Действо - Болотников Сергей - Страница 2

• Предыдущая
• 2/138
• Следующая

Но минули века, родовые корчи вселенной утихли. Сгинули куда то гиганты и циклопы, духи и дети звезд и обезличенные силы разлились по галактикам. Звезды и планеты перестали танцевать канкан и плавно закружились каждая по своей орбите. Галактики умерили свой пыл и даже попридержали более резвые кварки, хотя те все время старались пересечь скорость света. Темнота перестала бурлить, явив долгожданный покой.

И в наступившей менопаузе на вытертых от времени вселенских подмостках осталось только три персонажа.

Кто их здесь забыл, и для чего вообще их создавали – время уже покрыло тайной. Может быть, кто ни будь из отбуянивших свое хтонических богов и гигантов, а может быть, они были прямым порождением какого ни будь катаклизма, которые иногда принимали самые удивительные формы. Быть может, они сами этого не знали, они совсем ничего не решали, и потому могли только парить посреди пыльной, оббитой вытертым бархатом вселенной с серебряными пуговицами звезд и смотреть вниз. На крошечную голубую планетку с симпатичными завихрениями облаков. И обсуждать.

Это были:

Клоун (белая, вечно улыбающаяся маска, ни одной мысли по лицу не прочесть. Пышные багровые одежды, жесткий характер).

Поэт (Бледный лик, навевающий мысли о крайней стадии аутизма. Белые одежды. Слезы и море вселенской грусти).

Жница (все чин по чину: темный балахон. Под капюшоном скрывается подозрительной формы лицо. В худых руках держит сельскохозяйственный инструмент. Балахон весь в разноцветных бантиках и ленточках, с шеи свисает мирник, на инструменте наляпаны фенечки. Молчит).

Молчанье. Унылое созерцание звезд. Потом:

Клоун: Друзья! Смотрите, как все завязалось!

Поэт: Опять, и уж не развязать.

Жница: Молчит.

Все вместе смотрят вниз.

Поэт (с тяжелым вздохом): Как все запущенно. Печально. А знают ли они?

Клоун: Они, не знают! Они тупы по жизни. Не то, что мы…

Поэт: Умерь гордыню. Не знаю, что и делать. Ты помнишь как все в прошлый раз?

Клоун: Вот была потеха!

Поэт: И нас чуть не сверзили вниз. Мне было страшно.

Клоун: Ты ничего не понимаешь. Ведь в этом радость жизни! Весь кайф!

Поэт: А если все ж сверзят. Что нам тогда?

Клоун: Вселенский кайф. The show must go on! Но к делу… гляньте-ка!

Поэт: Все туже! Почему так происходит? Почему?

Жница: Молчит.

Клоун: Ну, раз нельзя распутать… так можно разрубить!

Поэт: Но ведь тогда… тогда они погибнут.

Клоун: Зато потехи море. Не согласен?

Поэт: Нет! Жизнь священна (для нас во всяком случае).

Клоун: Не для меня…

Поэт (задыхаясь от гнева). Ты… ты клоун убийца из космоса!

Клоун затыкается. Молчание. Все смотрят в разные стороны. Земля под ними лениво чешет по своей орбите.

Клоун: Ну хорошо, я палку перегнул – согласен. Но есть же выход, пусть и без потехи.

Поэт (недоверчиво): Какой?

Клоун (показывая на жницу): Она! Всему приходит срок. Пусть он у них случится раньше!

Ей что, раз плюнуть!

Поэт: И вправду выход. Пусть применит силы… (обращаясь к жнице) милейшая!

Жница: Молчит.

Клоун: Эй, там на баке! Мы с вами речь ведем!

Жница: Молчит.

Клоун и поэт переглядываются друг с другом, а потом выжидающе смотрят на жницу. Та упорно молчит.

Клоун: Какая то ты нелепая.

Альма разбудила своего хозяина как обычно – в семь утра промозглым кутающимся в сумерках утром. Хозяин – Алексей Сергеевич Красноцветов с натугой разлепил глаза, а потом, старчески покряхтев, сел на кровати. Хотя до старости ему было еще далеко – сорок пять лет, скорее самый расцвет, чем начало дряхления. И все же вот так вставать в такую рань уже не так легко как в сгинувшей много лет назад молодости. Не хватает энтузиазма, что ж тут…

Тяжко вздохнув и еще витая в остатках сумбурного утреннего сна, Алексей Сергеевич посмотрел на Альму. Ту явно не мучили проблемы ушедшей молодости – никуда она от нее не уходила, а терзали ее неприятности куда более физического характера, которые заставляли ее низко взрыкивать и умоляюще глядеть на Красноцветова своими медового цвета глазами.

Альма была восточно-европейской овчаркой в самом расцвете сил. Крупная, насыщенного рыжего цвета с угольно черным чепраком. Красивая псина, и с характером. Знакомые, глядя на нее, всегда удивлялись – ну зачем такая роскошная служебная псина скромному бухгалтеру Красноцветову? С какой стати? Разве сумеешь такой рулить? А тренировка, а ОКД с СКД? Говорят, если овчарку не тренировать, она вырастает избалованной и агрессивной, совсем без тормозов. А ее размеры…

Вообще Алексей Сергеевич служебных собак не любил, но с Альмой получилось так, что не взять ее было просто нельзя. Один приятель, человек военный, владелец не менее роскошной (и огромной) овчарки давно предлагал Красноцветову обзавестись животиной.

Тот отнекивался – говорил, мол, собак он любит, но не таких больших, можно сказать декоративных, к тому же…

– Да брось ты, – обрывал его приятель, поглаживая свою зверюгу (выученную кидаться на посторонних молча, что пугало куда больше любого лая) по мохнатой холке, – Декоративная! Ну что за собака? Табуретка лающая, ножки как спички, глаза навыкат. А шейка! Пальцами от так сожмешь, – он поднимал в воздух заскорузлую широкую руку и проделывал в воздухе сложное движение, – и все! Нету псехи! И не пискнет.

Алексей Сергеевич, глядя на это, всегда задумывался, что, возможно, после данного движения не пискнул бы и он сам, доведись ему попасть в этот захват.

– Защиты от нее никакой, – продолжал собачник, – а тем, кто сам защититься не может, собака нужна. Вот такая. – И снова гладил свою зверюгу, а та блаженно жмурилась и прядала ушами.

Красноцветов регулярно отшучивался и делал это до тех пор, пока возле подъезда собственного дома его не встретили две глыбастые, разящие перегаром тени и в мягких матерных выражениях посоветовали расстаться с частью собственного кровного имущества.

Добираться до дома пришлось без пальто и босиком (а был январь и крещенские морозы разгулялись вовсю), и возмущению Алексея Сергеевича не было предела, но опять же пока ему как-то раз не пришла в голову мысль о том, что вместе с деньгами и одеждой неизвестные грабители могли отнять и жизнь. После этого возмущение исчезло, оставив лишь тупой и животный страх, который таился где-то в сердце и выползал каждый раз, стоило Алексею Сергеевичу припоздниться на работе и возвращаться домой по темноте.

Собственно уже тогда дело было решенным. Поняв, что рискует сохранить эту малодушную заячью дрожь навсегда, Красноцветов набрал номер знакомого и уже через неделю был гордым обладателем несуразного щенка – пузатого и толстолапого, а также тяжелого и объемистого хомута на шее коему название – собаковод.

Поначалу было тяжело. Потом он привык. Кроме того, собака (к которой довольно быстро прилипло взятое из какого черно-белого старого фильма имя Альма) была такой милой, что одним своим видом компенсировала все неудобства. Щенки вообще красивы, но этот черный плюшевый медведь с темно-золотистыми наивными глазами бил все рекорды умиления.

Пройдя через обязательные вымоченные полы, погрызенную мебель и плачь по ночам, Альма подросла и вызывала уже не умиление, а смутную тревогу темпами и пределами своего роста. Красоту она, впрочем, сохранила – порода говорила сама за себя.

Алексей Сергеевич не заметил, как стал заядлым собачником. В доме вдруг как-то не заметно появились поводок, ошейник и намордник с садомазохисткого вида стальными бляшками, две расчески – обычная и жесткая щетка, книги по собаководству, средство от ушных клещей, собачий шампунь на полочке в ванной возле его собственного и шерсть по углам ближе к весне. Он познакомился с собачьим контингентом своего дома и их хозяевами – его соседями, о которых Красноцветов даже раньше и не подозревал. У него вошло в привычку к семи вечера выходить на улицу не зависимо от погоды и проводить там около часа, неспешно кружа по двору в компании галдящей и крутящейся под ногами породистой своры. И разговоры у него стали теперь другими – о дрессировке, о породах, о блохах и клещах да о тримминге.

• Предыдущая
• 2/138
• Следующая