Ожерелье Иомалы - Богданов Евгений Федорович - Страница 7

• Предыдущая
• 7/20
• Следующая

Иомала хотела, чтобы леса не были пустынными и на земле в светлых жилах горячей кровью билась жизнь, чтобы племя биармов росло и приумножалось.

И, как знак глубокой благодарности к великой Иомале, биармы надели ей на шею массивную золотую цепь-ожерелье и положили на колени чашу с дарами.

Ожерелье свешивалось на грудь статуи. Оно олицетворяло все блага, щедро отпущенные Иомалой своему народу: широким кольцом опоясавшие Ой-Ял рыбные реки и озера, дремучие боры, где водилось немало всякого зверья, высокие травы, целебные коренья и цветы, и выплавленные на небесном огне тихие ласковые зори — утренние на восходе Ораула, вечерние — на его закате.

…Вейкко тенью скользил по тропе. За поясом поблескивал топор, за спиной — тяжелый колчан с луком и стрелами. В ножнах из нерпичьей кожи — кремневый нож. Глаз охотника зорко сверлит тьму. Ухо ловит каждый шорох.

Лунд Ясноглазая надела теплую одежду из вышитого узорами оленьего меха и пошла в ночь, в тихую, серебряную ночь.

Она выбралась на берег Вины и притаилась за кустами ивняка в ожидании Рейе. Богиня Ночи следила за девушкой с ласковой и доброй усмешкой.

Река залита мерцающим серебряным светом.

Вскоре послышались шаги, и сердце девушки забилось от радости. Увидев юношу, она удивилась: он тащил на плече туго набитый мешок.

— Что ты тащишь, Рейе? — спросила Лунд, шагнув к нему.

Рейе сбросил мешок на траву и ответил:

— Сто куниц. Пусть Рутан не пристает к тебе и твоему отцу, как репей.

— А где ты взял шкурки?

— Я их не украл. Я заплатил за них.

— Ты такой богатый?

— Мои руки делают меня богатым. Я заплатил за шкурки кубками из моржового зуба. Зимой я на них вырезывал зверей и птиц.

— Тебе не жалко было их отдать?

— Я сделаю много красивых кубков и других украшений, лишь бы тебе не грозила беда. Смотри, какая луна! Твое лицо похоже на нее. Оно так же прекрасно и чисто! Сядь сюда, на мешок, и будем слушать ночь. Эта рухлядь для того только и годится, чтобы на ней сидеть.

— Мое сердце переполнено счастьем и твоей добротой, — ответила Лунд Ясноглазая. — Спасибо тебе. Завтра мы рассчитаемся с Рутаном. А что скажет отец? Он не любит брать чужое!

— Что принадлежит нам с тобой, то принадлежит и твоему отцу.

— Отец пошел к Иомале проверить стражу, — произнесла Лунд в задумчивости. — Сегодня он сказал мне, что скоро придут нурманны.

— Нурманны хитры, смелы и лукавы. Они не боятся крови. Их руки жадны, а сердца подобны камням.

— Наши охотники прогонят чужеземцев!

— Чужеземцы бывают разные, — говорил Рейе. — Есть и другие пришельцы на Вине. Они называют себя нувеградами. Они построили высокие хижины и живут так же, как и мы: бьют зверя, ловят рыбу, ходят на моржей. Они сеют в землю семена, вырастают высокие травы. С них они опять собирают семена и едят их. Эти люди бежали от своих богачей, которые не дают спокойно жить бедным. Своих богачей они зовут Бо-Яр. Нувеграды не делают нам зла. Старый Пукан говорил, что они помогали нашему народу драться с Вик-Инг.

Лунд слушала Рейе. А он рассказывал ей о нувеградах, о том, какие у них дома, лодки, оружие. Он сказал, что девушки у них круглолицы и красивы, глаза у девушек такие же светлые, как у детей Богини Вод. Иногда их ладьи проплывают по Вине мимо этих берегов, и нувеграды поют свои грустные песни.

Рейе ласково гладил холодные мягкие волосы Лунд, рассыпанные по плечам, черные, как ночь.

А богиня Далага мудро улыбалась им с неба.

Вейкко бесшумно, как лиса на охоте, приближался к храму Богини Вод. Ни одна ветка не хрустнула под его ногами, ни одна птица не выпорхнула вспугнутой из кустов. Он задумался и не подал условного знака. Из-за деревьев послышался окрик, и тотчас с тихим жужжанием пролетела стрела. Старик присел и поторопился отозваться:

— О! Иомала!

Подойдя к ограде, он сказал сторожам:

— Хорошо слушаете ночь. Я принес вам еду.

В лесу заухал филин. Сторожа затихли, прислушались. Лакки — низкорослый молодой биарм в теплой оленьей куртке с кожаным щитом в руке — и другой сторож Тыгу приняли пищу и, сев на обрубок бревна, стали есть.

Вейкко поднялся по шаткой лестнице на дозорную площадку, устроенную на сосне. Сухи ли дрова, приготовленные для сигнального костра? Хворост был сухой. Под ним ком пряжи, пропитанный тюленьим жиром, куски бересты. В берестяной коробке — трут и огниво. Тут же, на суку, висел большой бубен из туго натянутой кожи.

Вейкко обернулся к храму. За высоким частоколом из заостренных бревен высилась статуя Иомалы. Богиня Вод смотрела перед собой на верхушки сосен и елей, на белый лик луны. На губах ее навечно застыла таинственная усмешка. Руки Иомалы, опущенные на колени, держали серебряную чашу с дарами. С плеч до земли спускалось одеяние из драгоценных шкурок соболя. На шее статуи — золотая цепь. В свете луны все блестело и переливалось голубыми огоньками.

Вейкко, приложив руки к сердцу, обратился к Богине Вод. Он просил, чтобы племя биармов жило без нужды и горя, чтобы чужеземцы не причиняли зла. Чтобы леса были полны дичи, озера и реки — рыб, море — моржей и тюленей. Он просил, чтобы никто никогда не болел злой хворью и чтобы биармы жили до ста лет здоровыми и сильными.

Потом Вейкко спустился с площадки. Оставив одного сторожа у ворот, он с другим обошел вокруг ограды. Но никого возле храма не было.

Тихая ночь плыла над древней тайгой.

Лунд и Рейе стояли над обрывом. Перед ними на реке стлалась серебряная дорога в неведомую даль. Чуть колыхалась под берегом трава-осока.

Лунную полосу пересекла большая тень.

Это была ладья.

На ней можно было различить головы и плечи людей. Поблескивали мокрые весла.

— Кто там плывет? — вырвалось у девушки.

— Это, наверное, нувеграды, — приглядевшись, отозвался юноша. — Одна, две, три ладьи… На каждой — десять гребцов. Они плывут к морю.

С поморских ладей приметили парня и девушку на берегу.

На головной ладье кормщик сказал гребцам, на минуту осушившим весла:

— Глянь, братцы! На берегу стоят двое. Видать, биармы.

— Парень да девка! — заметил гребец.

— Им и ночь не в ночь!

Гребцы снова налегли на весла, и ладья стремительно скользнула вперед, к низовьям реки.

Рейе и Лунд провожали поморов взглядами.

Новгородские поселенцы-ватажники шли в Белое море на промысел. Они только еще вечером расстались с женами, с малыми детишками.

С ладей донеслась дружная песня. Она разлохматила тишину и заставила юных биармов прислушаться:

Как по морю, как по морю, морю синему

Плыла лебедь, плыла лебедь с лебедятами,

Со малыми, со малыми дитятами…

Ватажный староста Владимирко, кормщик последней ладьи, веером распустив по широкой груди черную, как уголь, бороду, громким басом поторапливал гребцов:

— Налягте, братцы, на весла! Поднатужьтесь! Дорога не близкая, а прошли мало!

Той же серебряной ночью купчишка Рутан устроил у себя пирушку в честь того, что ему исполнилось пятьдесят лет. Гости сидели застольем перед очагом, славили хозяина и желали ему удачи в торговых делах.

Посреди земляного пола потрескивали смолистые дрова в выложенном камнями очаге. Над раскаленными угольями на вертеле жарился огромный кусок оленины. Виночерпий Сантери, низенький толстый человечек с хитрыми глазками на заплывшем от жира багровом лице, в лисьей безрукавке, надетой на голое тело, едва успевал наполнять деревянные кубки дорогим иноземным вином, много лет хранившимся в погребе купца. Гостями Ругана были родовые старейшины, охотники и воины. На почетном месте в середине застолья высилась нескладная крупная фигура Лайне — военачальника дружины. Этот храбрый сорокалетний муж с носатым грубым лицом и зеленоватыми глазами был мудр, опытен и хитер. Его лоб наискосок пересекал шрам от удара мечом в схватке с норманнами, случившейся много лет назад.

• Предыдущая
• 7/20
• Следующая