Любовь и корона - Езерская Елена - Страница 37

• Предыдущая
• 37/47
• Следующая

– Карл Модестович, – окликнул его Григорий, – готово все!

– Чудесно, – самодовольно улыбнулся управляющий.

Он любил покуражиться над крепостными, особенно когда старый барон уезжал. Жаловаться на него боялись.

Барон бывал в имении наездами, а управляющий здесь – каждый божий день и час.

– Итак, – тихо сказал Шуллер, подходя к связанному Никите.

Конюх стоял на коленях в сенном углу и с вызовом смотрел на управляющего. Управляющий никогда не решился бы встретиться с ним один на одни – Никита парень был видный, высокий, сильный. Барон всегда брал его в театре на главные роли – героев-любовников играть.

– Отпустили бы вы меня, – попросил Никита, – мне еще репетировать надо.

– Отпущу, – кивнул Шуллер, – если немедленно скажешь, по какому такому поводу и куда ты ночью гонял Бурого!

– Не было ничего. В поле я его выводил, потом через лес – и вниз, к реке.

– Значит, правды говорить не хочешь? Будь по-твоему – выпори-ка, Гриша, его хорошенько. Лупи, до тех пор, пока не скажет, где его носило.

Григорий с извинением занес свой кулачище над Никитой, как вдруг в конюшню зашла Полина – тоже актриса из крепостного корфовского театра.

– За что парня мучаете, изверги? – всплеснула она руками. – Может, и не виноватый он? Может, ему и правда скрывать нечего? Мне сердце подсказывает.

– Сердце, говоришь? Ладно, – ухмыльнулся управляющий и, подойдя к Полине, схватил ее за руку, потом взятой с гвоздя веревкой несильно перевязал ей запястья и велел:

– Тогда вы вместе здесь и посидите по-сердечному. А мы пока подумаем, как с вами дальше быть.

Модестович кивнул недоумевающему Григорию – мол, давай, выйдем пока. Григорий ничего не понял и попытался что-то спросить, да управляющий ему так на ногу наступил, что даже этот неповоротливый и малочувствительный гигант вздрогнул и заковылял к выходу. Выйдя за дверь, Шуллер дал знак Григорию, чтобы стоял тут же и молча слушал, что там в конюшне происходит.

– Как же ты, Никитушка, попался? – доносился до них сладкий голос Полины. – Дай-ка я к тебе поближе сяду, рану твою поцелую – такое лицо красивое разукрасили! Где же ты был, соколик мой, всю ночь пропадал?" Какие у тебя мягкие волосы… И руки сильные… Хочешь, я буду, весь день целовать тебя и всю ночь? Ты только скажи мне… Скажи, где ты был?

– А ты поцелуй меня еще раз да покрепче. И я тебе скажу, – голос Никиты звучал глухо и даже, показалось, грозно.

– Так? Хорошо?

– Да. А ехал я через поле и думал о тебе… Какая же ты подлая дрянь!

– Ах ты, лошадник несчастный! – взвизгнула Полина. – Надеюсь, Карл Модестович своей плеткой живого места на тебе не оставит!

Управляющий рванулся в конюшню и на пороге столкнулся с Полиной, со злостью стаскивающей веревки с рук.

– За содействие благодарен, да только результат – никакой.

– Для тебя никакой, а я знаю: к Аньке он в Петербург ездил, к любимой потаскухе старого барона! С ума он сходит по этой гадине! Влюблен он в нее!

– Уверена? – с подозрением спросил Шуллер. – Он же ничего не сказал.

– А мне и говорить не надо! – кипятилась Полина. – Если бы кого другого дело касалось – мигом язык развязался бы, лишь бы его актерское личико не попортили. А за эту он на эшафот пойдет – выгораживать будет!

– На эшафот, говоришь? – недобро усмехнулся управляющий. – Это мы ему быстро устроим. Григорий! Бей его, пока не разговорится или язык не вывалится!

Григорий укоризненно покачал головой и пошел ломать Никиту. Удары так и посыпались на конюха.

– Ну, так где ты был?! В Петербурге?! Встречался с бароном? О чем ты с ним говорил? Отвечай! – кричал Никите в лицо стоявший над ним Шуллер.

Полина караулила у двери – ее вмешательство было предусмотрено хитроумным управляющим. Прослышав, что Никиту все утро искали, она сама бросилась помогать Шуллеру, и тот велел ей вмешаться и разговорить Никиту, когда допрос с конюха снимать будут.

Полине Никита нравился, да только вот незадача – тот все глаза проглядел ради другой, один для него был и есть свет в окошке, милая Аннушка!

Всех околдовала эта стерва – от кухарки до конюха. А старый барон еще раньше пал жертвой ее хитрости – все для нее делает, наряжает, как куклу, возит за собой в Петербург. И словно ее, Полины, нет на белом свете. Никто не замечает, как она красива, как талантлива. Модестович – не в счет, с ним Полина крутила, чтобы дворовой работы избежать. Не все же Анне в кисеях ходить да на шелках почивать!

– Тпру! Приехали! – раздалось от ворот.

Во дворе остановилась карета барона.

– Модестович, – позвала Полина. – Никак барин возвернулся. И она с ним!

– Что? Не собирался он приезжать, – управляющий не поверил ей и выглянул из конюшни. – Только этого мне не хватало!.. Так, Григорий, брось его здесь, развязать не забудь!

Пусть думают – под копыта попал.

А ты у меня, Никитка, смотри! Узнаю, что ночью сделал что-либо против меня, сгною, запорю!

Карл Модестович бросил плетку в конюшне и пошел навстречу барону и Анне.

– Иван Иванович! Какой приятный сюрприз!.. Здравствуйте, Анна Платоновна… Почему не сообщили? Я бы велел накрыть стол, прибрать комнаты, баньку растопить…

– Некогда мне в бане париться, – прервал его барон. – У меня важное дело к княгине Долгорукой. Сейчас сразу и поеду к ней. До меня дошли слухи, что она хочет завладеть моими землями.

– Откуда подобные подозрения? – вздрогнул Шуллер.

– Известие вчера получил. Найди Никиту, пусть запряжет свежих лошадей.

– Да приболел Никитами потом, Долгорукая – женщина непростая.

Скажете ей все прямо – она тут же примется все отрицать. Слезы прольет, и вы окажетесь во всем виноватым.

И припишут вам оскорбление и навет.

– Но я должен выяснить, что происходит!

– Я вам другое предложу. У меня в имении Марии Алексеевны есть приятель. Время от времени он мне рассказывает кое-что о Долгоруких. Позвольте, я сначала с ним поговорю, все и разведаю.

– Так сделай это поскорее! Я не могу позволить Долгорукой украсть мое поместье!

– Сделаю, – кивнул управляющий. – А вы в дом проходите – может, отдохнете? Сейчас распоряжусь, чтобы под суетились все.

– Некогда мне отдыхать, – остановил его барон. – Лучше покажи, что для спектакля готово. Какую пьесу взял, с кем репетируешь. Я собираюсь звать в гости директора Императорских театров – не хочу перед ним показаться дилетантом.

– Как прикажете, – Шуллер поклонился барону и сделал знак Полине следовать за ним.

– Идем, дорогая, – барон велел Анне взять его под руку, и все вместе они отправились в театр.

Репетиция оказалась в полном разгаре, когда они вошли в зал'. Декорациями барон остался доволен. Улочки Вероны, перенесенные на сцену со старинных гравюр, были как настоящие – и башенки, и балкон, на котором стояла Джульетта.

– Неплохо, совсем неплохо, – похвалил управляющего барон. – А как артисты, готовы?

– Работают, Иван Иванович, стараются. А вот, – Шуллер кивнул Полине, все это время державшейся на отдалении, – наша новая Джульетта.

Полина Пенькова – позвольте рекомендовать, достойна всяческих поощрений.

– Сложнейшая роль, однако, – барон с сомнением посмотрел на Полину, девушку высокую, видную, ей бы Психею иди нимфу какую-нибудь играть, а Джульетта – тонкое, хрупкое создание…

– У нее талант, Иван Иванович, большой драматический талант. Уверен, он безо всякого труда позволит ей перевоплотиться в юную итальянку! – с пафосом сказал управляющий. – Вы увидите: Полина станет звездою нашего театра!

– Ваша милость, – Полина склонилась в глубоком поклоне перед бароном. – Не обижайте, барин. Мы ваше доверие оправдаем. Мы так старались!..

– А я тем временем съезжу в поместье Долгорукой, – негромко сказал Шуллер барону.

Корф согласно кивнул и сел в кресло на первый ряд. Он позвал Анну с собой, но она скромно предпочла остаться у стены. Ей не хотелось казаться барыней среди товарищей по цеху, таких же крепостных, как и она сама.

• Предыдущая
• 37/47
• Следующая