Опалы Нефертити - Бобев Петр - Страница 8
- Предыдущая
- 8/50
- Следующая
С того места, где он лежал, осужденный мог видеть в двадцати шагах от себя все свое селение. Оно представляло собой несколько навесов, которых было столько же, сколько пальцев у него на руках. Навесы были сплетены из веток и покрыты листьями. По одному на человека. Мужчины сидели снаружи, скрестив ноги, и готовили свои копья, приделывая к ним новые наконечники из камня, из разбитой бутылки или из фаянсовых изоляторов с телеграфных столбов. А для того чтобы придать им необходимую форму, попросту обгрызали их зубами. Такие наконечники непрочны, они ломаются после первого же броска. И каждый раз надо делать новый. Другие шлифовали свои каменные топоры, которые не надеваются на рукоятку, а прямо берутся в руку. Третьи обстругивали лангуро — в одно и то же время нож, щит и приспособление для метания копий. Четвертые скоблили каменными ножами свои бумеранги. Возле мужчин вертелись собаки, тощие и голодные, как и их хозяева. С ними племя ходило на охоту за кенгуру, собаки приносили убитых бумерангами птиц или же сами бумеранги, если они почему-либо не возвращались. Женщины плели из своих волос мешочки для собранных фруктов, размалывали семена травы, положив их на камень и ударяя сверху другим камнем, готовили пищу в деревянных корытцах, которые ночью служили колыбелями для грудных детей. Все они, мужчины, женщины и дети, были совершенно голыми, если не считать сплетенных из крепкой травы поясков для подвешивания добычи да повязок из эвкалиптовой коры на головах, которые не давали волосам падать на глаза. Только на ногах было нечто вроде сандалий, тоже из эвкалиптовой коры. На руках надеты браслеты из перьев попугая. Женщины украшали волосы цветами. А с другой стороны, за пределами селения, стояла уединенная хижина юношей, которые не имели права жить вместе с семейными, так как еще не прошли обряда посвящения. Юноши стояли прямо, как журавли, согнув одну ногу и упершись ею в колено другой, и разговаривали по-мужски.
Гурмалулу невольно предался воспоминаниям. Когда-то и он, как все, жил в хижине юношей. Он поселился там после того, как ему сказали, что он уже достаточно вырос и что стыдно все время вертеться возле своей матери. А до того времени он делал все, что ему заблагорассудится. Черные родители — не такие, как белые. Они все позволяют своим детям. Они учат своих детей, что и как надо делать, но не наказывают и не бьют их. Вот и сейчас Нгалбара показывал своему сыну, как читать следы животных, поясняя это рисунками на песке. Хорошо было тогда Гурмалулу! Все братья его отца были и ему отцами, все сестры его матери — его матерями. У него был один отец и две матери младше его самого. Но они умерли рано от какой-то болезни, от которой умирало много детей племени. Но он выжил. В раннем детстве ему сделали отверстие в перемычке носа. Джубунджава перед этим положил ему на нос кусок льда и держал до тех пор, пока Гурмалулу не перестал чувствовать носа. Тогда он проткнул ему хрящ костяным шилом. Сделал большую дырку, потому что отец хотел, чтобы его сын был красивым. В дырку продели толстую палочку, чтобы заткнуть ноздри. Считается очень красивым, когда мужчина дышит через рот, а не через нос. как женщины.
Однажды Гурмалулу тяжело заболел. Это было тогда, когда они встретили группу белых, которые все чихали и вытирали свои длинные носы белыми тряпочками. Многие дни Гурмалулу чихал и кашлял. Какой-то демон поселился в его груди и душил его. Ему не хватало воздуха. Он весь дрожал. Его то бросало в огонь, словно во время лесного пожара, то он замерзал так, будто лежал на льду.
Тогда Джубунджава сказал:
— Белые демоны несут с собой смерть. После них остается смерть. Лицо смерти — это лицо белых. Белые — демоны смерти.
И, глядя на Гурмалулу долгим взглядом, добавил:
— Он не умрет. Вши все еще ползают по нему. Если они покинут его, значит, он обречен.
И Гурмалулу не умер.
Там, в лагере юношей, он научился всему, что должен знать и уметь настоящий мужчина: метать копье и бумеранг, делать наконечники, читать следы. Наконец пришло время обряда посвящения в мужчины. С того времени на груди его остались рубцы. Он доказал, что достоин стать мужчиной. Выдержал все испытания: голод, жажду и раны от каменного ножа, которые нанес ему Джубунджава.
Все напрасно! Потому что сейчас он должен умереть!
А вокруг расстилалась все та же степь, поросшая редкой травой. Кое-где высились огромные эвкалипты; некоторые уже цвели, и их кроны казались сейчас розовыми облачками, венчающими длинные белые стволы; другие должны были распуститься позднее. На востоке степь переходила в поросшую кустарником пустыню. Мёлга — колючая акация — росла в обширных непроходимых зарослях кустарника, где прячутся ящерицы, змеи и птицы. Из ее веток черные люди делают свои копья и бумеранги. А еще дальше на восток начиналась настоящая пустыня с волнистыми дюнами.
На песке росла дьявольская трава спинифекс, через которую и кенгуру боятся проходить. Далее на восток, юг и север простиралась каменистая пустыня, на которой вообще ничего не росло. На западе возвышались горы, обиталище Радужной Змеи. Но это было за пределами района, в котором охотилось племя Гурмалулу. Оттуда пошел «белый потоп». Так Джубунджава называл побеление листвы. Сначала люди радовались, потому что, оставшись без корма на западе, все животные переместились сюда. Никто не помнил прежде такой охоты. Никто прежде так не объедался. Животные бродили почти возле самого селения. Вот и сейчас, куда бы ни устремлял свой взор Гурмалулу, всюду он замечал то кенгуру, то эму, то муравьеда или ехидну, то одичавшего верблюда, козу или осла. Они не бежали от засухи. Да ведь кенгуру выдерживает без воды до трех лун. Даже когда они пасутся там, где есть ручьи, и то пьют раз в пять дней. А вслед за ними шли и дикие собаки динго, приползали змеи, ящерицы и скорпионы, прилетали жуки. Деревья почернели от птичьих стай: розовые и белые какаду, зеленые волнистые попугайчики, пестрые нимфы, совиные попугаи.
— Хорошая дичь! — говорили люди.
А Джубунджава отвечал:
— Столько много дичи — не к добру!
Хотя люди ему и верили, но все же были довольны. Не всегда бывает столько еды. А что потом будет — об этом они не задумывались. Вот и сегодня мужчины отправлялись на охоту. Растянулись цепью. Загонят кенгуру в западню, а там самый ловкий охотник племени пронзит его своим копьем. Раньше, когда у него еще не тряслись руки от чрезмерного употребления виски, Гурмалулу тоже ходил на охоту. Это он, Гурмалулу, умел свистом подманивать эму; подбрасывая горячие угли в норы опоссумов, заставлял их вылезать наружу. Это он, лучше, чем кто-либо другой, мог вытаскивать, не оборвав, из земли трехметровых дождевых червей. Женщины сейчас уже не выходили со своими колышками для рытья. Сейчас, когда было столько мяса, мужской еды, не было нужды в женской пище, в корнях, травах и зернах.
Возле его навеса сидела Руби. Она уже выглядела вдовой. Голова у нее была посыпана пеплом, к телу прикреплены зеленые веточки. Она подбрасывала в костер смолистые ветки эвкалипта и окуривала себя их дымом. Ногтями она в кровь изодрала лицо и все тело. Для нее, как и для всего племени, он был уже мертв. А Руби была хорошей женой. Она приносила ему много пищи. Гурмалулу взял ее, как полагалось по старому обычаю. Молодой воин, красивый и сильный, с нависающими над глазами черными бровями и приплюснутым носом, с большим красивым ртом с толстыми губами, с волосами, собранными на затылке, заплетенными палочками и травами и посыпанными красной пылью, с телом, разрисованным черной и белой глиной, Гурмалулу стоял тогда в одном ряду вместе с шестью другими юношами племени. Они ждали перед хижинами соседнего селения, откуда навстречу им вышли девушки, предназначавшиеся им в жены, и теперь каждая стояла перед своим избранником, наряженная и желанная. Напротив него стояла она. Руби. Глядя на него, она то улыбалась, то бледнела. Брачный обряд весьма суров. Не каждая невеста выживает после него. По знаку старейшины каждый молодожен обрушивает на голову своей избранницы древко копья и относит ее, потерявшую сознание, в свадебную хижину. И Гурмалулу ударил Руби. Но до сих пор ни разу не пожалел об этом.
- Предыдущая
- 8/50
- Следующая
