Скатерть на траве - Шмелев Олег - Страница 10

• Предыдущая
• 10/19
• Следующая

– Ну сами понимаете, где гулянка – там женщины.

– Вы знали его знакомых?

– Кое-кого видела.

– Что это были за женщины?

– Молодые.

– Вы не пробовали его образумить?

– Это было бы бесполезно.

– У него, если мне не изменяет память, день рождения – двадцать пятое сентября?

– Да.

– Простите, нескромный вопрос: тогда, в семьдесят девятом, вы ведь этот день тоже отмечали?

Пушистые ресницы едва приметно дрогнули.

– Вы уже разговаривали с моей очаровательной тетей?

– Разговаривал.

– Да, отмечали. Не очень-то весело, правда.

– Слава Коротков тоже был?

– Да.

– Между прочим, вы не знаете, как он познакомился с вашим отцом?

– Понятия не имею.

– Отец никогда ничего об этом не говорил?

– С какой стати ему об этом говорить?

– А вы, если не секрет, как относитесь к Короткову?

– Нормально. По-моему, очень приличный человек. Самостоятельный.

– Еще более нескромный вопрос: он за вами не ухаживал?

– Кажется, на такие вопросы можно и не отвечать?

– Не только на такие.

– Ну хорошо. Он учил меня водить машину. И вообще, мы дружим на автомобильной почве… Но какое все это имеет значение? Отец мертв.

– Поверьте, мне самому неприятно ворошить прошлое, вторгаться в вашу личную жизнь. Но необходимо кое-что прояснить. Служба обязывает.

– Прояснить, чтобы бросить тень на отца?

– Вы вначале сказали, что о мертвых или – или… Но есть и другая поговорка: мертвые сраму не имут.

– Мне дорого доброе имя моих родителей.

– Понимаю ваши чувства… Ваш отец, кажется, не очень беспокоился о своем добром имени, но мне не хотелось бы на него покушаться. Вы постарайтесь войти в мое положение. Поверьте, я спрашиваю вас не из праздного любопытства. Существует некая истина, до которой я должен добраться.

– Ничего не имею против.

– Благодарю вас… Так вот, скажите, пожалуйста, кого отец считал своим лучшим другом?

– у него не было друзей отдельно от мамы.

– Мы говорим о последних трех годах. С кем он чаще всего встречался?

– Откуда мне знать? Гости у нас бывали редко.

– А в тот раз, на дне рождения, кто еще был, кроме Славы Короткова?

– Не помню.

– Но все-таки… Вы так молоды… Неужели память уже отказывает?

– Три года прошло… Были какие-то совершенно незнакомые мне люди.

– А Слава с кем?

– Можете записать – он был ради меня.

– Вы же видите – я ничего не записываю. Отец ваш, кажется, испытывал тогда материальные затруднения?

– Я всегда говорила, у моей тетушки язык как помело. Ничего не скажешь, героический подвиг – дать родному брату взаймы полтысячи.

– У меня не осталось впечатления, что она этим хотела похвалиться.

Пушистые ресницы широко распахнулись.

– А у вас, товарищ Синельников, нет такого впечатления, что вы копаетесь в старом, грязном белье?

– Признаюсь – есть. Но тем не менее… Раз уж мы начали, давайте пройдем до конца… Значит, затруднения были, а к декабрю все наладилось. Вы не интересовались у отца, откуда появились деньги?

– Во-первых, я его денег не считала. А во-вторых, к чему вы все это подводите?

– Я просто сопоставляю. А когда приблизительно Коротков познакомился с вашим отцом?

– Ну… кажется, в тот год, когда умерла мама, они уже были знакомы.

– Это понятно, он же был на дне рождения. А что их связывало? Общих интересов как будто никаких. Разница в двадцать два года.

– Об этом вам лучше спросить у Короткова. По-моему, отец никогда не придавал значения разнице в возрасте. Во всяком случае, в отношении женщин.

– Вы его осуждали?

– Ни капельки!

– Марию Лунькову знаете?

– Это Манюня? Еще бы! Последняя любовь…

– Что она собой представляет?

– Проходит под глупенькую, а по-моему, прикидывается. Доила его, наверно.

– Ну я вас утомил… Еще два-три момента, и пора закругляться…

– Ничего. Мне любопытно; меня еще ни разу не допрашивали.

– Но это не допрос. Формально допрашивают не совсем так.

– Тогда надеюсь, что до формального дело не дойдет.

– Я тоже… Скажите, тогда, в прошлую среду, когда случилось несчастье, вы с Коротковым виделись?

– Нет.

– Зачем же вы говорите неправду? Он был у вас. Могу даже назвать время. В половине первого ночи.

Пушистые ресницы сомкнулись, голова поникла, русый локон упал на чистый белый лоб.

– Был. Я ошиблась.

– Он не сказал вам, что произошло с отцом?

– Нет. Он же сам тогда не знал точно. Дал понять, что, возможно, с отцом случилось какое-то несчастье, сказал – он исчез непонятным образом.

– А для чего же он к вам приезжал так поздно? Только для намеков? О чем вы говорили?

– Наверно, хотел как-то смягчить, подготовить…

– Он добрый человек?

– Ко мне Слава всегда относился по-товарищески.

– Хорошо. Извините за назойливость. Вы ведь должны в четверг ехать со стройотрядом на БАМ?

– Должна была… Из-за отца мне разрешили приехать позже… Когда мне будет удобно…

– Ну и правильно. Если я вам не надоел, мы еще как-нибудь поговорим.

– Пожалуйста.

Раньше я в судьбу не верила. Мистика – три листика… А тут поверила…

Это прошлым летом было, я уже у Славки работала. Раз вечером бабуся моя в аптеку попросила сходить, раунатин у нее кончился. Ну топаю в дежурную, на угол Комсомольской и Павловской. А там скверик есть, знаете? Лавочки стоят… Ветрено было, пыльно, в сквере ни собаки, а на одной лавочке под фонарем кто-то сидит.

В шляпе, голова запрокинута. Иду мимо, а он: «Девушка, можно вас на минутку?» Думаю, ханурик какой-то, алкаш, но остановилась. Гляжу – мне в папаши годится, говорю: «Вы, дядя, совесть в чужих очках покупали?» Но вижу: не пьяный. А он: «Если нетрудно – нитроглицерин». Он, видно, в аптеку и шел, да не дошел.

Ну я бегом, в кассе пробивать не стала, говорю в штучном: дайте нитроглицерину, человеку плохо, сейчас вернусь. Ну она поняла, сунула колбочку, я обратно к нему бегом – хорошо, на низком каблуке была. А он уже и «мама» сказать не может. Положила я ему в рот таблеточку, а он пальцами показывает – две надо. Я присела, подождала, пока в себя придет… Ну он быстренько оклемался. Спрашиваю: может, «неотложку» вызвать? Ничего, говорит, уже все в порядке, а как вас зовут? Ну если «как зовут?» – значит, правда все в порядке. Встала я, а он: «Ради бога, ради бога, мое имя Александр Антонович, не подумайте плохого, я вам так благодарен». И так далее. Сказала и я свое имя-отчество, а он в кармане роется – ну, думаю, если сейчас деньги предложит, плюну ему на сапоги, на туфли то есть. А он достает шариковую ручку, красивая такая, фээргэшная, возьмите на память. Я сдуру пошутила – короткая больно память, к ней же нового баллончика не найдешь, а он спрашивает: «Вы курите?» – «Курю, конечно». И он дал мне газовую зажигалку. «Ронсон», дорогая… Я отказывалась, но он за сердце начал хвататься, и пришлось взять. Хотела его проводить, а он говорит: мне тут недалеко. Ну до свидания – до свидания. Я в аптеку, взяла раунатин, расплатилась – и домой.

Зажигалка – люкс. Она какая-то электронная, что ли, камушки вставлять не надо, только заправляй газом. Но я этого дядечку скоро бы забыла, если бы не Славка.

Едем мы как-то из Снегиревки в город, он заводит толковище: то да се, не надоело ли тебе со всякой шантрапой валандаться? В смысле – с мальчишками. А я как раз со своим Витькой разбежалась. Зануда он порядочный. Все хорошим манерам учил – не так повернулась, не туда пошла. На мои мороженое ели, я ему пиво выставляла, а он на мотоцикл откладывает. Говорит, куплю – и махнем на Черное море. Я, значит, на заднем сиденье. И каску на меня наденешь, спрашиваю. «А как же? – говорит. – Так полагается по правилам». Ну и сказала я ему «ку-ку».

А Славка пристал: давай познакомлю с мужиком. Уже немолодой, но к молодым женщинам не ровно дышит. И не жлоб. И деньги есть. И вдовец. И все при нем.

• Предыдущая
• 10/19
• Следующая