За гранью (СИ) - Механцев Борис - Страница 38

— Неча бражничать, аки смерд беспутный. Сказывали, в приграничных лесах лихие люди повадились купцов грабить.

— Так тем более, надо чарку-другую бражки принять, да и повстречать тех разбойничков. Эх, слева тать, справа — тать. Приятно с похмелья чеканом помахать.

— Языком ты горазд махать, Ведьмедь, — проворчал дружинник Флор Козел, сумрачный мужик лет сорока. Он, Петр, Никита и еще четверо воинов из княжеской дружины должны были охранять Твердислава да дьяка Селивестра в пути от Пскова до Кернавы. Сейчас всё посольство заканчивало завтрак, после чего надлежало пуститься в путь.

Петр хотел было отведать малосольного огурчика, но тут дверь отворилась, и в трапезную вошел княжий челядник Савоська.

— Петр, а Петр, князь-батюшка тебя кличет.

— Как кличет? — удивился тысяцкий. — Нам же выезжать надо, князь-то сам велел отправляться пораньше.

— Про то князь ведает, — уклончиво ответил Савоська, отступая от дверей в глубь сеней.

Петр торопливо поднялся, перекрестился, пробормотал молитву и, прихватив лежащий рядом на лавке теплый плащ, поспешил за Савоськой.

На дворе мало что темно, так еще ветер задувает, да и снег сыплет вовсю. Не видать почти ни зги, разве только в окошках недавно отстроенной князем церкви Святого Федора Стратилата свет горит: знать отец Андрей заутреню служит. Перекрестившись на неразличимые во тьме купола церкви, Петр поспешил к княжьим палатам. Хорошо хоть не очень холодно, даром что время крещенских морозов. Видно, теплой выдалась эта зима — только сретенские морозы и остались, а там уж скоро Новый Год[7] - и лето на носу. Летит время… Когда мальчишкой был — дни тянулись, как сейчас недели летят, а год тогдашний — за десять сегодня. Давно ли отец учил его с Томасом мечом владеть, а вот уж более десяти лет прошло, как жизнь Гая из Ноттингема оборвала шальная стрела, пробившая грудь при Ракоборе…

За этими невеселыми размышлениями Петр одолел недалекий путь до княжьих палат. Плащ в сенях оставил — в хоромах было натоплено очень жарко: князь Довмонт уже стар, да еще и последнее время нутром расхворался. На Рождество Богородицы, несмотря на немочь, съездил в Лавру, отстоял службу, но с тех пор с постели не вставал. Пётр открыл скрипнувшую дверь и вошел в спальню князя, Савоська остался в горнице. В спальне было темно, лишь немного разгоняла тени по углам мерцающая перед образами лампадка. Перекрестившись на красный угол, Петр поклонился.

— Проходи, Петр, — голос князя Довмонта, или как называли его псковичи Доманта звучал слабо, но отчетливо. — Садись у кровати.

Быстро привыкшие к полумраку спальни глаза Петра различили табурет у княжеского ложа. Он подошел и присел. Лицо князя, исхудавшее, с запавшими глазами выступало из мрака подобно лику аскета. Да, сдает княже, так ведь годков-то ему сколько…

— Слушай меня внимательно, Петр. Долго не решался я сказать тебе слово или нет, ибо не моя это тайна и не судья я тебе, и отцу твоему, и брату.

Чего угодно ожидал от князя услышать Литвин, но только не эдакое. Живешь себе тихо и незаметно, тайну свою блюдешь, а оказалось, тайна-то — вовсе и не тайна. Ежели князь знает про долю Хранителей, да про артефакты…

— Я не мог отказать твоей просьбе. Семнадцать лет почти не видел ты своего брата. Может, больше вам не суждено увидеться в этом мире… Но велика и опасность. Отец твой, Гай, спас мне жизнь тогда, в Воруте…

Петру вспомнилась та битва. Люди Тренёты нагнали их в сосновом лесу. Он, ни разу в жизни не вступавший в настоящий бой четырнадцатилетний отрок, вдруг забыл все отцовские наставления и совершенно потерял голову.

Бой вспоминался отдельными отрывками.

Вот прямо на него мчится жмудянин с рогатиной в руках, а он как зачарованный смотрит на нацеленное в грудь перо. В последний момент он стряхнул с себя оцепенение и увернулся от удара, но сам даже и не попытался атаковать врага и жмудянин пронесся мимо. И тут же откуда-то вырос дружинник, в памяти на всю жизнь остался холодный взгляд его бесцветных глаз. Первый его удар Петру удалось отвести, от второго он уклонился, а третий хотя и не полностью, но достиг цели: Петр неудачно парировал, и меч скользнул по защищенному кольчугой левому плечу. Кольчуга выдержала, но по руке разлилась резкая боль, и сразу не стало сил держать щит. Следующий удар его бы прикончил, но на его счастья откуда-то подоспел дружинник Довмонта и отвлек на себя внимание врага.

Дальше он помнил себя уже пешим, едва успевающего спасаться от атак воина с топором. Силы были на исходе, рука жутко болела и лезвие секиры мелькало всё ближе и ближе от его лица. И опять повезло: он сумел уклониться от очередного удара, и топор глубоко вонзился в ствол могучей сосны. Почувствовав момент, он отчаянно бросился вперед и, прежде чем воин успел что-либо сделать, из последних сил кольнул его мечом в живот. Время вдруг сгустилось, Петр отчетливо помнил сопротивление кольчуги, его успел охватить ужас неизбежной гибели. Но кольчуга всё же не выдержала удара, и меч неожиданно, неправдоподобно легко пошел дальше, вглубь тела. Воин успел только удивленно на него посмотреть, не понимая, что его жизнь уже окончилась, а потом с глухим стоном рухнул назад, и Петр опять поразился глазам, остекленевшим, упершим невидящий взгляд в далекое небо… Может быть, в Высокое Небо…

Он так и стоял над телом впервые в жизни убитого им человека, и любой, кто захотел бы, мог тут же его убить без всяких помех и сопротивления, но стычка уже кончалось, и кончалась она победой людей Довмонта. И вскоре отец, разгоряченный боем, пощечиной привел его в чувство. А позади отца стоял Томас. Брат в отличие от него не потерял в бою головы и держался за спинами старших. Его жизни не угрожала опасность, но в тот день он и не начал счет воина своим победам в поединках…

Может, именно разное поведение братьев и подтолкнуло отца сделать между ними именно такой выбор, как он сделал несколько дней спустя. Гай очень любил жену, но долг перед своим князем и господином почитал выше любви. Ядвига же ни за что не соглашалась покидать Литву. Так и не сумев договориться, муж и жена разлучились. Как оказалось — навсегда. И разлучили близнецов. Как оказалось — на долгие семнадцать лет. Если, конечно, им сейчас доведется встретиться в Кернаве. Хранитель Томас получил на прощания от отца волшебный охраняющий перстень. Архив же и меч Гай забрал с собой в Псков. И теперь, по смерти отца всё это находилось в распоряжении Хранителя Петра, старшего княжьего дружинника Петра Литвина.