Противостояние - Шидловский Дмитрий - Страница 52

Примерно через полчаса он понял, что преследования можно не опасаться. Вряд ли десантники заметили его бегство. Маловероятно также, что они пойдут в эту сторону, где можно найти лишь глухие деревни и хутора. Павел шел, все еще держа винтовку в руках, но уже более спокойно, с удовольствием вдыхая лесные запахи. Сориентировавшись по солнцу, он повернул на юг и двигался теперь, огибая заросли и перебираясь через овраги.

Примерно через час ему встретился маленький хутор. Павел не стал заходить на него. Хоть он и при оружии, еще неизвестно, как встретят хуторяне человека, явно имеющего отношение к терпящей поражение советской власти. Крестьяне на Вологодчине в массе своей советский строй не приняли.

Вскоре Павел нашел заросшую травой дорожку. Двигаться стало легче. Он прикинул, что по этой тропинке обязательно выйдет на более серьезную дорогу и уже по ней сможет добраться до какого-нибудь населенного пункта, возможно еще не занятого врагом.

Первобытная красота леса все больше очаровывала его. Он старался вспомнить, когда гулял по лесу в последний раз. Дела, дела, и так - до бесконечности. Даже если он по какой-либо причине попадал на природу, то воспринимал ее или как поле боя, или как зону хозяйственной деятельности. А вот чтобы так насладиться красотой дикого леса...

- Стой! - Голос из зарослей прозвучал внезапно, как выстрел.

Павел остановился. Все в нем напряглось. "Наши или нет?" - промелькнула мысль.

Из-за дерева вышел бородатый мужик в рубахе, широких штанах и сапогах. В руках он держал обрез трехлинейки, наведенный на Павла. Тут же, справа и слева, за спиной Павла, появились еще два человека. Один молодой, безусый, лет двадцати - двадцати пяти, в картузе, майке, широких промасленных штанах и сапогах. Он сжимал в руках револьвер. Третий, грузный, бородатый и одетый как первый мужик, был вооружен карабином. "Бандиты, кулаки", - с замиранием сердца подумал Павел.

- Куда путь держишь, мил человек? - осведомился первый мужик.

- Домой, - машинально ответил Павел.

- Где же дом твой, человече? - склонил набок голову мужик.

Павел промолчал.

- Ты винтовочку-то брось, - произнес мужик, целясь в сердце Павлу.

Тот подчинился.

- Михалыч, - окликнул его молодой, - это же коммунист, верно?

- Ясно дело, коммунист, - отозвался первый мужик.

- В расход? - спросил молодой.

- Не спеши, Трофимка, - прогудел сбоку грузный. - Северороссы-то уж близко. Может, у господ офицеров допросить интерес случится. И нам от того прибыток, али медали могут дать.

- Обыщи его, - бросил первый мужик. Молодой засунул револьвер за пояс, подошел к Павлу со спины, полез ему за пазуху, нащупал пустую кобуру, напрягся. Быстрым движением Павел ухватил парня за руку, подсел и бросил его через себя. Опустившись на колено, он мгновенно выхватил пистолет. Выстрелив в первого мужика, повернулся, всадил вторую пулю в грузного. Вскочил и тут же выстрелил вниз, прямо в сердце молодому. Вся схватка заняла не больше трех секунд. Обведя взглядом поле боя, он обнаружил, что грузный и молодой не подают признаков жизни, а вот первый мужик, кряхтя и постанывая, корчится на тропинке, держась за живот.

Держа оружие на изготовку, Павел подошел к нему. Глядя в глаза своему убийце, мужик злобно процедил:

- Иуда.

- Советскую власть победить нельзя. - Павел прицелился и выстрелил.

Мужик дернулся и затих. Павел отошел назад, подхватил свою винтовку, снова посмотрел на поверженных врагов и произнес:

- Ну, Лёха, спасибо тебе. Если бы не твоя наука... Ладно, идти пора.

Часть 2

ГОСПОДА ПРЕЗИДЕНТЫ

Эпизод 5 РАЗДЕЛ

Грохот канонады непрерывно несся с позиций. Уже десятый день Советская армия* штурмовала Новгородский укрепрайон. "Опять, - злобно думал Павел, кутаясь в офицерский полушубок в своем блиндаже. - Опять мы штурмуем эту крепость. Опять кладем сотни и тысячи людей за каждый километр".

* В 1943 году в СССР неожиданно стали именовать армию не "Красной", а "Советской". Термин "Красная армия" сохранился, но употреблялся в основном идеологами, и то не слишком часто. Эта смена терминологии удивительно совпала со сменой военной формы, когда в армии вновь появились погоны. В том числе золотые на парадной форме у офицеров! Ведь незадолго до этого термин "золотопогонник" однозначно воспринимался как синоним "враг советской власти". Во многом изменился и тон пропаганды. Большинство наблюдателей сходятся на том, что это было связано с отходом Сталина от коммунистической интернациональной доктрины в сторону строительства мощной империи.

Хотя все офицеры из тех, кто был здесь в сороковом, в один голос говорили, что сейчас советские войска действовали куда более грамотно и слаженно, потери все же были огромны. Было видно, что не изменилась главная концепция боя в обеих армиях. Северороссы действовали по принципу "Боеприпасов не жалеть, людей беречь". И это были не просто слова, а конкретный приказ командования, содержавшийся в каждом втором перехваченном сообщении. С боеприпасами у северороссов, похоже, действительно было все нормально. На любом рубеже они воздвигали стену огня, не предпринимали ни одного наступления без такой артподготовки, что, казалось, само небо раскалялось и плавилось. И людей они берегли. Не развивали наступление, если, заняв населенный пункт или высоту, были бы вынуждены дальше идти на стратегически невыгодную территорию. Отступая, предпочитали отойти на пять-семь лишних километров, чтобы закрепиться на возвышенности и дальше обороняться с нее.

Когда Советская армия перешла в наступление в сорок третьем, артподготовки тоже проводились. Но все же, хоть и не явственно, действовал принцип "боеприпасы беречь, людей - нет". Командование постоянно требовало как можно большего продвижения фронта, даже если в этом не было тактической необходимости, настаивало на взятии населенных пунктов к праздникам и памятным датам, очень жестко распределяя лимиты на боеприпасы... и весьма спокойно реагируя на цифры потерь, если они сопровождались успехом.

Привычка северороссов "осторожничать", избегать лобовых ударов, сдавать территории, чтобы избежать лишних потерь, вызывала у советских офицеров разную реакцию. Для кого-то это было свидетельством их природной трусости и "хилости духа", другие же, хоть и вполголоса, говорили о привычке сохранять людей и гуманизме командования противника. Сам Павел признавался себе, что прошел немалую эволюцию в этом вопросе. Когда осенью сорок первого фронт удалось стабилизировать, но северороссы продолжали наступать на некоторых направлениях, он поражался их "нерешительности", объясняя это боязнью буржуазного режима вызвать недовольство народа большими потерями. Потом, когда узнал, что, вопреки основным постулатам военного искусства, северороссы умудрялись в наступательных операциях нести даже меньшие потери, чем Красная армия в обороне*, что-то неприятно кольнуло его под сердцем. В сорок втором Красная армия предприняла неудачное наступление на северном фронте, и ее потери минимум в пять, а на некоторых участках и двенадцать-пятнадцать раз превышали потери обороняющихся северороссов. Тогда он впервые подумал, что в советской военной доктрине заложено что-то неправильное... Не с военной точки зрения (доктрина позволяла быстро захватывать территории и громить врага), а с человеческой. Ему впервые подумалось, что, может быть, Алексей и прав, утверждая, что для коммунистов люди лишь разменная монета, расходный материал для экспериментов и достижения своих целей. Он гнал от себя эту мысль, но она упорно возвращалась, не давая покоя.