они обязаны знать, как следует играть.

И Джошуа смело шагнул в распахнутую швейцаром дверь с твердым желанием проиграть много.

Покупка большого количества самых дорогих желтых фишек сразу привлекла к нему общее внимание. Впрочем, это всегда и обязательно происходило в любом казино и не удивило Джошуа. Просто он не любил ходить лишний раз к кассе, когда умудрялся все спустить в мгновение ока. И за рулеточным столом с его манерой игры деньги и выигрывались, и проигрывались очень быстро. Редко кто делал такие же крупные ставки. Редко кто может позволить себе такое…

И в этот раз произошло то же самое. Джошуа подошел к рулеточному столу вовремя. Крупье только сказал свою традиционную фразу: «Faites les taux, mesdames et messieurs!»,[15] как он сразу вывалил целую горсть фишек на поле «двойного ноля». И не обратил внимания на взгляды окружающих его людей. Это для них такие деньги – возможность купить новую машину или приличный дом, а для него это только ставка. Только ставка, и больше ничего. Впрочем, нет… Для него это возможность почувствовать, как быстрее бегает в теле кровь, как стучит она в висках. Это ощущение момента незнания и невозможности управлять…

Момент безвозвратности судьбы…

Где он, этот момент? Где он?

Джошуа прислушался к себе. Нет, ничего не шевельнулось внутри, и совсем не появилось волнения, когда шарик рулетки, с привычным рокотанием прокатился несколько кругов и остановился там, где Джошуа и хотел, то есть очень далеко от сектора его выигрыша. Джошуа проиграл…

И этот проигрыш заставил его внутренне улыбнуться. Внешняя улыбка в этом случае будет выглядеть отчаянием, бравадой, еще чем-то, что было ему не свойственно. Но внутри он улыбался оттого, что хотел риска. И потому сразу же за таким крупным проигрышем снова поставил горсть фишек на то же самое поле. Любой игрок понимает, что удача и неудача идут полосами. А он сделал ставку, словно не знал этого правила. И даже не дал себе времени успокоиться после первого проигрыша, который другого поверг бы в шок. У Джошуа шока не было. Он сделал ставку, не переводя дыхание.

И проиграл опять. А потом проиграл и в третий раз. За две минуты он проиграл три шикарные машины. Но почему внутри осталось прежнее равнодушие? Никогда не было такого, чтобы игра не заставляла волноваться. Только когда крупно выигрывал – да, тогда он чувствовал к своей судьбе нечто вроде отвращения. Неужели и это теперь его не трогает?

Джошуа проиграл и четвертую ставку. И вконец расстроился. Но не из-за проигрыша, а оттого, что не расстраивается из-за игры, не нервничает.

Чтобы сбросить дурное настроение, он прошел к стойке бара и взял рюмку водки. И после маленького первого глотка почувствовал, как кто-то трогает его за локоть. Джошуа обернулся.

Перед ним стояла пожилая дама из самолета, хозяйка браслета, который забылся как-то за скучной игрой.

– Я рад увидеть, что Париж узнал вас даже трезвую… – сказал Гольдрайх с улыбкой.

– Что? – Дама сурово нахмурилась.

– Вы в самолете сказали мне, что Париж не узнает вас трезвую, а вы не узнаете трезвой его.

– Я так сказала?.. – Она попыталась вспомнить. – Впрочем, я была взволнована предстоящей встречей с городом своей молодости и выпила лишку. В таком состоянии я могу много чего красивого наговорить. Извините меня. Должно быть, я выглядела не слишком хорошо…

В ее возрасте вообще невозможно выглядеть слишком хорошо, если слово «слишком» можно употреблять со словом «хорошо». Но говорить этого женщине нельзя. Джошуа Гольдрайх хорошо воспитан.

– Что вы, вам совершенно незачем просить у меня прощения, – Джошуа поклонился с милой улыбкой. – Вы не совершили ничего предосудительного.

– А-а… – махнула она рукой. – Что я совершила, что я не совершила – это все неважно. Просто у меня дурное настроение. У вас тоже, наверное, скверное настроение. Я видела, как быстро вы проиграли черт-те сколько…

– Разве? – удивился Джошуа. – А мне показалось, что я проиграл совсем немного… И я хотел было пойти проиграть еще столько же.

Пожилая дама посмотрела на него с недоумением и с любопытством. Но тут же дурное настроение вернулось к ней. Джошуа показалось, что он догадывается о причине плохого настроения своей соседки по самолету.

– Вас еще не замучил комиссар Журден?

– Это кто такой? – спросил Джошуа равнодушно, но кровь в теле забегала быстрее. Он почувствовал это. И маленькие молоточки начали постукивать в висках. Началось…

Это гораздо приятнее самого крупного проигрыша!

– Комиссар Журден из уголовной полиции.

– Да, мне звонил какой-то комиссар… Я не понял, что ему надо.

– А вы не встречались?

– Нет.

– Он, говорят, всех пассажиров нашего класса, кого смог найти, донимал наглыми вопросами. Я думала, что и до вас он добрался.

– А что ему надо? – без всякого любопытства спросил Джошуа.

– История произошла неприятная. Я поехала в Европу после смерти своего мужа. У него взрослые дети от первой жены. Она оставила им в наследство какие-то драгоценности. На довольно приличную сумму. И вот одновременно с моим отъездом эти дети заявляют, что из семейного сейфа пропал браслет их покойной матери стоимостью в два миллиона двести тысяч долларов. Это старинный ювелирный раритет. Я этот браслет в глаза не видела, а подозревают меня. Вы же понимаете, каково быть мачехой у взрослых детей. Они меня, мягко говоря, не очень любили. Знали, что я в молодости была танцовщицей в варьете и натурщицей у художников. Это им не нравилось. А я вот горжусь своим прошлым… И горжусь тем, что я провела свои лучшие годы в Париже…

– А какое отношение я могу иметь к этому браслету?

Стало опять скучно, и молоточки в висках стучать перестали.

– Вы сидели в самолете рядом со мной. У меня в руках была сумочка. Так вот, горничная в доме детей моего покойного мужа утверждает, что перед отъездом видела похожий браслет у меня в сумочке, когда сумочка лежала раскрытая в кресле. Сама, наверное, украла этот браслет, а говорит на меня.

– Простите, но я так и не понял своей роли во всей этой истории.

– Я уснула и уронила сумочку. Сосед с заднего ряда сказал комиссару, будто видел, как вы за ней наклонялись. Еще кто-то видел, как вы поднимали что-то с пола.

– Честно говоря, я не помню такого. Хотя, вполне возможно, что я и поднимал вашу сумочку. – Джошуа захотелось зевнуть. – Извините, передайте мой поклон комиссару Журдену, а я продолжу игру.

Он в расстроенных чувствах допил водку и направился опять к рулеточному столу. Надо же, и здесь, оказывается, не его подозревают, а старушку…

На сей раз Джошуа поставил все оставшиеся фишки на «двойной ноль» и выиграл с полтора десятка шикарных машин. Но ему было все равно, выиграл он или проиграл.

Молоточки в висках не стучали…

• Предыдущая
• 16/72
• Следующая