Привал странников - Степанов Анатолий - Страница 24

• Предыдущая
• 24/39
• Следующая

- Это почему же? - всерьез заинтересовался Смирнов. - И кто это - вы?

- Мы - поколение с четко определенными границами, - Алик основательно усаживался на своего любимого конька. - Границы эти определила война. Мы это те, кто не воевал, но хорошо помнит войну. Мы - люди рождения с двадцать восьмого года по тридцать седьмой. Мы твердо знаем, что воевавшие, такие, как ты, Санька, спасли нас. И сознаем это не разумом, не логическими построениями, а звериным ощущением тех лет. Эмоциональной памятью о пустом желудке, привычке опасности бомбардировок, о желтом язычке коптилки, о сыпном тифе на вокзалах, о вокзалах, набитых бабами с детьми, неизвестно куда едущими и когда уезжающими. Я помню, Саня, время вашего возвращения. Именно тогда вошла в нас вина за то, что вернулись немногие из вас. Разница между нами и вами от двух до десяти лет, но эта граница решила все. Вы - мужчины, солдаты, мы - пацаны. На всю жизнь робость перед вами и вина. И это - беда наша. Мы навсегда остались мальчишками, боявшимися, не из-за трусости, нет, из-за беспредельного благоговения перед вами, сделать самостоятельный решающий шаг, определяющий историческую значимость того или иного поколения. И не сделавшие этого шага. Поэтому мы, по серьезному счету, взрослые, созревшие для реальных действий люди, никаких действий не совершили, проигрывая по очереди год пятьдесят третий, год пятьдесят шестой...

- Выходит, мы во всем виноваты, - иронизируя, пробубнил Смирнов.

- Не во всем, но виноваты. Скорее даже не вы, а война. Она приучила вас к мысли, что приказ командира - закон для подчиненного. И вы все эти годы ждали приказа. А мы глядели на вас и ждали, что сделаете вы.

- Ты знаешь, Алька, почему самая любимая моя картина - "Зеркало" Тарковского? - перебил его Казарян. - Вот из-за этого чувства неизбывной вины. Вины за все: за прошлое, за настоящее, за будущее всех людей. Вина и боль за то, что нам не дано ничего исправить в этой жизни. Ни ему, ни тебе, ни мне.

- Пытаемся, Рома, пытаемся. Вы заметили, как авангард, яростно бьющийся сегодня за перемены - люди нашего поколения. Мы еще пытаемся сделать тот не сделанный тридцать лет тому назад шаг.

- Что же ты на днях орал, что вы выдохлись, что на пенсию пора? торжествующе уличил Алика Смирнов. - Тогда врал или сейчас врешь?

- Не врал тогда, не вру и сейчас. Конечно, поздно начинать второй раз, в одну и ту же реку не войдешь дважды. Но кому-то надо начинать! Вы одряхлели, как воспитано следующее поколение и кем, мы знаем.

- Вами, вами воспитанное! - уличил уязвленный замечанием о дряхлости Смирнов.

- И нами тоже, - согласился Алик. - Еще одна наша вина...

Зазвонил телефон. Алик снял трубку:

- Тебя, Саня. Махов.

Смирнов взял трубку, долго слушал. Потом сказал озабоченно:

- Да, хреновато у нас с вами получается. Опаздываем. Пусть дома спросит, по приятелям пройдется. - Опять стал слушать. - Ну, тогда пусть по официальным каналам.

Положил трубку, растер ладонями лицо.

- Что там, Саня? - спросил Казарян.

- Водила, который, вероятнее всего, залил из бетоновоза подвал в "Привале", пропал. В журнале диспетчера значится, что он из-за испорченного мотора в ночь с двадцать первого на двадцать второе вынужден был слить бетон на свалке. С ним бы задушевно про эту свалку поговорить, а он пропал.

- Думаешь, они? - осторожно поинтересовался Казарян.

- А кто же еще! - раздраженно ответил Смирнов.

- Тогда вряд ли найдут.

- Вот именно! - Смирнов встал и вышел на балкон. "Привалом" еще раз полюбовался. Опять зазвонил телефон.

- У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Слон. Откуда? От верблюда, обратился к Чуковскому Казарян. Алик снял трубку и скорчил лицо: заткнись, мол, Казарян.

- Да. Да. Да. Спасибо вам большое, - и положил трубку.

- Ну и что тебе сообщили от верблюда?

- Сообщили, что верблюд ждет нас в шесть часов. Санька, иди сюда! позвал Алик. Смирнов вернулся с балкона. - Греков приглашает нас к шести.

Смирнов глянул на часы и взвыл:

- Господи, еще три часа!

- Как раз неторопливо успеем пожрать.

- У меня жрать нечего, - предупредил Алик. - Вообще-то на рынок и в магазин надо смотаться.

- Рынок, магазин отменяется. Все, как один, в "Узбекистан", возгласил Алик и поднялся.

- Лагманчика бы неплохо, - помечтал Алик, - но там очередь всегда.

- Это смотря для кого, - срезал Казарян. - Вперед, бойцы! И бойцы двинулись вперед.

На обширной стоянке у тоскливого квадратного здания они выбрались из казаряновской "восьмерки". Было без десяти шесть.

- А ты что делать будешь? - спросил Алик у Казаряна.

- Я-то? Вас подожду.

В это важное здание Смирнов и Алик проникли без пропуска: от самых входных дверей их уважительно сопровождал молодой предупредительно вежливый помощник Грекова.

Поднялись каким-то особым лифтом и прошли в отдельную коридорную загогулину, в которой находился кабинет Грекова.

Все-таки жидковат современный интерьер: светлое дерево, долженствующее придавать помещению легкость и праздничность, выглядело как покрашенная картонка, которой поспешно и на короткий срок перегородили необъятный нежилой сарай.

Греков, ожидая их в приемной, вяло перебрехивался с хорошенькой секретаршей.

- Ну, здравствуйте, - сказал он, обнял Алика и Смирнова за плечи и повел их в кабинет.

Как был одет Владлен Греков! Светлый, почти белый костюм, ярко-голубая крахмальная рубашка без галстука, голубой замши легчайшие мокасины - все, как влитое, сидело на ладном, ловком теле. Греков за свой стол не сел. Все трое устроились в углу на креслах, у журнального столика.

- Так что же у вас там, братцы мои, произошло?

Братцы рассказали, что произошло. Точнее, один братец - Смирнов.

- Да... Как говорится, формально - прав, а по сути - издевательство. Особенно эти угрозы насчет двадцати четырех часов. - Греков встал с кресла, подошел к столу, сказал в селектор секретарше: - Светочка, с Ларионовым соедини... Если он, конечно, на работе.

Ларионов на работе был.

- Греков. Ты что ж, Сергей Валентинович, заслуженных людей обижаешь?.. Я Смирнова, Смирнова имею в виду... Так ведь боевой конь при звуке трубы... Понимаю тебя, понимаю... Но эти твои угрозы... Учти, мы в обиду наших ветеранов никому и никогда не дадим... Он не будет... - Греков ладонью прикрыл микрофон и спросил у Смирнова: - Саня, не будешь?

- Буду, - голосом из подземелья отозвался Смирнов. Греков захохотал. Отхохотался, снял ладошку с микрофона и сказал:

- Он больше не будет. У меня все.

Греков вернулся к журнальному столику, завалился в кресло:

- Я его не оправдываю, братцы, но его понять можно. Теперь страшнее зверя, чем прокурорский надзор, нет. - Греков был строг, но справедлив в оценках. Оценив все, решил покончить с делами: - В общем, Саня, живи спокойно и спокойно действуй, но действуй в рамках дозволенного. Договорились?

- Я всегда стараюсь действовать в дозволенных рамках, - противным голосом начал Смирнов, но Греков, прерывая, положил руку на его плечо:

- Ну, ну, не ершись, Саня. Я сказал, все будет в порядке, значит, все будет в порядке. По чашечке кофе? Света живо сварганит.

- Нас Роман в машине ждет, - подал голос Алик.

- То-то я смотрю: третьего мушкетера не хватает. Что ж с вами не зашел?

- Счел неудобным, Влад.

- Вот, вот, так и живем! - Греков возмущенно переменил позу: была правая нога перекинута на левую, теперь левую перекинул на правую. - Дела, спешка, суета и условности, условности табели о рангах. Поэтому теряем старые дружеские связи, видимся друг с другом только по необходимости. Когда мы с тобой, Алик, последний раз по-человечески поговорить смогли? У тебя на остоженском новоселье. Это ж года полтора тому назад. Я не ошибаюсь?

- В апреле прошлого года, - уточнил Алик.

- Ребятки, - осенило Грекова, - приезжайте ко мне на дачу в это воскресенье. Старое вспомним, посидим как следует. У меня дача на водохранилище. Да ты же, Алька, у меня там был! Я сейчас один, семья на Рижском взморье...

• Предыдущая
• 24/39
• Следующая