Опыты научные, политические и философские (Том 2) - Спенсер Герберт - Страница 66

Приводить тут примеры из целых фраз было бы не совсем безопасно, так как способ выражения изменяется сообразно силе чувства, которое читатель представляет себе. Относительно же отдельных слов встречается меньше затруднений. Так, например, слово "неужели!", с которым принимается какой-нибудь изумительный факт, по большей части начинается со средней ноты голоса и возвышается со вторым слогом; или если с удивлением смешано и неодобрение, то первый слог будет ниже средней ноты, а второй еще ниже. Напротив, слово "увы!", означающее не возрастание, а ослабление пароксизма горести, произносится голосом нисходящим к средней ноте; или если первый слог взят в нижней части регистра, то второй восходит к средней ноте. В "о-ох!", выражающем нравственное и мускульное изнеможение, мы можем заметить ту же истину, и, если ударение, свойственное этому восклицанию, будет переставлено в обратном порядке, нелепость эффекта ясно покажет, в какой степени значение интервалов зависит от правила, поясненного нами.

Нам остается упомянуть еще об одной характеристической черте речи волнения: об изменчивости диапазона. Здесь почти невозможно представить надлежащие идеи об этом более сложном явлении. Мы должны удовольствоваться простым обозначением некоторых случаев, в которых его можно заметить. В дружеском обществе, например, при появлении желанных гостей во всех голосах происходят изменения диапазона, не только более значительные, но и более многочисленные против обыкновенного. Если на публичном митинге оратора прервет какая-нибудь ссора между теми, к кому он обращается, то его сравнительно ровные тоны станут в резкую противоположность с быстро изменяющимися тонами спорящих. Эта особенность выступает еще определеннее у детей, чувства которых менее стеснены, нежели чувства взрослых. При ссоре или перебранке двух вспыльчивых девочек голоса их пробегают гамму с одного конца до другого по нескольку раз в каждой фразе. В подобных случаях мы опять встречаем тот же закон: потому что мускульное возбуждение высказывается тут не только в силе сокращения мускулов, на и в быстроте, с какой мускульные приспособления следуют одно за другим.

Таким образом, мы находим, что все главные голосовые явления имеют физиологическое основание. Все они - выражения того общего закона, что чувство есть возбудитель мускульного действия, - закона, с которым соображается всякая экономия, не только в человеке, но и во всяком чувствующем создании, и, следовательно, закона, глубоко лежащего в природе животной организации. Поэтому выразительность различных изменений голоса есть явление врожденное. Каждый из нас начиная с младенчества самопроизвольно являл эту выразительность, находясь под влиянием различных ощущений и душевных волнений, порождающих перемены голоса! Сознавая известные чувства и слыша в то же время нами же самими издаваемые звуки, сопровождающие эти чувства, мы усваиваем себе определенную связь между известным звуком и чувством, вызвавшим его. Когда подобный же звук издан кем-либо другим, мы приписываем этому лицу подобное же чувство и путем дальнейшего развития следствий возбуждаем его в некоторой степени и в себе; ибо сознать чувство, испытываемое кем-либо другим, значит вызвать это чувство в нашем собственном сознании, а это - то же, что испытывать это чувство. Таким образом, различные изменения голоса становятся не только языком, посредством которого мы понимаем эмоции других, но вместе с тем и средством к возбуждению нашего сочувствия к подобным эмоциям.

Не имеем ли мы здесь достаточных данных для теории музыки? Эти особенности голоса, означающие возбужденное чувство, суть те самые, которые главным образом отличают пение от обыкновенной речи. Каждое из изменений голоса, признанное нами физиологическим результатом боли или удовольствия, доведено до крайнего своего предела в вокальной музыке. Мы видели, например, что в силу общего отношения между умственным и мускульным возбуждением одной из характеристических черт страстного выражения является сила звука. Сравнительно большая сила звука есть один из отличительных признаков пения, противопоставленного обыкновенной речи. Кроме того, пение характеризуется присутствием тихими (piano) пассажами, отличными от громких (forte) пассажей; наконец, в среднем звонкость голоса при пении несравненно большая, нежели звонкость разговорного языка и, наконец, громкие (fort) пассажи арии суть те, которые должны выражать подъем душевного волнения. Далее, мы видели, что тоны, в которых выражается это волнение, имеют сообразно с тем же законом более звучный тембр, нежели тоны спокойного разговора. Высшая степень этой особенности проявляется также в пении, потому что спетый тон есть самый звучный, какой только мы можем издавать. Еще далее, мы показали, что умственное возбуждение изливается в высших или низших нотах регистра, только изредка употребляя средние ноты. И едва ли нужно говорить, что вокальная музыка отличается именно сравнительным отсутствием тех нот, которыми мы говорим, и обычным употреблением более высоких или более низких нот и что, сверх того, самые страстные ее эффекты обыкновенно вызываются у двух концов гаммы, особенно же у верхнего. Новая черта сильного чувства, объясняемая тем же, состояла в употреблении больших интервалов, чем в обыкновенном разговоре. Эту черту каждая ария или баллада выводит даже за пределы естественного выражения душевного волнения; прибавим еще, что направление этих интервалов, которое относительно удаления или приближения его к средним тонам представило нам физиологическое выражение возрастающего или уменьшающегося волнения, имеет подобное же значение и в музыке. Мы указали еще, что не только крайние, но и быстрые изменения диапазона характеризуют умственное возбуждение, и в быстрых изменениях мелодии мы видим, что пение доводит и эту черту так же далеко, если не дальше. Таким образом, по отношению к силе звука, к тембру, диапазону, интервалам и быстроте переходов пение употребляет и преувеличивает естественный язык эмоций: оно возникает из систематического сочетания тех особенностей голоса, которые суть физиологические последствия живой радости или живых страданий.

Кроме этих главных характеристических черт пения, отличающих его от обыкновенной речи, есть еще некоторые другие, не столь важные, но которые одинаково объясняются как зависящие от соотношения между умственным и мускульным возбуждением; и прежде, чем идти далее, мы должны упомянуть о них вкратце. Так, например, известные страсти, а может быть, и всякие страсти, доведенные до крайности, производят (вероятно, путем влияния их на деятельность сердца) действие, противоположное тому, которое мы описали: они причиняют физическое изнеможение, один из симптомов которого - расслабление мускулов и зависящее от него дрожание тела. Бывает дрожание гнева, страха, надежды, радости; и так как это равно отражается и на голосовых мускулах, то и голос становится дрожащим. В пении это дрожание голоса с большим эффектом употребляется некоторыми вокалистами в очень патетических пассажах; иногда даже, ради этого эффекта, оно употребляется неуместно часто, как, например, Тамберликом. Далее, есть один способ музыкального исполнения, известный под названием stoccato, свойственный энергическим пассажам, - пассажам, выражающим веселость, решительность, уверенность. Действие голосовых мускулов, производящих этот отрывистый стиль, тождественно с мускульным действием, производящим резкие, решительные, энергические телодвижения, означающие соответственное состояние духа; поэтому-то стиль stoccato и имеет тот смысл, который мы обыкновенно ему приписываем. Связные интервалы выражают, напротив того, более мягкие и менее деятельные чувства; и это потому, что они предполагают меньшую мускульную живость, зависящую от более слабой умственной энергии. Различие эффектов, происходящее от различия темпа в музыке, также может быть приписано тому же закону. Мы уже указывали, что учащенные изменения диапазона, обыкновенно вызываемые действием страсти, подражаются и развиваются в пении; здесь надо еще прибавить, что различные степени быстроты этих изменений, свойственные различным музыкальным стилям, суть дальнейшие черты, имеющие то же происхождение. Самые медленные движения, largo и adajio, употребляются там, где нужно изобразить такую унылую эмоцию, как, например, скорбь, или такое спокойное, как, например, почтение; между тем как более быстрые движения, adante, allegro, presto, представляют постепенно возрастающие степени умственной живости, - и это потому, что они предполагают мускульную деятельность, проистекающую от этой умственной живости. Даже к ритм, составляющий последнее различие между пением и речью, вероятно, происходит от сродной же причины. Почему именно действия, возбужденные сильным чувством, стремятся к ритмичности, это не совсем ясно, но что оно действительно так, на это мы имеем различные доказательства, например: качание тела взад и вперед под влиянием боли и горя, трясение ноги в нетерпении или беспокойстве. Танцы представляют также ритмическое действие, свойственное возбужденному чувству. Что речь под влиянием возбуждения приобретает известную размеренность, это мы можем иногда заметить в высших усилиях оратора. В поэзии, той форме речи, которая употребляется для лучшего выражения идей волнения, мы видим развитие этого ритмического стремления. Поскольку танцы, поэзия и музыка сродни между собой и были первоначально составными частями одной и той же вещи, нам ясно, что размеренное движение, общее всем им, предполагает ритмическое действие целой системы, включая сюда и голосовой снаряд, и что таким образом ритм в музыке есть более утонченный и сложный результат этого отношения между умственным и мускульным возбуждением.