Связной - Бодров Сергей Сергеевич - Страница 31
- Предыдущая
- 31/51
- Следующая
Анна еще стояла, ежась от ветра, это было видно в окно, когда доктор Поляков развернул граммофонную трубу, вытащил на стол остатки книг и фотографию красивой молодой женщины в черном оперном платье.
В приемной сидело человек тридцать печальных лиц, были среди них люди издалека, с котомками, все молчали, только иногда кое у кого плакал ребенок.
Один парень проскакал на костылях, какой-то мальчик хотел проскакать следом, но получил подзатыльник от матери.
Окошко регистратуры распахнулось, Анатолий Лукич перегнулся, чтобы накинуть крючок, и громко объявил:
– Па-адходим на запись!
Мешочники вздрогнули и потянулись к окошку.
На окне докторского кабинета тоже были тюль и цветы. Во дворе вяло играли ребята, на подводе сидел бледный дядька без возраста с мелко трясущейся головой. Прошел Влас. А в кабинете шел бесконечный разговор.
– Давно ли болит у тебя? – спрашивал в который раз Поляков.
– Да оно и не болит ужо вовсе, – отвечала бабка.
– А что же пришла тогда? – спрашивал в сердцах Поляков.
– Так вить сгниеть-то рука, батюшка…
– Вот именно, что «сгниеть»… Отрежем тебе руку, будешь знать… Раньше-то о чем думала?
– Дак когда ж раньше-то, работы были, батюшка…
– С этой бумагой иди к Анатолию Лукичу. И следующего зови.
Следующей заходила молодая баба и начинала приветливо раздеваться за ширмой.
«Милая Наденька, здравствуй. Уже шестой день, как на месте. Народ диковат, сослуживцы довольно любезные. Есть толковый фельдшер из разночинцев, две акушерки. Вот, собственно, и весь мой персонал. Народу тьма, болезни запущены (летом никто в больницу не ездит, сенокос, урожай и проч.). Вчера было сорок человек. Надя, сходи посмотри книги – две обязательно: ……………и ……………….. И что увидишь по венерическим. Как мама? Пиши, сестра, тоскливо.
Твой М.»
Вечером втроем пили чай в ординаторской. Анна накладывала варенье в розетки.
– Михаил Алексеевич, а хотите крыжовникового попробовать?
– Крыжовникового? Давайте попробуем…
– Это я в этом году сварить решила из крыжовника, у Пелагеи Ивановны, конечно, лучше получается.
– Да что вы, у вас несомненно лучше, чем у Пелагеи, – подал голос Анатолий Лукич.
– Не знаю, не знаю…
– Сколько сегодня на приеме-то было, Анатолий Лукич?
– Пятьдесят два человека. Двоих положили.
– Да, сейчас дороги развезет, полегче станет. А там, глядишь, и зима. В метель, бывало, неделю никто не приезжает.
Поляков курил, смотрел в окно.
– Пейте чай-то, Михаил Алексеевич, простынет… Да уж и спать пора. Устали, наверное.
– Вон едет кто-то, – сказал Поляков. Во дворе послышался лай. Фельдшер выглянул, крякнув, допил свой чай, и вышел:
– Рано мы спать-то собрались…
– Пойду посмотрю, наверное, роды, – вслед за ним вышла Анна.
Поляков немного побледнел, но остался на своем месте. Он прислушивался к голосам на улице, потом в коридоре раздался протяжный крик.
– Тихо, милая, тихо, сейчас доктор будет, – приговаривала Пелагея.
Поляков вышел в коридор, она спешила навстречу.
– Что там? – сухо спросил он.
– Роженицу привезли с Залесского, посмотрите. Кажется, поперечное положение…
– Ах, это… Что ж, готовьте, Пелагея Ивановна, я в дом за папиросами сбегаю, три минуты.
Поляков миновал сени с плачущей бабкой и сморкающимся мужичком. Они запоздало вскочили для поклона, но он уже пересек двор, поднялся по лестнице, вытащил из ящика стола Додерляйна и быстро перелистал до главки «Поворот на ножку». С книгой в руке он метнулся к выходу, потом вернулся, налил водки из буфета, выпил и побежал назад.
Пелагея ждала с кувшином. На столе лежала девка со спутанными, слипшимися волосами. Доктор осторожно потрогал натянутый, как барабан, сухой живот. Девка протяжно застонала.
– Ничего, ничего, милая, – одобрительно кивала ему головой Пелагея. – Сейчас доктор тебе поворотик сделает, сейчас. Укольчик вколют, и не больно тебе будет, расслабь ноги-то…
– Камфары ей, – словно очнулся Поляков и после того, как Анна намазала ему руки йодом, приступил к внутреннему осмотру.
Так-с, так-с, – бодро приговаривал он, как вдруг замер и уставился на свою руку. На пальцах было что-то действительно странное: какая-то прозрачная липкая кашица, которая доктора напугала. Что это могло быть, он решительно не знал. Поляков сглотнул и почувствовал предательские капли на лбу, но тут Анна спросила:
– Что там?.. О, Господи, это повитухи небось сахару напихали… Сахар, что ли, тебе совали?
Девка застонала еще громче.
– Повитуха сахару вложила. Мол, ребеночек не идет, так они его на сахар выманивают вроде…
Анатолий хмыкнул.
– Ну, дичь… Хорошо, что не солью. Ты зачем им позволила сахар-то пихать?
– Давайте промою…
– Промыть немедленно! Что за черт!
Роженица перекрестилась на «черта» и заскулила с новой силой.
– Что вы, доктор, они и за ноги к потолку могут подвесить, чтобы плод правильное положение принял… Да что тут говорить…
Поляков сполоснул руки и громко объявил, косясь на Пелагею:
– Ну-с, будем делать поворот на ножку.
Девка монотонно орала, хотя ей и ввели обезболивающее. Пелагея сердилась:
– Дыши, как сказано! Слыхала или нет? Собачкой дыши, быстро, туда-сюда!.. А теперь тужься, тужься…
– Пошел, пошел, тужься!
Пелагея помогала снаружи, давя на живот, фельдшер держал крючки, а Анна ловко перехватила появившееся тельце ребенка из рук Полякова. Тот отошел на шаг, не понимая, живой ребенок или нет. Синее тельце потихоньку высвобождалось в руках Анны, Поляков смотрел на него, на нее, потом заметил перепуганную Наталью в дверях, делающую ему какие-то знаки. Потом он увидел, как Анна высоко подняла ребеночка, сильно хлопнула, но ничего не произошло. Она снова хлопнула, прошла секунда, и Поляков услышал крик. И одновременно сердитый голос фельдшера:
– Чего тебе, Наталья?
– Да там, в палате, дядька с горлом кончается…
– Как кончается?
– Да разметал все, по полу бьется, синий уж…
– Зашивайте, Анатолий Лукич, – Поляков вышел и как был, с окровавленными руками, побежал к палатам заразного отделения.
В коридоре стояли больные в синих халатах, заглядывая в бокс через разбитое окно.
Они пропустили врача. На полу в осколках разбитого стекла лежал здоровый мужик в разодранной пижаме. Поляков встал на колени, потрогал пульс, стал делать массаж сердца. Потом полой халата вытер рот, полный пены, и начал искусственное дыхание.
Больные молча наблюдали из сумрака.
– Наталья, – задыхаясь, крикнул Поляков, – позови фельдшера… Или Анну Николаевну…
– Ага… – Наталья побежала по коридору, больные снова сомкнулись.
Поляков все вдувал и вдувал воздух, вытирая рот, появилась Анна, отправила всех по палатам, принялась нажимать мужику на грудь.
– Все, – сказал Поляков, прислушавшись на секунду. – Сердце не бьется.
В прозекторской уже поздно ночью Поляков курил с Анатолием Лукичом.
– Как же я причину смерти установлю? Вскрытие обязательно надо делать.
– Ой, доктор, хлопот потом не оберетесь. Родня замучит, скажут, зарезали в больнице… Согласие надо получить, а согласия они не дадут все равно…
– Да что за чушь, человек умер ведь не от дифтерии… Знать бы надо…
– Да от сердца он умер, миокард у него лопнул, вот и помер, что тут сделаешь… Дифтерия ни при чем.
– Сам знаю, а скажут, от детской болезни не вылечил…
Дверь приоткрылась, вошла Анна с лотком.
– Михаил Алексеевич, я сыворотку противодифтерийную приготовила.
– Да уж, доктор, вы так неосторожно, не жалеете себя.
Поляков засучил рукав, и Анна ввела противодифтерийную сыворотку.
- Предыдущая
- 31/51
- Следующая
