Поморы - Богданов Евгений Федорович - Страница 95

• Предыдущая
• 95/141
• Следующая

Под низким избяным потолком тихонько, почти на одной ноте струилась, будто ручеек, колыбельная песенка:

Баю, баю, покачаю

Дитю маленькую,

Дитю крошечную!

Я пойду во торги

И куплю пояски,

Все шелковенькие

К люльке прицепите,

Сашеньку усыпите.

Баю, баю, укачаю…

Это Соня усыпляла шестимесячную дочурку Сашу. Ритмично поскрипывал очеп, колебался от движения зыбки ситцевый полог над ней. Временами Соня переставала качать зыбку и прислушивалась, не раздадутся ли шаги за окном, не стукнет ли в сенях дверь. Сашенька, словно чувствуя беспокойство матери, не могла заснуть, ворочалась и тихонько сучила ножонками под ватным стеганым одеяльцем.

Тревога за мужа все усиливается, но, хоть на душе и муторно, Соня опять принимается за песню:

Сон да дрема

По новым сеням брела,

По новым сеням брела,

Сашеньку искала.

Ино где мне ее найтить -

Тут и спать уложить,

Спать уложить, дитю усыпить

Баю, баю, баю… -

А на улице вовсю гуляет ветер, грохочет шторм. Лежит камнем на сердце тоска. Ой, беда, беда! — всплакнула Соня.

Варвара, свекровь, одевшись потеплее, уже давно ушла на берег встречать Федю и не возвращается. Значит, не пришли до сих пор рыбаки…

Ветер давит на оконные стекла, и они зябко дребезжат в раме. Стучит о калитку витое железное кольцо, повизгивают ржавые дверные навесы.

Тоска. И недобрые предчувствия.

Вынырнув, Федор увидел прямо перед собой какой-то темный бугор, захлестываемый волнами. В первую минуту подумал: Островок… Или камень плоский… Но ведь тут глубоко! Откуда быть камню? А островков тут совсем быть не должно.. Стараясь удержаться на плаву, тяжело взмахивая руками, он все смотрел на этот темный большой предмет и наконец сообразил: Да это же ела днищем кверху! Поплыл к ней. Мокрая одежда, тяжелые бахилы тянули вниз, шапка уплыла. Пряди волос закрывали глаза, и Федор исступленно мотал головой, взлетая на волнах и затем проваливаясь в пучину. С трудом великим домахал до елы, попробовал уцепиться за днище Это никак не удавалось — рука скользила, ногти ломались. Надо с носа, либо с кормы, — сообразил он. И тут до него донесся истошный крик Семена:

— Фе-е-е-едор! Фе-е-е-едор!

— Семе-е-ен! — изо всей мочи крикнул Кукшин, — Семе-е-ен! Я ту-у-у-ут!

Он не видел Дерябина, хотя тот был где-то рядом.

— Дай руку-у-у! Р-руку да-а-ай! — кричал Семен.

— Где ты-ы-ы? — сорванный от напряжения и стужи голос Федора с трудом прорывался сквозь шум моря. — Не вижу-у-у!

— Сюда смотри, я на киле-е-е!

Федор наконец различил в плотных сумерках протянутую к нему руку и, изловчившись, ухватился за нее. Волна, будто на качелях, подкинула Кукшина, и он нащупал свободной рукой окованный полосой железа киль. Собрав остаток сил, выбрался на днище. В животе все ворочалось: порядком наглотался воды. Несколько минут Федор молча отплевывался.

— Ну, брат, хана-а-а! — сказал затем отчетливо и зло. — Слышь, брат? Рыб кормить будем…

— Погоди с отходной-то! — сурово одернул его Семен, который лежал боком на днище. — Бахилы у тя подвязаны?

— Подвязаны.

— Одну завязку дай мне. Я тоже сниму — свяжем весла, чтобы не уплыли…

— Весла? — радостно переспросил Федор. — Неуж-то весла?

— Весла, — повторил Семен. — Когда я вынырнул, так одно мне под руку подвернулось. Поймал. А другое возле борта нашел.

— Ну, Семен, везучий ты! Весла — это хорошо. — Федор одной рукой стал развязывать сыромятный ремешок на бахиле под коленом. Отвязал, хотя кожа размокла и рука плохо слушалась. — Держи!

— Погоди… — Семен половчее передвинул весла, прижатые телом к днищу у основания киля. — Давай! — Связал ремешки, зубами затянул узелок. Свободный конец ремешка умудрился продеть в щель под железную полосу, тоже крепко завязал. — Ну вот и ладно. Как ты? Закоченел?

— Спрашиваешь! — хмуро отозвался Федор, всматриваясь в потемки. — Все одно пропадем. Не утонем, так замерзнем. Мокрехонькие, только что не нагишом.

— Ну-ну! Крепись! Отлив начнется, волна спадет — легче будет.

Федору стало неловко от того, что он вроде бы совсем упал духом. Уже спокойнее спросил:

— А мы ровно на месте стоим?..

— На якоре. Он выпал из елы и за дно зацепился. Только бы трос не перетерло. Перетрет — утащит нас в голомя «Голомя — открытое море (поморское)»...

Федор промолчал. Он думал, как им спастись, и не мог ничего придумать

— Чего молчишь: Живой ли?

— Да живой…

— Зубы-то как?

— До них ли тут?

— Ну ладно, — примирительно сказал Семен. — А я вроде обтерпелся. Теплей вроде стало. Ко всему привычен человек… Эх! — Он крепко, по-мужицки выругался. Потом заговорил с оттенком виноватости: — Прежде мужики в таком дурацком положении богу молились… Николу на помощь звали… А мы вот забыли об этом.

Федор выслушал его молча. Море гремело в потемках, катило лохматые волны и мотало из стороны в сторону утлое перевернутое суденышко. Рыбаков все время окатывало водой. Долго не продержаться, — подумал Дерябин. — Что делать? Попробовать перевернуть елу? На такой волне на киль ее не поставить. Да если бы и удалось, воды полно будет. Ох, беда, беда! Может, придут из села на помощь? Но когда хватятся?

— Федор, а, Федор!

— Чего?

— Так зубы-то не болят? — снова спросил Семен.

Он понимал, что надо раскачать Федора на разговор. Когда молчишь, думы нехорошие роятся в голове, будто злые осы… Семен это знал: бывал на своем веку в передрягах.

— Нет, не болят, — равнодушно отозвался Федор.

Он и в самом деле не ощущал боли, которая так терзала его на берегу.

— С перепугу болеть перестали. Это так. У меня перед выходом на рейд поясницу ломило, а теперь прошло. Давай думать, что делать.

— А что? Видно, так и висеть на днище. Рассвет придет — может, и в голове посветлеет. Тогда, глядишь, что и придумаем.

— Верно. Умная твоя головушка! — похвалил Семен и, помолчав, добавил. — Бочки у нас пропали…

— Спишут, — не очень уверенно ответил Федор. — Хрен с ними, с бочками! Лишь бы самим спастись!

— Да, теперь не до бочек, — согласился Семен, но все же подумал, что если потерянный груз отнесут на них, то придется платить изрядную сумму, такую, какая и во сне не снилась ни ему, ни Федору.

Настроение стало еще мрачнее, и он надолго замолчал. Федор уже подумал, не случилось ли с ним чего: вдруг задремал, еще сползет в воду. Он хотел было окликнуть товарища, но тот и сам, наконец, подал голос.

— Отлив начался. Волна меньше стала.

— Верно. Скорее бы рассвело.

— Ну рассветет еще не скоро Что это?.. Гляди, луч! — воскликнул Семен. — Позади тебя светит. С парохода, что ли?

Федор быстро обернулся, всмотрелся во тьму и разглядел вдали луч света, скользнувший по волнам. А вскоре донесся и слабый гудок.

— Никак нас ищут!?

— Похоже, — отозвался Семен. — На Боевике, верно, пришли. Его фонарь. И гудок его. Только не там ищут…

— Давай покричим.

Оба дружно принялись кричать, но быстро отчаялись в том, что их услышат на таком большом расстоянии.

— Зря кричим. Гудок и то еле слышно, — сказал Семен. — Жаль, огня у нас нет… Сигнал не подать. Ежели до рассвета проищут, тогда заметят.

— Не ушли бы мористее…

— Хоть бы скорее рассвело. Рубаху исподнюю на весле бы подняли.

Слабый луч света, вспыхивавший время от времени, все удалялся. Рыбаки приуныли.

…

— Федор, а, Федор!

— Ну?

— Как ты, живой?

— Чуть живой.

Федор находился в том дремотном, близком к обмороку состоянии, когда уже перестаешь ощущать и холод, и голод, и постепенно погружаешься в небытие. Так случается с путником, застигнутым где-нибудь в пустынной тундре лютой пургой. Выбившись из сил, человек валится в сугроб и медленно погружается в свой последний вечный сон… Усилием воли Федор гнал прочь эту сонную одурь, обволакивающую его тягучей прочной сетью, сколько было возможно, ворочался на смоляном днище елы и все чувствовал, что силы уходят и гибель близка. Ему стало до слез жалко Соню и маленькую дочурку Сашу: Как же они без меня-то будут жить?

• Предыдущая
• 95/141
• Следующая