Гиперион - Симмонс Дэн - Страница 18

• Предыдущая
• 18/127
• Следующая

Я извлек из ранца ручной фонарь, прикоснулся к одной из створок – и замер. Высокая дверь легко и бесшумно повернулась вовнутрь.

Я вошел в преддверие храма – не могу подобрать другого слова, – пересек погруженный в тишину десятиметровый зал и остановился у противоположной стены. Она была из того же материала, похожего на цветное стекло. Первый витраж светился позади меня, заполняя помещение густым светом тончайших оттенков. Я сразу понял, что в час заката прямые солнечные лучи пронизывают эту комнату насквозь и падают на вторую стену из цветного стекла, осыпая все находящееся за ней радужными стрелами.

Отыскав единственную дверь (ее окаймляла тонкая рамка из темного металла, врезанная прямо в витраж), я прошел внутрь.

По старинным фотографиям и голограммам мы восстановили у себя на Пасеме храм Святого Петра. Это здание – точная копия базилики, украшавшей некогда Древний Ватикан, – имеет семьсот футов в длину и четыреста пятьдесят в ширину. На мессе, которую служит Его Святейшество, может присутствовать одновременно пятьдесят тысяч молящихся. (Впрочем, нам никогда не удавалось собрать там более пяти тысяч верующих. Даже во время ассамблеи Совета Епископов Всех Миров, которая происходит раз в сорок три года.) В центральной апсиде, где установлена копия Престола Святого Петра работы Бернини, высота главного купола превышает сто тридцать метров. Дух замирает!

Но это помещение было куда просторнее.

Я включил фонарь и, оглядевшись в полумраке, обнаружил, что стою в огромном зале, высеченном в сплошной скале. Гладкие стены поднимались к потолку, который находился, вероятно, всего в нескольких метрах от поверхности плато. Никаких украшений, равно как и мебели, здесь не было. Ничто не указывало на предназначение помещения, за исключением предмета, установленного строго в центре этой огромной гулкой пещеры.

Там находился алтарь – пятиметровая квадратная каменная плита, вытесанная прямо из пола пещеры, а над алтарем возвышался крест.

Четыре метра в высоту, три – в ширину. Совершенный контур, вызывающий в памяти изумительные распятия Старой Земли…

Приблизившись, я разглядел в лучах фонаря, что весь он инкрустирован алмазами, сапфирами, кроваво-красными рубинами, ляпис-лазурью, ониксами, горным хрусталем и другими драгоценными камнями. Обращенный широкой стороной к витражу, крест словно ждал, когда самоцветы вспыхнут в лучах заходящего солнца.

Я пал на колени и стал молиться. Выключив фонарь, я подождал несколько минут, пока глаза мои вновь смогли различить крест в тусклом дымчатом свете. Вне всякого сомнения, это был тот самый крестоформ, о котором говорили бикура. И он был установлен здесь многие тысячи лет назад (быть может, даже десятки тысяч), задолго до того, как человечество покинуло Старую Землю. И почти наверняка – раньше, чем Христос начал проповедовать в Галилее.

Я молился.

Просмотрев голограммы, я сижу и греюсь на солнышке. Вчера, обнаружив то, что я теперь называю словом «базилика», я отправился назад и по дороге мельком заметил нечто новое. А именно – на уступе рядом с базиликой есть ступени, уходящие еще дальше в Разлом. Голограммы подтверждают, что они мне не померещились. Ступени эти не так истерты временем, как тропа, ведущая к базилике, но заинтриговали они меня ничуть не меньше. Один Бог знает, какие еще чудеса ожидают меня внизу.

Мир должен узнать о моей находке!

Как это ни парадоксально, именно мне было суждено наткнуться на подобное чудо. Если бы не Армагаст и не мое изгнание, этого открытия, возможно, пришлось бы ждать еще несколько веков. Церковь могла бы погибнуть, прежде чем оно вдохнуло бы в нее новую жизнь.

Но я сделал его!

И теперь я должен выбраться отсюда или хотя бы послать весть о нем.

День 107-й

Я арестован.

Сегодня утром я купался – как обычно, неподалеку от места, где ручей падает в Разлом, – и вдруг услышал какой-то шум. Подняв голову, я обнаружил, что один из бикура, которого я называю Дел, смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Я поздоровался с ним, но маленький человечек повернулся и убежал. Это меня озадачило. Они редко торопятся. Хотя на мне и были штаны, я, наверное, нарушил их табу на обнажение тела, ибо Дел все-таки увидел меня голым по пояс.

Я улыбнулся, покачал головой, оделся и пошел в деревню. Если бы я знал, что меня ожидает, мне было бы не до смеха.

Все Трижды Двадцать и Десять были в сборе и стояли, наблюдая за моим приближением.

– Добрый день, – сказал я, остановившись шагах в десяти от Ала.

Альфа подал знак рукой, и с полдюжины бикура ринулись ко мне, схватили за руки и за ноги, повалили навзничь и прижали к земле. Затем вперед выступила Бета. Из складок одежды она извлекла остро заточенный камень. И пока я тщетно боролся, силясь освободиться, Бета разрезала (или разрезал?) мою одежду сверху донизу и распахнула ее так, что я оказался почти обнаженным.

Когда они насели на меня всей толпой, я прекратил сопротивление. Они уставились на мое бледное, не тронутое загаром тело, и что-то забормотали. Я чувствовал, как бьется сердце.

– Простите, если я нарушил ваши законы, – начал я, – но нет никаких оснований…

– Молчи, – оборвал меня Альфа и, обращаясь к высокому бикура со шрамом на ладони, которого я звал Зедом, сказал: – Он не принадлежит крестоформу.

Зед, соглашаясь, кивнул.

– Позвольте мне объяснить, – начал я снова, но Альфа заставил меня замолчать, ударив по лицу тыльной стороной ладони. От удара у меня зазвенело в ушах, из рассеченной губы брызнула кровь. Однако бил он меня без злобы – так я щелкаю тумблером, чтобы выключить комлог.

– Что нам с ним делать? – спросил Альфа.

– Те, кто не следует кресту, должны умереть настоящей смертью, – ответила Бета, и толпа подвинулась вперед. У многих в руках были заточенные камни. – Те, кто не принадлежит крестоформу, должны умереть настоящей смертью, – повторила Бета, и в ее голосе прозвучала категоричность. Таким тоном произносят ритуальные формулы.

– Я следую кресту! – закричал я, когда меня потянули, поднимая на ноги. Схватив распятие, висевшее у меня на шее, и преодолевая сопротивление множества рук, я поднял его над головой.

Альфа подал знак, и толпа остановилась.

Внезапно наступила тишина. Я слышал, как в трех километрах под нами, на дне Разлома, шумит река.

– Он действительно носит крест, – заметил Альфа. Дел подался вперед.

– Но он не принадлежит крестоформу! Я видел. Это не то, что мы думали. Он не принадлежит крестоформу! – В его голосе звучала жажда убийства.

Я проклинал свою неосмотрительность и глупость. Судьба церкви зависела от моей судьбы, а я поставил ее под удар, вбив себе в голову, что бикура – просто глупые, безвредные дети.

– Те, кто не следует кресту, должны умереть настоящей смертью, – повторила Бета. Похоже, это был окончательный приговор.

В семидесяти руках взметнулись камни, и тут, сознавая, что это мой последний шанс (или окончательное осуждение), я закричал:

– Я спускался со скалы и молился у вашего алтаря! Я следую кресту!

Альфа и все остальные остановились в нерешительности. Я видел, что они пытались справиться с какой-то новой мыслью, и это было для них нелегко.

– Я следую кресту и хочу принадлежать крестоформу, – сказал я со всем спокойствием, на какое только был способен в ту минуту. – Я был у вашего алтаря.

– Те, кто не следует кресту, должны умереть настоящей смертью, – крикнула Гамма.

– Но он следует кресту, – возразил Альфа. – Он молился в комнате.

– Этого не может быть, – сказал Зед. – Там молятся Трижды Двадцать и Десять, а он не из Трижды Двадцати и Десяти.

– Мы знали и до этого, что он не из Трижды Двадцати и Десяти, – сказал Альфа, слегка нахмуривая брови, как всегда, когда ему приходилось обращаться к прошедшему времени.

– Он не принадлежит крестоформу, – сказала Дельта-вторая.

– Те, кто не принадлежит крестоформу, должны умереть настоящей смертью, – сказала Бета.

• Предыдущая
• 18/127
• Следующая