Синеокая Тиверь - Мищенко Дмитрий Алексеевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/106
• Следующая

А девушка не замечала, что она не одна. Чувствовала себя вольготно и привольно; легла на спину, раскинула по воде руки, смотрела в небо и любовалась облаками.

«Миловида!..» – Князь наконец ее узнал. Какое-то мгновение он не мог решить, что ему делать. Стоять и смотреть не к лицу – ведь не молодец уже, да к тому же князь. А подойти не пристало. Миловида узнает, что князь видел ее нагую, и к стойбищу не придет, а убежит, сгорая от стыда, куда глаза глядят…

Волот дождался, пока девушка окунулась в воду, и пошел, делая вид, что никого здесь не видел.

А пришла ночь – места себе не мог найти в просторном княжеском шатре. Ложился спать – не спалось, только то и делал, что переворачивался с боку на бок; садился – опять вставал. Словно дивное видение, представала перед взором и будила воображение та русалка белотелая, девушка божественной красоты. А больше всего, наверное, тревожило, что Миловида была рядом, в соседнем шатре, может, она спала, а может, и нет… Ночь еще не поздняя, может, тоже думает о нем?

«Не для того освободили ее из неволи, – в который раз вспоминал князь Борича и его мудрость, – чтобы снова сделать обездоленной. Понял, какая беда ожидает наделенную божественной красотой рабыню, и выкупил ее». А он, князь Волот, пожалеет ли тем, что не скажет правды о Выпале и о Божейке? Вывезти-то из ромеев вывез, а куда и для кого привез? Выпал сожжен, родители, может, изрублены, а ровесников ее угнали в чужие земли. Конечно, на такую кто-нибудь найдется… Вот только кто он будет? И почему князь должен везти эту красивую девушку для кого-то? Говорил уже и еще раз скажет: такие, как Миловида, созданы богами, чтобы приумножать род людской, производить на свет прекрасных душой и ликом молодцев. Или ему, князю, запретит кто-то взять вторую жену? Если его осудят, объяснит любопытным: «Я хочу, чтобы в Тивери было кому сесть на княжеский престол, чтобы были у меня сыновья-соколы, те, что станут оборонять землю от татей из чужих краев. Это – та, что родит их, продолжит род Волотов и славу Волотов…» Малка будет против? А кто будет ее спрашивать, если она не способна рожать?.. Как он, князь, захочет, так и будет. Да и мать Доброгнева благословит на это. Она знает, каково было Волотам, когда погиб муж ее, князь Ярош, а со временем – и старший сын. Вся надежда была потому на него, Волота, как ныне – на Богданку. Стоит ли колебаться, если так?.. Миловида девушка умная, должна понимать, чего хочет от нее и что даст ей князь: не рабыней и служанкой – властительницей земли Тиверской станет, будет у нее муж, князь-повелитель, свой очаг и свой терем в Черне.

Князь поднялся, даже вотолу набросил на плечи, но дальше шатра не пошел…

«Что я скажу ей? – остановил он себя. – С чего начну разговор? С безысходности, в которой она очутилась, с правды, которую рано или поздно должен сказать? Но правда убьет девушку. Могу ли после этого говорить о любви и о своем желании сделать ее счастливой?.. А сказать должен сейчас. Там, в Черне, пожалуй, не до Миловиды будет, там, может, он не успеет оглянуться, как ее след простынет».

И хотел, и не решался подойти к шатру вывезенной из плена девушки. Правда, ночь не такая уж и поздняя, однако девушка столько недосыпала, столько натерпелась страха за те тревожные дни. Недаром же плескалась в озере, пользуясь тем, что рядом ни души.

Чтобы не быть в одиночестве, князь подошел к страже.

– Кто? – спросили неожиданно и не там, где ожидал.

– Князь. Сторожишь?

– Да. Ночь словно воронье крыло, ничего не видно. Нужно смотреть и смотреть в оба.

– Сторожите. Земля эта хоть и наша, все же незаселенная. И тати, и ромеи могут появиться.

– Для того и костры загасили, княже. Чтобы не привлекли никого.

Волот помолчал и уже тогда, когда собрался идти, сказал сторожевому:

– Снова дождь, наверное, будет. Совсем обложило небо.

Возле шатра Миловиды остановился и прислушался. Спит, наверное, – ни звука, ни ползвука из ее походного жилища.

«Разве позвать? Имею ли право делать так, как хочу?»

Сделал шаг, другой и отвернул полог.

– Миловидка! Эй, Миловидка, слышишь?

Молчание. Прислушался – и уловил негромкое, спокойное дыхание.

Спит. Представил себе, какая она там, за пологом темноты, на расстоянии шага, может, полутора от него, и задохнулся, крепче, чем до сих пор, стиснул полог в руке. Однако не сдернул и не отбросил его как ненужную преграду.

«Я не соблазнитель какой-нибудь!» – одернул он себя, резко повернулся и пошел к своему шатру.

Отбросил вотолу в сторону, одетым рухнул на постель. Долго ли так пролежал, сдерживая свое желание-муку, не помнит. Наверное, долго, потому что, засыпая, уже не сомневался: не сегодня, так завтра, а будет, как захочет. Спал крепко и не сразу услышал, что из-за гор налетела буря, затрепетал шатер. Вскочил, увидел несущиеся по небу черные тучи, как полоснула синим светом молния и ударил с треском отдавшийся многоголосым эхом гром. А вслед за ним ударил по шатру густой и шквальный дождь.

Не успел Волот понять, что происходит кругом, снова полыхнула молния, осветив лиман и лодью в лимане. Снова потряс землю сильный – казалось, совсем рядом ударило – гром.

– О, боженька! – послышался женский голос, и князь сразу догадался, кто кричит. Кроме Миловиды, девушек здесь не было.

Он бросился к выходу, но сразу возвратился назад, нащупывая в потемках вотолу. А молнии, казалось, не угасали, они кромсали небо за неплотной стеной шатра вдоль и поперек, и каждая сопровождалась ударом грома, временами отдаленным, а временами близким и раскатистым.

Выскочив из шатра, Волот натолкнулся на стену ливня и одновременно на еще более отчаянный девичий крик…

– Миловида! – Князь рванул полог и очутился рядом со съежившейся, зовущей на помощь девушкой. – Что с тобой, Миловида?

Словно напуганная коршуном голубка, бросилась она к князю, обхватила руками крепкую его шею, прижалась и заплакала. Была горячая от сна и такая трепетно-доверчивая, такая близкая, что князь задрожал обессилевшим от сладостной истомы телом.

– Успокойся! – утешал ее. – Скажи, почему так испугалась?

– Я боюсь, княже. Кары бога-громовика боюсь! – говорила Миловида и дрожала, словно лист на ветру. – Слышишь, как гремит… И все вокруг шатра бьет, прицеливается.

– Ну что ты! – вздохнул он с облегчением, успокаиваясь сам. – Это только кажется, что все по тебе бьет. Видишь, со мной ничего не случилось. И тебе уже ничего не будет. Успокойся.

Он обнимал и ласкал ее, словно дитя. Наконец почувствовал: мешает намокшая вотола, и сбросил ее одним махом с плеча. Сел и Миловиду устроил поудобней.

«Боже Свароже! – говорил сам себе, задыхаясь. – Она вот здесь, на руках у меня. Льнет, как намокший лист, ищет защиты».

То ли от радости, не понимая, что делает, то ли, наоборот, все понимал и пользовался случаем, – одной рукой прижимал к себе Миловиду, другой гладил, успокаивал, словно хотел убедиться, что это не привиделось…

Волот пьянел от девичьей близости, теряя власть над собой. Прижимал все крепче Миловиду к себе, купаясь лицом в ее распущенных на ночь косах, а потом, ощутив ее горячее дыхание, начал целовать.

Покорная только что девушка превратилась в дикую кошку.

– Княже?! – крикнула она, стараясь вырваться из его объятий. Не в силах сделать это, Миловида уперлась руками в лицо князя. Волот отворачивался, но объятий не ослабил. Он что-то обещал, в чем-то клялся девушке, уверенный, что она не устоит перед его княжьим словом. Ведь сулил ей не безделицу – золотые горы. Но вместо послушания и покорности получил резкий и болезненный удар в плечо.

Отпрянул и только тогда понял, что произошло. Защищаясь, Миловида натолкнулась на притороченный у него к поясу кинжал, выхватила и ударила в плечо, прикрытое лишь сорочкой. Боли, по крайней мере сначала, не чувствовал, но ощущал, как расплывается под рукой липкая и горячая кровь.

В свете сверкавших молний увидел, как сжалась в углу перепуганная происшедшим девушка. Она все еще держала в руках направленный на него кинжал. Желание тотчас угасло, к сердцу подступила злость и обида.

• Предыдущая
• 21/106
• Следующая